о оставался у реки Элпей, этот галльский отряд, будучи переведен по ущелью Перребии в Фессалию против римлян, мог не только опустошить поля и таким образом отнять у римлян всякую надежду на подвоз оттуда провианта, но и уничтожить сами города, а тем временем Персей задерживал бы римлян у Элпея с тем, чтобы они не были в состоянии подать помощь союзным городам. Да и самим римлянам пришлось бы подумать о себе, так как они не могли ни оставаться после потери Фессалии, откуда войско получало продовольствие, ни идти вперед, потому что напротив них был лагерь македонян; упустив такие благоприятные обстоятельства, Персей придал мужества римлянам и значительно обескуражил македонян, возлагавших надежды на помощь галлов.
Та же самая жадность Персея отдалила от него царя Гентия. Ибо, когда он уплатил в Пелле посланцам Гентия триста талантов, то дозволил им наложить свои клейма на эти деньги; затем немедленно приказал отдать царю десять талантов, посланных Пантавху; остальные деньги, на которых было наложено клеймо иллирийцев, он приказал своим посланным везти небольшими переходами, а затем, когда они прибудут к границам Македонии, остановиться и подождать от него известия. Гентий, получив незначительную часть денег и постоянно побуждаемый Пантавхом раздражить римлян каким-нибудь враждебным действием, заключил под стражу послов Марка Перпенну и Луция Петилия, которые как раз в то время прибыли к нему. Услыхав об этом и полагая, что Гентий в силу необходимости должен непременно воевать с римлянами, Персей послал вернуть того, кто вез деньги, как будто он ни о чем другом не заботился, как только о том, чтобы оставить римлянам как можно бóльшую добычу, когда они победят его.
И от Евмена вернулся Герофон, а о чем велись тайно переговоры, то осталось неизвестным. То, что дело шло о пленных, македоняне и сами разгласили, да и Евмен уведомил об этом консула, во избежание подозрения.
28. После возвращения Герофонта от Евмена Персей, обманувшись в своих надеждах, послал к Тенедосу начальников флота Антенора и Каллиппа с сорока легкими судами (к этому числу было прибавлено пять быстроходных лодок) охранять рассеянные между Кикладскими островами корабли, которые шли в Македонию с хлебом. Спущенные в Кассандрии корабли переправились сперва в гавань, находящуюся подле Афонской горы, а затем по спокойному морю на остров Тенедос, и начальники их отпустили стоявшие в гавани родосские открытые суда и начальника их Евдама, не причинив ему ни малейшего вреда и даже очень ласково обойдясь с ним. Узнав потом, что из числа принадлежащих им транспортных судов пятьдесят с другой стороны Тенедоса заперты стоящими при входе в гавань быстроходными кораблями Евмена, бывшими под начальством Дамия, Антенор, объехав поспешно гору Афон и удалив неприятельские суда, транспортные суда послал в Македонию, дав им для прикрытия десять легких судов, чтобы последние, проводив в безопасное место нагруженные хлебом корабли, возвратились к Тенедосу. Через девять дней те вернулись к флоту, стоявшему уже у Сигея; оттуда они переправились к Суботе, острову, находящемуся между Элеей и Хиосом. Случилось, что на другой день после того, как флот достиг острова Суботы, тридцать пять кораблей, называемых гиппагогами[1236], отплыли от Элеи с галльскими всадниками и лошадьми и направлялись к Фанам, мысу на острове Хиосе, чтобы иметь возможность переправиться оттуда в Македонию. Евмен посылал их Атталу. Когда Антенору был дан сигнал со сторожевой башни, что корабли плывут по морю, то он, двинувшись от Суботы, встретился с ними между мысом Эритрейским и Хиосом, в самом узком месте пролива. Начальники кораблей Евмена вовсе не предполагали, что македонский флот крейсирует в этом море: они думали, что это римляне, то предполагали, что это Аттал или какие-нибудь отосланные Атталлом из римского лагеря люди направляются в Пергам. Но когда вид приближавшихся кораблей не оставлял уже никакого сомнения, а быстрое движение весел и направленные против них носы обнаружили приближение неприятеля, тогда поднялась суматоха. Сопротивляться не было никакой возможности, как по причине неповоротливости кораблей, так и потому, что галлы с трудом переносили даже тихую погоду на море. Поэтому одни из них, которые были ближе к твердой земле, отплыли к Эритрам, другие, распустив паруса, пристали к Хиосу и, бросив коней, беспорядочной толпой бросились бежать в город. Но так как корабли высадили македонян ближе к городу и в более удобном месте, то они избили много галлов, отчасти когда они бежали по дороге, отчасти у ворот, когда их не допускали в город; ибо хиосцы заперли ворота, не зная, кто бежит и кто преследует. Почти 800 галлов было убито, 200 взято в плен живыми; лошади частью погибли в море, когда разбились суда, а остальным македоняне подрезали жилы на берегу. Двадцать прекрасных лошадей вместе с пленными всадниками Антенор приказал отвезти в Фессалонику на тех же десяти суденышках, которые он послал ранее, и как можно скорее вернуться к флоту, сказав, что будет дожидаться их в Фанах. Почти три дня флот стоял около города; оттуда он двинулся в Фаны, и когда десять легких судов вернулись скорее, чем их ожидали, то поплыл по Эгейскому морю и переправился на Делос.
29. Пока происходили эти события, римские послы Гай Попилий, Гай Децимий и Гай Гостилий, двинувшись от Халкиды на трех пентерах, прибыли на Делос и нашли там сорок македонских легких судов и пять пентер царя Евмена. Святость острова и его храма защищала всех от насилия, а потому римляне, македоняне и моряки Евмена – все вместе – находились в храме, так как уважение к месту заставляло соблюдать перемирие. Антенор, префект Персея, всякий раз, как давали ему знать со сторожевых башен о появлении каких-либо транспортных судов на море, с частью легких судов сам преследовал их, часть своих судов разместил по Кикладам и все корабли, за исключением тех, которые направлялись с Македонию, или топил, или грабил. Кому мог, Попилий оказывал помощь, являясь или со своими кораблями, или с кораблями Евмена; но македоняне оставались незамеченными, выезжая ночью по большей части на двух или на трех яхтах.
Почти в то же самое время послы македонские и иллирийские прибыли вместе на Родос. Им придало значение в глазах родосцев не только прибытие кораблей, которые повсюду крейсировали между Кикладами и по Эгейскому морю, но и союз царей Персея и Гентия, а также слух о приближении галлов с большим количеством пехоты и конницы. И когда сторонники Персея, Динон и Полиарат, уже ободрились, то не только дан был благосклонный ответ послам царей Персея и Гентия, но открыто объявлено, что родосцы своим влиянием положат конец войне, а потому и сами цари пусть спокойно готовятся принять мир.
30. Было уже начало весны, и новые вожди прибыли в провинции: консул Эмилий – в Македонию, Октавий – в Орей к флоту, Аниций, которому предстояло воевать с Гентием, – в Иллирию. Гентий, происходя от Плеврата, царя иллирийцев, и Евридики, имел двух братьев – единокровного и единоутробного – Платора, и единоутробного – Каравантия. Относясь не так подозрительно к последнему по незнатности его отца, Гентий, чтобы безопаснее царствовать, убил Платора и двух друзей его Эттрита и Эпикада, людей в высшей степени деятельных. Был слух, что Гентий позавидовал брату, который обручился с Этутой, дочерью Монуна, повелителя дарданов, как будто Платор этим браком хотел присоединить к себе племя дарданов; женитьба Гентия на Этуте, по убиении брата, сделала этот слух весьма правдоподобным. Но затем, перестав бояться брата, Гентий сделался невыносимым для своих подданных, причем природную его жестокость увеличивало неумеренное употребление вина.
Впрочем, как уже сказано выше, он, побуждаемый к войне с римлянами, собрал все свое войско в Лиссе; оно состояло из 15 000 воинов. Отсюда он послал брата с 1000 пехотинцев и 50 всадниками в страну кавиев, подчинить ее или силой, или угрозами, а сам повел войско к городу Бассании, в пяти милях от Лисса. Жители Бассании были союзниками римлян, а потому, хотя посланные вперед вестники и пытались склонить их на свою сторону, однако они предпочли выдержать осаду, чем сдаться добровольно. Город Дурний, в земле кавиев, радушно принял Каравантия по его прибытии; другой город – Каравандис – не пустил его, и когда Каравантий на обширном пространстве опустошал их поля, то несколько воинов, рыскавших для грабежа, были убиты сбежавшимися поселянами.
Уже и Аппий Клавдий, присоединив к бывшему у него войску вспомогательные отряды из буллидцев, аполлонийцев и диррахийцев, выступил с зимовки и стал лагерем около реки Генус: услыхав о заключении договора между Персеем и Гентием и разгневанный обидой послов, которым было причинено насилие, он, несомненно, имел намерение вести с ним войну. В то время претор Аниций, услыхав в Аполлонии о том, что делается в Иллирии, и послав предварительно письмо к Аппию, чтобы он дождался его у Генуса, через три дня и сам прибыл в лагерь и, присоединив к бывшим уже у него вспомогательным войскам отряды из парфинов, в количестве 2000 пехоты и 200 всадников (пехотой командовал Эпикад, а конницей – Алгальс), готовился идти с войском в Иллирию, главным образом с целью освободить от осады жителей Бассании. Движение его задержал слух об опустошениях, производимых легкими судами на морском берегу. Было восемьдесят легких судов, которые, по совету Пантавха, были посланы Гентием опустошать поля жителей Диррахия и Аполлонии <…>[1237].
31. Так же поступали и города этой страны один за другим; такой склонности умов содействовали снисходительность ко всем и справедливость римского претора. Потом римляне пришли к Скодре, которая была средоточием войны не только потому, что Гентий выбрал ее себе как твердыню всего царства, но и потому, что это самый укрепленный и неприступный город. Две реки окружают его – с востока Клавзал, с запада Барбанна, берущая начало из Лабеатского озера. Эти две реки, соединяясь вместе, впадают в реку Ориунд, а эта последняя, вытекая из горы Скорд и приняв множество других притоков, впадает в Адриатическое море. Гора Скорд, самая высокая в этой стране, с востока господствует над Дарданией, с юга – над Македонией, с запада – над Иллирией.