В этот день римляне прошли немного более семи миль; наименьшее пространство они прошли на ногах; по большей части они скатывались вниз вместе с оружием и другими тяжестями и только со всевозможными затруднениями двигались вперед, так что даже предводитель и виновник настоящего пути не скрывал, что с небольшим отрядом неприятелю можно было бы истребить все римское войско. Ночью пришли к небольшой равнине; едва добравшись наконец сверх ожидания до места, на котором можно было твердо стоять, они не имели достаточно времени осмотреть, до какой степени эта замкнутая со всех сторон местность была опасна. И на следующий день необходимо было в такой глубокой долине ждать Попилия и оставленное вместе с ним войско; хотя этому отряду ниоткуда не угрожал неприятель, однако неровная местность представляла для него тоже очень большие неудобства. На третий день, соединив войска, двинулись через ущелье, которое туземные жители называют Каллипевк. Затем на четвертый день римляне спустились на равнину через такие же недоступные места, но, благодаря привычке, с большею опытностью и с оживившимися надеждами, так как неприятель нигде не показывался, и они, кроме того, приближались к морю и расположились лагерем между Гераклеем и Либетром. Большая часть пехоты занимала холмы, но захватила и часть равнины, где должны были расположиться всадники.
6. Говорят, что Персею было сообщено о приближении врага как раз в то время, когда он мылся. При этом известии он в ужасе выскочил из ванны и с криком: «Я побежден без боя!» – выбежал вон. Затем тотчас же под влиянием страха он стал принимать различные меры и отдавать нерешительные приказания; двух из своих друзей он послал: одного в Пеллу – бросить в море хранящуюся там государственную казну, а другого в Фессалонику – сжечь флот; Асклепиодота и Гиппия и бывших с ними воинов он отозвал с места их расположения – и открыл таким образом все пути неприятелю.
Сам Персей, поспешно взяв из Дия все позолоченные статуи, чтобы они не сделались добычей неприятеля, всех жителей этого города заставил переселиться в Пидну, и, что могло показаться до той поры безрассудным со стороны консула, так как он зашел со своим войском туда, откуда не мог выйти против воли неприятеля, то благодаря царю опрометчивость обратилось в разумное отважное предприятие. И действительно, римляне могли удалиться оттуда по двум ущельям: одно вело через Темпейскую долину в Фессалию, а другое – в Македонию мимо города Дия; но обе эти местности были заняты гарнизоном царя. Поэтому, если бы предводитель македонян бесстрашно в течение десяти дней выдержал первые приступы приближающейся опасности, то римлянам отрезано было бы отступление через Темпейскую долину в Фессалии, и не было бы возможности подвозить провиант по этому пути. Темпейское ущелье, даже и без помехи со стороны неприятеля во время войны, весьма затруднительно для перехода. Кроме узкого прохода в пять миль длиною, в котором с трудом можно двигаться одному нагруженному поклажей вьючному животному, отвесные скалы с той и другой стороны до того круты, что едва можно смотреть вниз без головокружения и какого-то внутреннего содрогания. Страшны также шум и глубина реки Пеней, протекающей посередине долины. Это-то место, до такой степени опасное по своим природным свойствам, было занято в четырех различных пунктах царскими гарнизонами. Один гарнизон находился при самом входе в долину, у города Гонна, другой – в неприступной крепости Кондиле, третий – около Лапатунта, называемого Хараком, четвертый гарнизон был расположен на самой дороге, посредине долины, там, где она наиболее сужается; этот пункт легко защитить даже десяти вооруженным. В случае если бы был отрезан подвоз провианта через Темпейскую долину, а также если бы самим римлянам был прегражден путь к отступлению, то им пришлось бы возвращаться через те горы, с которых они спустились. Если римлянам удалось пробраться туда путем обмана, то открыто они не могли возвратиться туда, так как вершины гор были задеты неприятелем, а испытав затруднения, они потеряли бы всякую надежду на возвращение. При настоящем столь дерзком предприятии римскому консулу оставалось только одно – прорваться через центр неприятеля в Македонию, по направлению к городу Дию. Но если бы боги не отняли у царя разума, то и эта мера была чрезвычайно трудна. И в самом деле, подошва горы Олимп оставляет свободного пространства до моря немного более тысячи шагов; половину этого пространства занимает широко разлившееся устье реки Бафир, часть равнины занимает храм Юпитера либо город; остальное весьма незначительное пространство можно было запереть небольшим рвом и валом, а камня и лесного материала было под руками столько, что можно было даже выстроить стену и воздвигнуть башни. Не поняв ничего этого вследствие ослепления ума, вызванного неожиданной опасностью, Персей оставил все беззащитным и подверженным ужасам войны, а сам бежал по направлению к Пидне.
7. Усматривая наибольшую помощь для себя и надежду в неразумии и бездеятельности неприятеля, римский консул послал вестника в Ларису к Спурию Лукрецию, чтобы он занял оставленные неприятелем укрепления около Темпейской долины, и отправил вперед Попилия с целью осмотреть проходы около города Дия; заметив, что все кругом свободно от неприятеля, консул в два дневных перехода достиг города Дия и, не желая ничего осквернять в священном месте, приказал разбить лагерь вблизи самого храма. Войдя в город, хотя и небольшой, но украшенный общественными зданиями, множеством статуй и, кроме того, отлично укрепленный, сам консул с трудом мог поверить, что тут нет какого-нибудь коварства со стороны неприятеля, когда без всякой причины оставлены такие ценные вещи. Пробыв здесь один день с целью ознакомиться со всей окружающей местностью, консул отправился дальше; будучи достаточно уверен в том, что в Пиерии найдется в изобилии провиант, он в этот день дошел до реки, называемой Митис. На следующий день, пройдя несколько далее, он овладел городом Агассы, причем жители сдались ему добровольно; чтобы расположить к себе и прочих македонян, консул удовольствовался заложниками, пообещал оставить жителям город без римского гарнизона и гарантировал им свободу от податей и управление по собственным законам. Сделав затем однодневный переход, он расположился лагерем при реке Аскорд; однако замечая все больший недостаток во всем, чем дальше он удаляется от Фессалии, консул отступил назад к городу Дию и тем устранил всякое сомнение относительно того, что пришлось бы вытерпеть в случае, если бы им был отрезан путь в Фессалию, – ведь даже отдаляться от этого места было опасно.
Между тем Персей стянул в один пункт все свои войска и вождей, начал упрекать начальников отдельных гарнизонов, и прежде всех Асклепиодота и Гиппия, говоря, что они передали римлянам ключи Македонии, хотя в этом, по справедливости, никто не был виновен, кроме его самого.
Замеченный в открытом море флот возбудил в консуле надежду, что идут корабли с продовольствием (в это время была страшная дороговизна и почти полный недостаток в съестных припасах), но, когда корабли вошли уже в гавань, он узнал, что транспортные суда остались в Македонии. Консул недоумевал, что ему предпринять, – до такой степени, помимо всякого противодействия со стороны неприятеля, приходилось бороться с трудными обстоятельствами, – но тут весьма кстати пришло известие от Спурия Лукреция: в его руках все укрепления, лежащие выше Темпейской долины и около Филы, и он нашел в них большой запас хлеба и других предметов, необходимых для войска.
8. Сильно обрадовавшись этому, консул повел войско от Дия к Филе отчасти затем, чтобы оказать поддержку гарнизону этого города, а отчасти чтобы воинам разделить провиант, доставка которого была слишком медленна. Это движение консула имело своим последствием отнюдь не благоприятные слухи: одни говорили, что он отступил под влиянием страха перед неприятелем, так как в случае, если бы он остался в Пиерии, ему пришлось бы сразиться с врагом; другие утверждали, что консул, не зная, какие перемены каждый день приносит военное счастье, не воспользовался благоприятно сложившимися обстоятельствами и упустил из рук то, чего нельзя скоро вернуть обратно. Ведь отказавшись от обладания Дием, консул возбудил мужество неприятеля, так что последний тогда только понял, что все потерянное им ранее по своей собственной вине следует снова возвратить. Узнав об удалении консула, Персей вернулся в Дий и восстановил то, что разрушили и опустошили римляне: он исправил сбитые со стен зубцы, укрепил стены со всех сторон; затем в пяти тысячах шагов от города, по сю сторону реки Элпей, на берегу ее расположился лагерем, считая, что для него немаловажной защитой послужит сама река, через которую весьма трудно переправиться. Река Элпей вытекает из горной долины Олимпа; летом это ничтожная речка, но, переполняясь от зимних дождей, она и вверху между скалами образует сильные водовороты, и ниже, унося в море взрытую течением землю, имеет весьма большую глубину, а углубляя средину русла, образует с обеих сторон обрывистые берега. Полагая, что этой рекой прегражден путь неприятелю, царь надеялся протянуть остальную часть лета.
Между тем консул послал из окрестностей Филы Попилия с 2000 воинов в Гераклей, отстоящий около пяти тысяч шагов от Филы и расположенный между Дием и Темпейской долиной, на скале, возвышающейся над рекою.
9. Прежде чем подвести к стенам свой отряд, Попилий послал вестников посоветовать правителям и старейшинам этого города лучше испытать верность и милосердие римлян, чем их силу. Советы эти не произвели никакого действия, так как по направлению к реке Элпей видны были огни из царского лагеря. Тогда и с суши, и с моря (тут же подле берега стоял и флот) началась осада одновременно при помощи вооруженной силы и при помощи осадных сооружений и машин.
При этом даже несколько римских юношей, обратив виденные ими в цирке упражнения для целей войны, заняли самую низкую часть стены. Так как в то время не вошла еще в употребление теперешняя роскошь – наполнять цирк зверями, привозимыми из разных стран, то было в обычае изобретать разного рода зрелища; ибо, если выпускали на арену две колесницы, запряженные четырьмя лошадьми, или двух наездников, то оба эти состязания едва занимали час времени. Среди прочих допускали на состязание в цирк приблизительно шестьдесят вооруженных юношей, а иногда, когда игры устраивались с большей пышностью, и более. Выступление их отчасти было похоже на выступление маневрирующего войска, отчасти представляло собою нечто более изящное, чем военное искусство, приближаясь к гладиаторским упражнениям. Исполнив при выступлении различные телодвижения, юноши, выстроившись в каре, плотно смыкали щиты над головами, причем первые стояли, вторые несколько наклонялись, третьи и четвертые нагибались еще более, последние даже становились на колени и так образовывали покатую «черепаху», подобно крыше здания. Затем двое вооруженных юношей, сохраняя один от другого расстояние в пятьдесят футов, выбегали вперед и, угрожая друг другу, по сомкнутым щитам пробегали с нижнего края «черепахи» до верхнего, то как бы сражаясь против врага на концах «черепахи», то сталкиваясь друг с другом посредине ее; таким образом они прыгали по щитам, как по твердой земле.