16. Имея полную возможность, обогнув немного ограду, сойти вниз и покончить с раненым, убийцы, однако, бросились бежать на гору Парнас, как будто все уже сделали. Бежали они с такой поспешностью, что по дороге убили одного из своих товарищей, который с трудом следовал по крутым и непроходимым тропинкам и таким образом замедлял бегство: они боялись, как бы он не был пойман и не послужил уликой для остальных. Между тем к неподвижно лежащему царю сбежались сперва друзья, потом телохранители и рабы и подняли его. Оглушенный ударом, он был без чувств; по теплоте и по дыханию в груди заметили, что он еще жив, но на то, что он останется в живых, была весьма слабая надежда или почти не было никакой надежды. Некоторые из телохранителей бросились в погоню за убийцами, добежали до самой горы Парнас и, понапрасну утомившись, без успеха вернулись назад. Как необдуманно, так и смело взялись македоняне за выполнение этого гнусного замысла, но так же безрассудно и малодушно бросили его в самом начале. На следующий день, когда царь пришел уже в себя, друзья отнесли его на корабль и перевезли отсюда в Коринф, а из Коринфа, перетащив корабли через Истмийский перешеек, переправили на остров Эгину. Здесь он лечился тайно, к нему никого не пускали, так что в Азии разнесся слух о его смерти, и Аттал поверил этому слуху скорее, чем следовало бы любящему брату: он стал обращаться с женой брата и с начальником крепости как несомненный наследник престола. Все это потом стало известно Евмену и, хотя он твердо решил не говорить об этом ни слова и оставлять все без внимания, однако при первом же свидании не выдержал и упрекнул брата в том, что он слишком уж поторопился искать руки его супруги. Слух о смерти Евмена дошел и до Рима.
17. Примерно в то же время из Греции вернулся Гай Валерий, ездивший туда в качестве посла, с целью ознакомиться с положением дел в этой стране и собрать сведения насчет планов Персея. Все рассказы его вполне совпадали с теми обвинениями, которые предъявлял Евмен. Вместе с тем Валерий привел с собой из Дельф Праксо, в доме которой находили себе приют разбойники, и брундизийца Луция Раммия, от которого узнали следующее. Раммий, знатный гражданин Брундизия, принимал у себя в доме всех римских вождей и послов, а равно именитых послов также и иноземных народов, особенно царей, и поэтому был заочно известен Персею. Получив письмо, в котором царь подавал ему надежду на тесную дружбу и соединенное с нею блестящее положение, он отправился в Македонию, скоро стал считаться близким человеком к царю и чаще, чем сам того желал, был приглашаем на тайные совещания. Зная, что у Раммия обыкновенно останавливались вожди и послы римские, царь стал настойчиво просить его отравить тех из них, которых он ему назовет, и обещал щедро наградить его за это. Он-де знает, что приготовление яда сопряжено с большими трудностями и опасностями, о приготовлении обыкновенно знают многие, успех, кроме того, не всегда обеспечен, так как неизвестно, дано ли действительно верное средство для достижения цели и достаточно ли безопасное, чтобы его скрыть; но он, Персей, даст такой яд, который никак нельзя заметить ни тогда, когда его дают, ни тогда, когда его выпьют. Боясь, в случае отказа, испытать на самом себе действие этого яда, Раммий дал царю обещание исполнить его желание и уехал. Но прежде чем вернуться в Брундизий, он решил переговорить с послом Гаем Валерием, который, по слухам, находился около Халкиды. Сделав показание Валерию прежде всех, он, по его приказанию, вместе с ним приехал в Рим и, введенный в курию, рассказал по порядку все, что было.
18. Этот рассказ Раммия в совокупности с тем, что было сообщено Евменом, заставил римлян скорее признать Персея своим врагом, так как теперь они убедились, что он не только готовится к настоящей войне, как подобает царю, но еще пускает в ход все тайные злодеяния, как разбойники и отравители. Организация военных действий была отложена до новых консулов; однако постановили, чтобы претор Гней Сициний, которому принадлежало судопроизводство между римскими гражданами и иноземцами, набрал воинов; они должны были отправиться в Брундизий, отсюда по возможности скорее переправиться в Аполлонию, город Эпира, и занять все приморские города, чтобы консул, которому достанется провинция Македония, мог безопасно пристать к берегу и удобно высадить войско на сушу. Опасная и тяжкая болезнь задержала Евмена на некоторое время на острове Эгине; но при первой возможности он уехал в Пергам и весьма энергично стал готовиться к войне, побуждаемый к этому не только старинной враждой к Персею, но еще и недавним его покушением. Сюда к нему явились из Рима послы поздравить его с избавлением от такой великой опасности.
Македонская война была отложена на год; преторы уже разъехались по своим провинциям, только Марк Юний и Спурий Лукреций, которым достались по жребию обе Испании, докучали сенаторам своими просьбами о дозволении пополнить войска и наконец добились своего. Им приказано было взять 3000 пехотинцев и 150 всадников для пополнения римских легионов, а для пополнения союзного войска они должны были потребовать от союзников 5000 пехотинцев и 300 всадников. Это количество войска отправлено было в Испанию вместе с новыми преторами.
19. В том же году по расследовании дела консулом Постумием бóльшая часть кампанских участков, которыми до сих пор владели повсюду без разбора частные лица, была отобрана в казну. Народный трибун Марк Лукреций обнародовал законопроект, по которому цензоры должны были отдать эти земли в аренду, чего они не делали столько лет, с самого покорения Капуи, предоставляя полный простор жадности частных лиц проявляться на ничейном имуществе.
В то время как сенат находился в неизвестности, какие цари в эту, уже окончательно решенную, хотя еще и не объявленную войну примкнут к римлянам, какие к Персею, в Рим прибыли послы Ариарата с мальчиком, сыном царя. Они сказали, что Ариарат отправил в Рим своего сына на воспитание, чтобы мальчик уже с детства привыкал к римским нравам и к римлянам. Царь просит, чтобы римляне не только соблаговолили вверить его сына попечению частных лиц, друзей царя, но чтобы о нем заботилось и было его опекуном само государство. Сенаторы были очень довольны этим посольством; постановлено было, чтобы претор Гней Сициний нанял хорошо отделанный дом, где бы могли жить сын царя и его свита. Точно так же получили то, что желали, и послы фракийцев – медов, кепнатов и астов, – добивавшиеся дружбы и союза с Римом; каждому из послов, кроме того, были поднесены дары стоимостью в 2000 ассов. Римляне были очень рады тому, что эти народы стали их союзниками, так как Фракия находится в тылу Македонии, а для того, чтобы разузнать все, что делается также в Азии и на островах, они отправили и туда послов: Тиберия Клавдия Нерона и Марка Децимия. Им было приказано посетить Крит и Родос с целью возобновить дружественный союз и разведать, не смутил ли римских союзников Персей.
20. В ожидании новой войны в Риме все граждане были настроены тревожно; поэтому, когда молния в одну бурную ночь расколола сверху донизу ростральную колонну, поставленную на Капитолии еще во время Первой Пунической войны консулом, товарищем которого был Сервий Фульвий[1210], то все увидели в этом знамение, и о случившемся сделан был доклад сенату. Отцы приказали обратиться за советом к гаруспикам, а децемвирам навести справки в Сивиллиных книгах. Децемвиры объявили, что над городом дóлжно совершить обряд очищения, назначить молебствие о помиловании и отвращении бедствий, принести в жертву богам крупных животных – как в Риме на Капитолии, так и в Кампании на мысе Минервы, и устроить в ближайшем будущем десятидневные игры в честь Юпитера Всеблагого Всемогущего. Все это и было в точности исполнено. Гаруспики истолковали, что это доброе предзнаменование, предвещающее расширение пределов государства и гибель его врагов, так как разбитая ударом молнии колонна была сделана из добычи, отнятой у неприятеля. Были еще и другие знамения, увеличившие религиозный страх римлян. Так, пришло известие, что в Сатурнии три дня шел кровавый дождь, в Калатии, по рассказам, родился осел с тремя ногами, и одним ударом молнии были убиты бык и пять коров, в Ауксиме шел земляной дождь. Ввиду этих чудесных явлений в Риме тоже были совершены религиозные обряды и назначено однодневное молебствие и празднество.
21. Консулы между тем до сих пор не отбыли в свою провинцию, так как они не послушались сената, который велел им сделать доклад насчет Марка Попилия, а отцы со своей стороны твердо решили не делать раньше этого никакого другого постановления. Ненависть к Попилию еще более усилилась по получении донесения, в котором проконсул извещал о том, что он во второй раз сразился с лигурийским племенем стателлатами и истребил 6000 человек. Вследствие этой несправедливой войны и другие лигурийские племена взялись за оружие. Теперь в сенате бранили уже не только отсутствующего Попилия, начавшего вопреки всем правам человеческим и божеским войну с теми, которые сдались, и тем побудившего к восстанию замирившиеся племена, но и самих консулов за то, что они не выезжают в свою провинцию. Поддерживаемые единодушием отцов, народные трибуны Марк Марций Сермон и Квинт Марций Сцилла объявили, что они подвергнут консулов денежному штрафу, если те не уедут в свою провинцию, и прочитали в сенате законопроект насчет сдавшихся лигурийцев, который они собирались обнародовать. В нем заключалось постановление, что если кому-либо из стателлатов не будет возвращена свобода к ближайшим секстильским календам[1211], то сенат, дав клятву, должен назначить лицо, которое расследует дело и накажет виновника их рабства. Затем с согласия сената законопроект этот был обнародован. До отъезда консулов в провинцию сенат назначил аудиенцию в храме Беллоны претору предыдущего года Гаю Цицерею. Изложив о своих подвигах на Корсике, претор стал просить сенаторов о назначении ему триумфа. Просьбы его не были уважены, и тогда он сам отпраздновал свой триумф на Альбанской горе, как к этому времени вошло уже в обыкновение делать это без с