ме тех сил, которые находились с ним в Парме, наскоро собрал воинов и двинулся с войском к границам Лигурии.
18. По прибыли Гая Клавдия враги вспомнили, что этот вождь недавно наголову разбил их у реки Скультенна, и решили искать спасения от неудачно испытанной ими силы врагов лучше в недоступных местах, чем защищаться с оружием в руках. Они заняли две горы, Лет и Баллисту, окружив их сверх того стеной. Те, которые слишком поздно покинули свои поля, были настигнуты римлянами, и приблизительно 1500 человек было убито;
остальные держались в горах, но даже в страхе за свою безопасность не забыли о врожденной им жестокости и зверски уничтожали все, что досталось им в Мутине. Пленных они страшно уродовали и убивали, а скот скорее избивали повсеместно в святилищах, нежели приносили в жертву надлежащим образом. Насытившись кровью всего живого, они и неодушевленные предметы прибивали к стенам – всякого рода посуду, сделанную скорее для домашнего употребления, нежели для украшения.
Консул Квинт Петилий, не желая, чтобы война была окончена в его отсутствие, послал письмо Гаю Клавдию с приказанием явиться к нему с войском в Галлию: он-де будет ждать его на «Тощих Полях» [1197]. Получив письмо, Клавдий выступил из Лигурии и передал консулу войско в указанном месте. Туда же прибыл несколько дней спустя и другой консул, Га й Валерий. Там они разделили войска и, прежде чем разойтись, вместе произвели им смотр и принесли очистительные жертвы. Затем они бросили жребий, куда кому отправиться, потому что решили не нападать на врагов с одной и той же стороны. По единогласным рассказам всех, Валерий бросил жребий по совершении ауспиций, так как находился в освященном пространстве, а относительно Петилия авгуры впоследствии заявили, что он сделал ошибку, состоящую в том, что бросил жребий в урну, находясь вне освященного пространства, и затем только урна была внесена туда, между тем он должен был сделать это в освященном пространстве. После этого консулы разошлись в разные стороны. Петилий стал лагерем у подножия хребта, который соединяет в непрерывную цепь Баллисту и Лет. Здесь, ободряя на сходки воинов, он, говорят, сам предсказал, что сегодня возьмет Лет, забыв о двусмысленности этого слова[1198]. Войско сразу с двух сторон начало подступать к горам. Отряд, в котором находился он сам, быстро двигался вперед, но другой был опрокинут врагами, и консул, чтобы поправить дело, принявшее неудачный оборот, подъехал туда верхом и остановил бегство воинов, но, забыв всякую осторожность, разъезжал перед рядами воинов и пал, пронзенный дротиком. Враги не заметили, что римский вождь убит, а немногие из римлян, видевшие это, старательно скрыли его тело, зная, что от этого зависит победа. Остальная масса пехотинцев и всадников опрокинула врагов и заняла горы без полководца. Около 5000 лигурийцев было перебито. Из римского войска пало 52 человека. Помимо такого очевидного исполнения дурного предзнаменования, пулларий заявил, что во время гаданий была допущена погрешность и что это было небезызвестно и консулу. Га й Валерий, услыхав <…>[1199].
Люди, опытные в вопросах религии и государственного права, говорили, что консул, заступивший вместо умершего, не может надлежащим образом председательствовать в комициях, когда оба консула этого года погибли, один от болезни, другой в сражении.
19. По сю сторону Апеннин жили гарулы, лапицины и гергаты, по ту сторону – фриниаты. По сю сторону реки Аудена Публий Муций вел войну с теми лигурийцами, которые опустошили Лýну и Пизу, и, покорив всех их, отобрал у них оружие. За эти победы, одержанные в Галлии и Лигурии под личным предводительством и главным начальством двух консулов, сенат назначил трехдневное молебствие и велел принести в жертву сорок жертвенных животных.
В короткое время без больших затруднений были таким образом окончены галльская и лигурийская войны, возникшие в начале этого года. Но уже теперь приходилось думать о войне с Македонией, так как Персей возбуждал ссоры между дарданами и бастарнами. Послы, отправленные в Македонию для ознакомления с положением дел, уже возвратились в Рим и донесли, что в Дардании началась война. Одновременно пришли послы и от царя Персея оправдать его, что он вовсе не призывал бастарнов и они ничего не делают по его наущению. Сенат не освободил его от этого обвинения, но и не обвинил его; он велел только напомнить ему очень и очень заботиться о неуклонном сохранении союза, чтобы возможно было считать его существующим между ним и римским народом. Видя, что бастарны не только не уходят из их области, как они ожидали, но изо дня в день становятся назойливее, дарданы, будучи подкрепляемы вспомогательными войсками соседних фракийцев и скордисков, решили отважиться на какое-нибудь, хотя бы и рискованное, предприятие и, вооружившись, собрались все со всех сторон у города, который лежал ближе всего к лагерю бастарнов. Была зима, и они выбрали это время года, чтобы фракийцы и скордиски ушли в свои области. Лишь только это случилось, и они услыхали, что бастарны одни, они разделили свои войска на два отряда: первый должен был идти прямой дорогой и вызвать врагов на открытый бой, а другой – направиться в обход через недоступные горы и напасть с тыла. Однако сражение началось прежде, чем дарданы успели обойти лагерь неприятелей. Дарданы были разбиты и загнаны в город, который находился на расстоянии приблизительно двенадцать тысяч шагов от лагеря бастарнов. Победители сейчас же последовали за ними и осадили город, в полной уверенности, что завтра враги или сдадутся из страха, или они сами принудят их к этому силой. Тем временем другой отряд дарданов, совершив обходное движение и ничего не знавший о поражении своих, занял лагерь бастарнов, оставленный ими без прикрытия <…>[1200].
20. <…> Антиох Эпифан имел обыкновение, сидя по римскому обычаю на кресле из слоновой кости, творить суд и разбирать споры даже из-за самых маловажных дел. Он до того мало имел склонности к какому-нибудь определенному образу жизни, обращаясь то к одному, то к другому, что ни сам он, ни другие не знали хорошенько, что он за человек. С друзьями он не разговаривал, а людям, едва знакомым, приветливо улыбался; неравномерной щедростью он делал и себя и других посмешищем: иным почтенным людям, которые были высокого о себе мнения, он делал детские подарки, как, например, лакомства и игрушки, других, которые ничего не ожидали, он обогащал. Поэтому одни говорили, что он сам не знает, чего хочет, другие – что он занимается глупыми шутками, третьи – что он, несомненно, сумасшедший. Впрочем, в двух великих и достойных уважения делах он обнаруживал истинно царский дух: в подарках городам и в почитании богов. Мегалополитанцам в Аркадии он обещал окружить их город стеной и дал им бóльшую часть нужных на это денег; в Тегее он решил построить великолепный театр из мрамора; в Кизике он подарил для пританея – то было правительственное здание в городе, где на общественный счет обедают те, которым дарована эта почесть – золотую посуду на один стол; родосцам он подарил множество вещей, хотя и не особенно замечательных, но таких, в каких только они нуждались. Свидетельством же его щедрости к богам может служить хотя бы храм Зевса Олимпийского в Афинах, который он начал строить[1201], храм, единственно на земле достойный величия бога. И Делос он разукрасил великолепными алтарями и множеством статуй; в Антиохии он не окончил постройку великолепного храма в честь Юпитера Капитолийского; храм этот был украшен не только золотым филенчатым потолком, но и покрыт по стенам позолоченными металлическими листами. Точно так же он не завершил и многих других обещанных построек в разных местах, потому что время его царствования было очень непродолжительно[1202]. И роскошью всякого рода зрелищ он превосходил всех предыдущих царей. Некоторые из этих зрелищ устраивались по туземному обычаю с участием множества греческих артистов; гладиаторские же игры, устроенные по римскому обычаю, сперва наводили скорее ужас, чем доставляли удовольствие публике, не привыкшей к такого рода зрелищам. Но впоследствии частым повторением, причем гладиаторы не только ранили друг друга, но иной раз и убивали, он приучил глаза зрителей к этому зрелищу, так что оно им скоро понравилось и возбудило у многих юношей охоту к военным упражнениям. Итак, в начале он выписывал за большие деньги обученных гладиаторов из Рима, а впоследствии <…>[1203]
21. Претору Марку Атилию досталась по жребию провинция Сардиния, но он получил приказание переправиться на Корсику с набранным консулами новым легионом в 5000 пехотинцев и 300 всадников. Корнелию продлили власть с тем, чтобы он управлял Сардинией в то время, пока Атилий будет вести войну на Корсике. Гнею Сервилию Цепиону для Дальней Испании и Публий Фурий Филону для Ближней Испании дали 3000 пехотинцев и 150 всадников из римских граждан и 5000 пехотинцев и 300 всадников из союзников латинского племени. Сицилия была назначена Луцию Клавдию, но ему не дали воинов для пополнения войск. Кроме того, было приказано консулам набрать два легиона с полным числом пехотинцев и всадников и потребовать от союзников 10 000 пехотинцев и 600 всадников. Набор войска для консулов был тем труднее, что чума, которая в минувшем году истребила рогатый скот, в этом году обратилась на людей. Заболевшие редко переживали седьмой день; оставшиеся в живых долго еще хворали, преимущественно четырехдневной перемежающеюся лихорадкой. Больше всего умирало рабов и на всех дорогах лежали груды непохороненных тел. Даже для похорон свободных граждан не хватало принадлежностей в роще Либитины. Трупы гнили, не тронутые ни собаками, ни коршунами. Достоверно было известно, что ни в этот, ни в предыдущий год, когда гибла такая масса животных и людей, нигде не видали ни одного коршуна. От этой чумы умерли следующие государственные жрецы: понтифик Гней Сервилий Цепион, отец претора, и Тиберий Семпроний Лонг, сын Тиберия, децемвир для совершения священнодействий; авгуры Публий Элий Пет и Тиберий Семпроний Гракх, Гай Ателл Мамилий – верховный курион и Марк Семпроний Тудитан – понтифик. В понтифики были избраны на место умерших Гай Сульпиций Гальба на место Цепиона