ник Пеонии. В центре всего строя находился царь Персей, окруженный так называемой агемой и священными отрядами конницы; перед собой он поместил пращников и стрелков, которые, находясь под начальством Иона из Фессалоники и Артемона из Долопии, составляли отряд в 400 человек. Таково было расположение царских войск. Консул выстроил в боевом порядке пехоту внутри вала и тоже выпустил всю конницу и легковооруженных; они были построены перед валом. На правом фланге, который находился под командой брата консула, Гая Лициния Красса, поставлена была вся италийская конница и между ее рядами – велиты; на левом фланге, под командой Марка Валерия Левина, выстроена была союзническая греческая конница и греческие легковооруженные. Центром командовал Квинт Муций, имея в своем распоряжении отборных всадников. Впереди этого конного отряда выстроены были 200 галльских всадников и 300 киртиев из вспомогательных войск Евмена; выше левого фланга на небольшом расстоянии помещены были 400 фессалийских всадников; наконец, в тылу между арьергардом и валом расположились царь Евмен и Аттал со всем своим отрядом.
59. Выстроенные именно таким образом боевые линии противников, при равном почти количестве всадников и легковооруженных с обеих сторон, вступили в сражение; бой начали пращники и стрелки, которые шли впереди. Прежде всех бросились фракийцы, точно дикие звери, долгое время запертые в клетках, и с таким ужасным криком ринулись на правый фланг, где стояла италийская конница, что народ этот, бесстрашный как по привычке сражаться, так и от природы, пришел в смятение. Пешие воины мечами отражали копья, подрезывали у лошадей жилы на ногах и распарывали им животы. Персей бросился на центр боевой линии и при первом же натиске заставил греков отступить. Когда же неприятель сильно теснил их с тыла, то фессалийская конница, стоявшая в резерве на небольшом расстоянии от левого фланга, не принимая сначала участия в сражении и будучи лишь простой зрительницей боя, теперь, когда положение дел приняло дурной оборот, оказала существенную помощь. Именно: она, отступая мало-помалу правильными рядами и соединившись затем со вспомогательным войском Евмена, дала возможность безопасно отступить рассыпавшимся в беспорядочном бегстве союзникам, приняв их в свои ряды. Мало того, та же конница, воспользовавшись удобной минутой, когда неприятель напирал не такой сплошной массой, рискнула даже обратиться в наступление и этим спасла многих обратившихся в бегство воинов. Царские же войска, рассыпавшиеся во время преследования, не решались завязать сражения с готовым к бою неприятельским отрядом, который шел в порядке и твердым шагом. Так как в конной стычке победа осталась на стороне Персея, то он был того мнения, что немногого не доставало для полного окончания войны, если бы его поддержали хотя на короткое время. Впрочем, весьма кстати подошла для подкрепления фаланга, которую по собственному побуждению, желая принять участие в смелом предприятии, быстро привели Гиппий и Леоннат, после того как узнали об удачной конной схватке. Пока царь еще колебался между надеждой и страхом перед таким рискованным предприятием, прибыл критянин Евандр, услугами которого он воспользовался при покушении на жизнь Евмена в Дельфах, и, увидев идущую стройными рядами пехоту, поспешил к Персею и настойчиво начал убеждать его, чтобы он, возгордившись счастливым исходом битвы, не рисковал необдуманно и без нужды всею войной: если-де он, удовлетворившись успехом, прекратит на сегодня военные действия, то или получит возможность заключить мир на почетных условиях, или, если предпочтет продолжать войну, приобретет весьма многих союзников, которые присоединятся к тому, на чьей стороне будет счастье. Персей в душе был более склонен следовать такому совету, поэтому, похвалив Евандра, он приказал повернуть знамена и пешему войску вернуться в лагерь, а всадникам дать сигнал к отступлению.
60. В этот день у римлян пало 200 всадников и не менее 2000 пехотинцев, взято в плен приблизительно 600 человек; на стороне же македонян убито 20 всадников и 40 пехотинцев. По возвращении победителей в лагерь наступило общее ликование, но особенно бросалась в глаза необузданная радость фракийцев, которые вступили в лагерь с пением, неся насаженные на копья головы убитых врагов. У римлян же царило не только уныние вследствие неудачного исхода сражения, но возникло даже опасение, как бы неприятель не напал тотчас же на лагерь. Евмен советовал перенести лагерь за Пеней, чтобы эта река служила как бы прикрытием, пока не поднимется упавший дух воинов. Консул тревожился, считая позорным сознаться в трусости; однако, уступая требованиям рассудка, переправил в тишине ночи войска на противоположный берег реки и там укрепил лагерь. Когда на следующий день Персей выступил, чтобы вызвать неприятелей на сражение, то увидел лагерь расположенным по ту сторону реки, в безопасном месте. Тут он понял, что сделал промах, отказавшись накануне от преследования побежденных, но что гораздо бóльшая ошибка заключается еще в том, что ночь прошла в полном бездействии. И действительно, если бы он послал только легковооруженных, не тревожа никого другого из своего войска, то ему удалось бы истребить большую часть врагов во время общей суматохи при переправе через реку. Что касается римлян, то они не имели основания опасаться чего-либо в настоящую минуту, так как лагерь их находился в безопасном месте, но тем не менее потеря славы особенно мучила их. На военном совете у консула каждый в свою очередь сваливал вину на этолийцев: они-де первые положили начало бегству и смятению, а потом их паникой заразились и остальные союзные греки. Вследствие этого отправлены были в Рим пять знатнейших этолийцев, которых будто бы видели, как они прежде всех обратились в бегство. Фессалийцев же похвалили перед собранием, а предводители их получили даже подарки за храбрость.
61. К царю несли доспехи убитых врагов. Из них он раздавал в дар одним прекрасное оружие, другим – лошадей, а некоторым – пленных. Было более 1500 щитов, а панцирей и лат более 1000; количество же шлемов, мечей и всякого рода метального оружия было гораздо значительнее. К этим обильным и блистательным дарам царь присоединил слова, обращенные к собравшемуся войску: «Вот вам предварительное доказательство успешного исхода войны: вы разбили лучшую часть неприятельского войска, а именно – римскую конницу, непобедимостью которой они хвалились; а конница их состоит из знатнейших юношей, сословие всадников служит у них рассадником сената, и те из них, которые приняты в число сенаторов, назначаются консулами и главнокомандующими; принадлежавшее им оружие мы недавно разделили между вами. Не менее важна и победа ваша над легионами пехотинцев, которые бежали от вас ночью и при общем смятении во время переправы покрыли своими телами реку, подобно потерпевшим кораблекрушение. Но для нас будет легче, преследуя побежденных, переправиться через Пеней, чем это было для них при общей суматохе. Немедленно после переправы мы будем штурмовать лагерь, который сегодня был бы в наших руках, если бы враги не спаслись бегством; или если они захотят решить дело битвой, то от сражения с пехотой ожидайте такого же исхода, какой имело сражение с конницей».
Торжествующие победители, неся на плечах оружие, снятое с убитых неприятелей, и слыша похвалу своим подвигам, радостно волновались и, основываясь на случившемся, питали надежды на будущее. И пехотинцы, особенно те, которые принадлежали к македонской фаланге, воспламененные чужой славой, жаждали удобного случая, где бы и они могли сослужить службу и стяжать подобную же славу. Распустив собрание, Персей на следующий день выступил и расположился лагерем у Мопсела. Этот холм расположен перед Темпейской долиной и возвышается между Ларисой и Гонном.
62. Римляне, не удаляясь от берега Пенея, перенесли свой лагерь в более безопасное место. Сюда прибыл нумидиец Мисаген с 1000 всадников, таким же количеством пехотинцев и, сверх того, с 22 слонами. Так как заносчивость, внушенная царю успехом, уже улеглась, то на происходившем в течение этих дней совещании относительно дальнейшего ведения войны некоторые из друзей Персея решились дать ему совет воспользоваться благоприятными обстоятельствами для достижения почетного мира, вместо того чтобы, увлекаясь пустой надеждой, подвергать себя непоправимой случайности: умному и истинно счастливому человеку подобает быть умеренным при удаче и не слишком доверять блеску настоящего успеха. Ему советовали отправить посольство к консулу для возобновления договора на тех же условиях, на которых отец его Филипп получил мир от одержавшего победу Тита Квинкция. Войну нельзя окончить блистательнее, нежели теперь, после такого достопамятного сражения, да и не представляется более основательной надежды на прочный мир, как надежда на то, что римляне, пораженные неудачным сражением, сделаются податливее на заключение мирного договора. Если же они, в силу врожденного упорства, и теперь отвергнут вполне справедливые условия, то боги и люди будут свидетелями как умеренности Персея, так и их упорной надменности. Царь в душе никогда не был против таких советов; поэтому это мнение и было принято с согласия большинства. Отправленные к консулу послы выслушаны были в присутствии многочисленного собрания. Они просили мира, обещая, что Персей будет платить римлянам столько же дани, сколько обязался платить Филипп, и что он тоже очистит города, области и местности, уступленные Филиппом. Так говорили послы. После их ухода, когда приступили к совещанию, одержала верх на военном совете римская настойчивость. Таков был тогда обычай: в несчастье показывать вид счастливого, а в счастье – быть умеренным. Решено было дать такой ответ: мир может быть заключен лишь в том случае, если царь предоставит сенату право, по своему усмотрению, распорядиться всем делом, им самим и всей Македонией. Когда послы передали такой ответ, то люди, не знающие римского обычая, поражены были подобным упрямством, и большинство требовало не упоминать более о мире: вскоре-де сами римляне будут просить о том, что они отвергают ныне. Персей боялся именно этой надменности, так как она основана на уверенности в собственных силах, и, повышая денежную сумму, не переставал искушать консула в надежде, не удастся ли ему золотом купить мир. Когда же тот ни в чем не изменил первого своего ответа, то Персей, потеряв надежду на мир, возвратился в Сикурий, оттуда выступил, чтобы снова попытать счастье в войне.