36. В то же время в Рим прибыли послы царя Персея. Так как война с их царем и с македонянами была уже решена сенатом и повелена народом, то не признали возможным впустить их в город. Введенные в сенат в храме Беллоны, они держали такую речь: царь Персей удивлен, зачем переправились римские войска в Македонию; он готов дать, какое будет угодно сенату, удовлетворение за все обиды, причиненные, по мнению римлян, их союзникам, если только сенат согласится отозвать эти войска назад. Здесь же в сенате был и Спурий Карвилий, нарочито на этот случай присланный из Греции Гнеем Сицинием. Он стал уличать послов в том, что македоняне взяли приступом Перребий и захватили несколько фессалийских городов, и говорил о замыслах и приготовлениях царя. Сенат потребовал от послов ответы на эти обвинения; так как они затруднялись ответить, ссылаясь на то, что им не дано более никаких поручений, то сенат велел им передать царю, что в скором времени в Македонии будет консул Публий Лициний с войском; если царь намерен дать удовлетворение римлянам, то пусть к нему отправит послов, а присылать их в Рим нет более нужды: никому из них не будет разрешен проезд через Италию. С таким ответом послы были отпущены. Консулу Публию Лицинию поручено было приказать им в течение одиннадцати дней покинуть Италию и послать Спурия Карвилия наблюдать за ними, пока они не сядут на корабль. Вот что произошло в Риме еще до отъезда консулов в провинцию. Между тем претор Гней Сициний, посланный еще до оставления своей должности к флоту и войскам в Брундизий, переправив 5000 пехоты и 300 всадников в Эпир, расположился лагерем в области аполлонийцев, близ Нимфея. Отсюда он отрядил трибунов с 2000 воинами занять крепостцы дассаретов и иллирийцев, которые сами просили прислать им гарнизоны, с целью обезопасить себя таким образом от нападения своих соседей-македонян.
37. Несколько дней спустя на остров Коркиру приехали с 1000 пехотинцев отправленные в Грецию в качестве послов Квинт Марций, Авл Атилий, Публий и Сервий Корнелии Лентулы и Луций Децимий. Здесь они разделили между собой и области, какие каждый из них должен был посетить, и воинов. Децимий был послан к Гентию, царю иллирийцев, с поручением, если он имеет какое-нибудь уважение к дружбе с римлянами, попытаться склонить его и к союзу с римским народом для предстоящей войны. Лентулы были отправлены на Кефаллению, чтобы отсюда переправиться в Пелопоннес и до наступления зимы побывать во всех государствах, лежащих на западном берегу. Марций и Атилий должны были посетить Эпир, Этолию и Фессалию, заехать отсюда в Беотию и на остров Эвбею, а затем в Пелопоннес, где они условились встретиться с Лентулами. Прежде чем послы разъехались с Коркиры, от Персея было получено письмо, в котором он спрашивал, по какой причине римляне переправляют свои войска в Грецию и занимают греческие города. Письменно ответить ему на это не сочли нужным, сказали только гонцу, привезшему письмо, что римляне делают это для защиты самих городов. Посещая государства Пелопоннеса, Лентулы одинаково призывали все без различия общины помочь римлянам в войне с Персеем с той же готовностью и добросовестностью, с какой они помогали сперва в войнах с Филиппом, а затем с Антиохом. Вследствие этого на собраниях ахейцев слышался ропот: они негодовали на то, что римляне уравняли их с мессенцами и элейцами, между тем как они с самого начала Македонской войны делали для римлян все и в войне с Филиппом были врагами македонян, а мессенцы и элейцы воевали против них, помогая их врагу Антиоху, и будучи же недавно присоединены к Ахейскому союзу, жаловались на то, что римляне отдали их победителям ахейцам, как бы в награду за войну.
38. Марций и Атилий, прибыв в Гитаны, город Эпира, находящийся на расстоянии десять тысяч шагов от моря, и созвав собрание эпирцев, были выслушаны ими при всеобщем одобрении и отрядили в страну орестов четыреста молодых людей для охраны свободы, предоставленной сенатом македонянам. Затем они отправились дальше – в Этолию, где пробыли несколько дней, ожидая избрания другого претора вместо умершего, а когда был избран Ликиск, державший, как было известно, сторону римлян, Марций с Атилием перешли в Фессалию. Туда прибыли послы акарнанцев и беотийские изгнанники. Первым было предложено сообщить своим согражданам, что им представляется случай загладить все то, в чем они, соблазнившись обещаниями царей, провинились перед римлянами сначала во время войны с Филиппом, затем – с Антиохом; если они, несмотря на свои дурные поступки, добились милости римского народа, то своими заслугами могут добиться и щедрости его. Беотийцам поставили в упрек союз, заключенный ими с Персеем. Когда же они сваливали всю вину на Исмения, главу другой партии, и говорили, что в это дело были вовлечены некоторые государства, державшиеся другого мнения, Марций ответил, что все это вскоре обнаружится, так как римляне представят каждому государству возможность решить свою судьбу. Собрание фессалийцев происходило в Ларисе. Здесь они имели удобный случай выразить свою признательность римлянам за дарованную свободу, равным образом и римские послы – фессалийскому племени за деятельную помощь, полученную от них сперва во время войны с Филиппом, а позднее – с Антиохом. Это обоюдное упоминание заслуг побудило толпу решить все вопросы в смысле, желательном для римлян.
По окончании этого собрания пришли послы от царя Персея, надеясь больше всего на частные дружеские отношения, которые Персей поддерживал с Марцием, унаследовав их от отца своего. Начав с упоминания об этой тесной дружбе, послы просили, чтобы Марций дал возможность царю явиться для переговоров с ним. На это Марций возразил, что он слышал от своего отца о дружбе и гостеприимстве с Филиппом и, хорошо помня об этих добрых отношениях, принял на себя обязанности посла; он не откладывал бы переговоров, если бы был вполне здоров; впрочем теперь, при первой возможности, он придет к реке Пеней, к тому месту, где находится переправа из Гомолия[1216] в Дий, отправив предварительно людей сообщить об этом царю.
39. Персей, усмотрев слабый луч надежды в словах Марция, что он принял на себя посольство ради него, возвратился из Дия во внутренние области своего государства. Спустя несколько дней они пришли к указанному месту. Царь явился с большой свитой, состоявшей из его друзей и телохранителей. Не с меньшей свитой прибыли и римские послы, так как их сопровождали многие из жителей Ларисы и посольства тех государств, которые собрались в Ларису, из желания принести домой достоверные сведения о том, что они сами слышали. Всех их влекло врожденное людям желание видеть встречу прославленного царя с послами первенствующего на земле народа. Когда они стояли на виду друг у друга, будучи разделены только рекой, произошло на некоторое время замедление, пока с обеих сторон ходили вестники для переговоров о том, кому переправиться через реку. Одни считали справедливым оказать некоторое уважение царскому достоинству, другие – имени римского народа, тем более что Персей просил о переговорах. Удачной шуткой Марций сумел подействовать на колебавшихся македонян, сказав: «Пусть младший перейдет к старшему, сын – к отцу»; его звали тоже Филиппом. Царь легко поддался этому доводу. Затем возникло другое затруднение – по вопросу, с каким количеством людей переправиться через реку. Царь находил справедливым, чтобы ему дозволено было перейти со всей свитой, между тем как послы римские настаивали, чтобы он или взял с собою только трех человек, или, если желает перевести такую большую свиту, дал заложников в обеспечение того, что при переговорах не будет допущено никакого коварства. Персей представил заложниками знатнейших из своих друзей, Гиппия и Пантавха, которых он отправлял к Марцию также в качестве послов. Заложников требовали не столько в обеспечение верности, сколько для того, чтобы показать союзникам, что свидание состоялось у царя с послами далеко не на равных. Они приветствовали друг друга – не как враги, а дружески – и сели на поставленных креслах.
40. После непродолжительного молчания Марций начал: «Я думаю, ты ожидаешь нашего ответа на твое письмо, отправленное на Коркиру, в котором ты спрашиваешь, почему это мы, послы, прибыли с воинами и рассылаем гарнизоны по отдельным городам. Этот твой вопрос я не решаюсь оставить без ответа, чтобы не вызвать обвинения в высокомерии, но затрудняюсь и отвечать на него по правде, из опасения, что она покажется тебе слишком горькой. Но так как лицо, нарушающее договор, должно быть наказано или словами, или оружием, то я, предпочитая, чтобы война с тобой была поручена кому-либо другому, а не мне, – что бы там ни было, возьму на себя труд выразить тебе, как другу, на словах всю горечь правды, подобно тому как врачи для сохранения жизни употребляют сильные средства. С тех пор как ты вступил на престол, по мнению сената, ты сделал лишь одно, что должен был сделать, – отправил послов в Рим для возобновления договора; но в то же время сенат находит, что было бы лучше не возобновлять его, чем, возобновив, нарушать. Ты изгнал из царства Абрупола, союзника и друга римского народа; ты дал у себя убежище убийцам Арфетавра, желая этим самым, чтобы не сказать больше, выразить свою радость по поводу убийства, а между тем они убили самого верного из всех иллирийских царьков; далее ты, вопреки договору, прошел с войском через Фессалию и Малийские владения в Дельфы, византийцам выслал вспомогательные войска, так же вопреки договору с беотийцами, нашими союзниками[1217], ты заключил отдельный, скрепленный клятвой, договор, что также не было позволено; что касается фиванских послов Еверсы и Калликрита, которые хотели прийти к нам, то вместо того, чтобы обвинять, я лучше спрошу: кто убил их? А в Этолии кем, как не твоими приверженцами, затеяна была междоусобная война и избиты знатные граждане? Ты сам ограбил долопов. Далее, я не хочу говорить, кого обвиняет царь Евмен в том, что он, на пути из Рима в свое царство, чуть не был умерщвлен в Дельфах на священном месте, перед алтарем, подобно жертвенному животному. О каких твоих тайных злодеяниях говорит брундизийский друг, тебе, я точно знаю, сообщено письменно из Рима и рассказано твоими послами. Одним только способом ты мог бы избежать того, чтобы я не говорил этого, – не сп