Эти цензоры, сравнительно со своими предшественниками, большее число лиц удалили из сената и большему числу приказали продать коней. Оба цензора исключили из трибы и перевели в разряд эрариев одних и тех же лиц, и замечание, наложенное на кого-либо одним из цензоров, не снималось другим. Когда цензоры просили, чтобы, как это делалось обыкновенно, им продлена была власть на полтора года для осмотра прочности произведенного ремонта и приема новых построек, которые они отдавали с подряда, трибун Гней Тремеллий воспротивился этому, сердясь на то, что он не был избран в сенат.
В том же году Гай Цицерей освятил храм Монеты на горе Альбанской, спустя пять лет после того, как дал обет построить его. Во фламины Марса посвящен был в этом году Луций Постумий Альбин.
16. Когда консулы Квинт Элий и Марк Юний [167 г.] докладывали о провинциях, отцы постановили снова образовать две провинции из Испании, которая в течение Македонской войны составляла одну провинцию; Македония и Иллирия должны были остаться во власти тех же Луция Павла и Луция Аниция до тех пор, пока они, согласно мнению уполномоченных, не приведут в порядок дел, расстроенных войной, и не организуют нового управления вместо павшей монархии. Консулам назначены были Пиза и Галлия с двумя легионами по 5000 пехоты и по 400 всадников в каждой. Жребии преторов были таковы: Квинту Кассию досталась городская претура, Манию Ювентию Тальне – судопроизводство между иноземцами, Тиберию Клавдию Нерону – Сицилия, Гнею Фульвию – Ближняя Испания, Гаю Лицинию Нерве – Дальняя Испания, Авлу Манлию Торквату – Сардиния; последний не мог отправиться в провинции, так как был задержан сенатским постановлением для расследования уголовных дел.
Затем спрошено было мнение сената относительно знамений, о которых получены были известия. Молния ударила в храм пенатов в Велии, в двое ворот и часть стены в городе Минервии. В Анагнии шел земляной дождь и в Ланувии был виден на небе факел; римский гражданин Марк Валерий сообщил, что в Калатии на общественном поле из его очага текла кровь в продолжение трех дней и двух ночей. Главным образом по поводу этого последнего обстоятельства повелено было децемвирам навести справку в Книгах, и они назначили совершить всенародное однодневное молебствие и принести на форуме в жертву богам пятьдесят коз. По случаю же других знамений на другой день происходило молебствие у всех лож богов, принесены были в жертву крупные жертвенные животные, и совершено очищение города.
Затем по вопросу об оказании почестей бессмертным богам состоялось такое решение: так как побежденные враги, цари Персей и Гентий, вместе с Македонией и Иллирией находятся теперь во власти римского народа, то преторы Квинт Кассий и Маний Ювентий должны озаботиться принести такие дары, какие были принесены ко всем ложам богов за победу над царем Антиохом в консульство Аппия Клавдия и Марка Семпрония[1257].
17. После того сенат избрал уполномоченных – десять в Македонию и пять в Иллирию, – согласно с советами которых главнокомандующие Луций Павел и Луций Аниций должны были привести в порядок дела. В Македонию первыми были назначены Авл Постумий Луск, Гай Клавдий, оба бывшие цензоры, Квинт Фабий Лабеон, Квинт Марций Филипп; Гаю Лицинию Крассу, товарищу Павла по консульству, власть была продлена, и он управлял в это время провинцией Галлией. К этим бывшим консулам были присоединены Гней Домиций Агенобарб, Сервий Корнелий Сулла, Луций Юний, Тит Нумизий Тарквинийский, Авл Теренций Варрон. В Иллирию были назначены бывший консул Публий Элий Лиг, Гай Цицерей и Гней Бебий Тамфил (последний был претором в предшествовавшем году, а Цицерей – много лет ранее[1258]), Публий Теренций Тусцивикан и Публий Манилий.
Затем консулы бросили жребий, так как сенат требовал, чтобы они как можно скорее или согласились между собою, или бросили жребий относительно провинций ввиду того, что одному из них следовало заменить в Галлии Гая Лициния, который был назначен уполномоченным. Марку Юнию досталась Пиза (решено было, чтобы он, прежде отъезда в провинцию, ввел в сенат посольства, собравшиеся со всех сторон в Рим для поздравления), Квинту Эмилию – Галлия.
Впрочем, хотя в качестве уполномоченных и посылались такого рода мужи, что главнокомандующие – можно было надеяться – по их совету в своих решениях не допустят ничего несогласного с милосердием и достоинством римского народа, тем не менее и в сенате общий план действий подвергся обсуждению для того, чтобы уполномоченные могли отнести из дому к главнокомандующим предначертания относительно всех пунктов.
18. Прежде всего было решено оставить свободными жителей Македонии и Иллирии: пусть все народы видят, что оружие римского народа приносит не порабощение свободным, а, напротив, свободу порабощенным. Пусть народы, которые пользуются свободой, будут уверены в вечной ее безопасности под покровительством римлян, а народы, живущие под властью царей, пусть знают, что повелители их, из уважения к римскому народу, в настоящее время к ним снисходительнее и справедливее, и если когда-нибудь цари их станут воевать с римлянами, то последствием этой войны будет для римлян победа, а для них свобода. Решено было уничтожить значительную пошлину с македонских рудников и отдачу на откуп сельских угодий. Считали невозможным обойтись в этом случае без откупщика; а там, где он является, или общественное право становится пустым звуком, или совсем уничтожается свобода союзников. Даже сами македоняне не могут пользоваться этими доходными статьями: где начальствующим явится возможность поживиться, там никогда не будет недостатка в поводах к раздорам и борьбе. Общее собрание народа не пригодно вследствие опасения, чтобы негодный льстец черни не превратил в гибельное своеволие свободу, данную некогда в пределах здравой умеренности. Решено было разделить Македонию на четыре области, с тем чтобы каждая имела свое собственное собрание и платила римскому народу половину дани, какую обыкновенно платила царям. Подобные же инструкции даны были и в Иллирию. Остальное было представлено главнокомандующим и уполномоченным, которые, при рассмотрении дел на месте, должны прийти к более определенным мерам.
19. Между многими посольствами от царей, племен и народов всеобщее внимание привлек к себе больше всех Аттал, брат царя Евмена. Он был принят теми, которые вместе с ним участвовали в войне, настолько же благосклонно, как если бы прибыл сам царь Евмен. Пришел Аттал в Рим под двумя благовидными предлогами: во-первых, поздравить с победой, что было весьма уместно, так как он сам содействовал этой победе; во-вторых, пожаловаться на возмущение галлов и понесенное от них поражение, которое подвергло его царство опасности. Была у него и тайная надежда на почести и награды от сената, чего, не нарушая родственных отношений, ему было трудно добиться. И между римлянами нашлись некоторые люди, которые давали ему дурные советы и, подавая ему надежды, развивали в нем честолюбие; по словам их, в Риме такое мнение сложилось об Аттале и Евмене, что первый римлянам верный друг, а второй и римлянам, и Персею ненадежный союзник, а потому трудно определить, легче ли ему, Атталу, получить от сената то, что он будет просить для себя, или то, что будет просить против брата: до того все склонны и угодить Атталу, и отказать Евмену. Аттал, как показало дело, принадлежал к числу таких людей, которые, раз явилась надежда на что-нибудь, неудержимо стремятся к этому, если бы благоразумное влияние одного из друзей не наложило как бы узды на душу его, способную возгордиться при удаче. С ним был врач Стратий, посланный обеспокоенным Евменом именно на этот случай, в качестве наблюдателя за поступками брата и надежного советника в случае, если он заметит какие-либо признаки измены. Стратий прибыл, когда Аттал уже наслушался внушений и образ мыслей его колебался, но он своими приличными случаю речами поправил почти испорченное дело: он говорил, что различные государства усилились различными способами; их молодое царство не опирается ни на какое древнее могущество и держится согласием братьев, так как один носит имя царя и отличительный признак этого достоинства на голове, а царствуют все братья. Кто же не считает царем Аттала, непосредственно следующего за братом по годам? И это не потому только, что видит его в такой силе, но и потому, что Атталу предстоит несомненно в близком будущем царствовать, так как Евмен слаб и дряхл[1259], а детей у него нет (он еще не признавал прав того сына, который царствовал впоследствии[1260]). Какая же надобность употреблять насилие для достижения того, что и само по себе скоро перейдет к нему в руки? Прибавилась и новая неприятность царству – возмущение галлов, против которых и при согласии и единодушии царей с трудом можно бороться; если же к внешней войне присоединится домашнее несогласие, то устоять нет возможности. И Аттал добьется только того, что Евмен умрет не царем, а сам он потеряет надежду получить царство в ближайшем будущем. Если бы сохранить для брата царство и отнять его доставляло славу, то все же больше чести в первом, так как такой образ действий соединен с братской любовью. Но так как на самом деле отнять царство у брата возмутительно и весьма близко к отцеубийству, то остается ли еще какое-либо сомнение, чтобы размышлять? Итак, собирается ли он домогаться части царства или хочет отнять все царство? Если – части, то оба брата будут слабы вследствие разделения сил и будут подвергаться всякого рода оскорблениям и унижениям; если же Аттал хочет добиваться обладания целым царством, то прикажет ли он, чтобы старший брат его жил частным человеком, или чтобы, будучи в таких уже летах и такого слабого здоровья, скитался изгнанником, или, наконец, умер? Не говоря уже о мифических рассказах о судь