на Капитолии, отправляясь в провинции на войну в сопровождении ликторов, одетых в военные плащи, и победоносно окончив войну, он с триумфом возвращается на Капитолий к тем же богам, которым давал обеты, и привозит с собой заслуженные дары. Не последнее место в триумфе занимают идущие впереди жертвенные животные, указывающие на то, что главнокомандующий возвращается с благодарностью богам за благополучное окончание дела, касающегося всего государства. Стало быть, всех тех животных, которых Павел решил вести во время триумфа, вы заколете, убивая какое кому придется? Далее, под влиянием Сервия Гальбы вы готовы расстроить тот пир сенаторов, который не может происходить ни в частном месте, ни в общественном, ни в неосвященном, а только на Капитолии? А совершается ли он ради удовольствия людей или ради почтения богов? Для триумфа Луция Павла ворота будут заперты? Персей, царь македонский, вместе с детьми и толпой прочих пленных, добыча, взятая у македонян, – все это останется во Фламиниевом цирке? Луций Павел отправится от ворот домой частным человеком, как бы возвращаясь из деревни? И ты, центурион, и ты, воин, крадучи войдешь в города, бросив дары, полученные от главнокомандующего Павла? Слушай лучше то, что решил сенат, чем россказни Сервия Гальбы; слушай лучше мои слова, а не его. Он научился только говорить, да и то желчно и зло; я же двадцать три раза состязался с противником, вызвав его на бой; с кем только я ни сражался, со всех я принес назад доспехи; тело мое покрыто почетными ранами; все они получены в грудь».
Тут, говорят, он распахнул одежду и рассказал, в какой войне какие раны получены им. Когда он, показывая их, случайно обнажил то, что должно быть скрыто, опухоль детородных частей вызвала смех со стороны тех, которые стояли вблизи; тогда он сказал: «И это, над чем вы смеетесь, я получил, проводя на коне дни и ночи; я не стыжусь и не сожалею об этом, как и о тех ранах, потому что это нисколько не мешало мне исполнять обязанности честного гражданина и дома, и на войне. Я, старый воин, показал молодым воинам это тело, много раз пострадавшее от оружия: пусть же Гальба обнажит свое выхоленное и неповрежденное тело. Не угодно ли вам, трибуны, снова пригласить трибы для подачи голосов; я к вам, воины <…>[1268]».
40. Валерий Антиат передает, что все количество золота и серебра, взятого у неприятелей и несенного, равнялось 120 000 000 сестерциев. Несомненно, эта сумма, судя по показанному им в отдельности числу повозок и весу золота и серебра, выходит значительно больше. Передают, что еще столько же издержано было на недавнюю войну или растеряно во время бегства, когда царь спешил на Самофракию. И тем удивительнее то, что такое количество денег было собрано в течение тридцати лет после войны Филиппа с римлянами, частью с дохода от рудников, частью от других налогов. Итак, Филипп слишком нуждался в деньгах, а Персей, напротив, был очень богат, когда начал войну с римлянами.
В конце триумфального шествия ехал в колеснице сам Павел, причем его величие сказывалось как во всей внешности, так и в его преклонных летах. За колесницей следовали среди других знаменитейших мужей два сына, Квинт Максим и Публий Сципион; затем шли всадники отрядами и когорты пехоты, каждая на своем месте. Каждому пехотинцу дано по 100 денариев, центуриону – вдвое, всаднику – втрое больше. Полагают, что Павел еще столько же дал бы пехотинцам, а пропорционально с этим и другим, если бы они не были против воздаяния ему почести или выразили бы одобрение, когда эта самая сумма была им обещана.
Но не один Персей, которого вели в цепях перед колесницей победителя по неприятельскому городу, был в те дни поучительным примером несчастий, постигающих людей, но и сам победитель Павел, блиставший золотом и пурпуром. Ибо, после того как два сына были отданы им в усыновление, из двух, оставшихся дома единственными наследниками его имени, родовых священнодействий и отеческого имущества, – младший умер почти двенадцати лет от роду, за пять дней до триумфа, а старший, четырнадцати лет, – спустя три дня после триумфа. А им, еще отрокам, следовало ехать в колеснице вместе с отцом, предопределяя подобные же триумфы для себя в будущем.
Несколько дней спустя Павел в собрании, созванном народным трибуном Марком Антонием, произнес замечательную и достойную римского вождя речь, подробно излагая в ней, по обычаю прочих главнокомандующих, свои подвиги.
41. «Хотя, я полагаю, вам, квириты, небезызвестно и как счастливо я выполнил государственное дело, и каких два удара в течение этих дней поразили мое семейство, так как на глазах ваших происходил мой триумф и похороны моих детей, однако прошу вас позволить мне в немногих словах и с подобающим настроением сопоставить благополучие отечества с личной моей судьбой.
Направляясь из Италии, я отплыл с восходом солнца из Брундизия и в девятом часу дня прибыл со всеми моими судами к Коркире. Затем на пятый день я принес жертву Аполлону в Дельфах за себя и за ваши войска и флот. Из Дельф на пятый день я прибыл в лагерь; приняв здесь войско и сделав некоторые перемены в том, что сильно мешало победе, я направился оттуда далее; так как лагерь врагов был неприступен и нельзя было принудить царя сразиться, то я прошел среди его вооруженных отрядов горными ущельями к Петре и, вынудив царя сразиться, победил его в открытом бою. Я подчинил Македонию власти римского народа и в пятнадцать дней окончил войну, которую до меня в течение четырех лет вели три консула, каждый из которых передавал ее преемнику в более опасном положении. Затем, как бы следствием этого, были другие удачи: все города Македонии покорились; я овладел царской сокровищницей; сам царь, выданный почти самими богами, взят вместе с детьми в храме самофракийском. И мне самому мое счастье уже казалось чрезмерным и поэтому подозрительным.
При переправе в Италии такой громадной царской казны и победоносного войска я начал опасаться морских бурь. Когда же всё после счастливого плавания прибыло в Италию и не о чем было более просить богов, я, так как счастье, достигнув высшего предела, обыкновенно изменяет, желал, чтобы лучше мой дом почувствовал превратность судьбы, чем государство. Поэтому я надеюсь, что общественное благополучие вполне обеспечено постигшим меня страшным несчастьем, так как триумф мой, как бы в насмешку над человеческой судьбой, пришелся между похоронами двух моих детей. В то время как я и Персей представляем собою теперь самые замечательные примеры жребия человеческого: он, который сам, будучи в плену, видел, как перед ним вели его пленных сыновей, все-таки сохранил их здоровыми; а я, праздновавший триумф над ним, с похорон одного сына, воссел на колесницу и вступил на Капитолий, а вернувшись с Капитолия, застал другого почти уже при последнем издыхании. Из стольких детей не остается ни одного для того, чтобы носить имя Луция Эмилия Павла: ибо два сына, отданные, как бы из большой семьи, в усыновление, числятся в роде Корнелиев и Фабиев, а в моем доме не остается ни одного Павла, кроме меня. Но в этом бедствии, постигшем дом мой, утешением служит ваше счастье и удача в общественных делах».
42. Эти слова, сказанные с такой твердостью духа, подействовали на слушателей гораздо сильнее, чем если бы он стал жалобно оплакивать свое сиротство.
Гней Октавий праздновал в декабрьские календы морской триумф за победу над царем Персеем. В этом триумфе не было ни пленных, ни добычи. На каждого моряка он дал по 75 денариев, кормчим, бывшим на кораблях, – вдвое, командирам судов – вчетверо больше.
Затем происходило заседание сената. Отцы высказались за то, чтобы Квинт Кассий отвел под стражу в Альбу царя Персея вместе с сыном Александром; свиты, денег, серебра и домашней утвари – ничего не было оставлено при нем; Бифис, сын царя фракийского Котиса, вместе с заложниками был отослан под стражу в Карсеолы. Прочих пленных, которых вели во время триумфа, решено было посадить в тюрьму.
Спустя несколько дней после этих распоряжений прибыли послы от фракийского царя Котиса и принесли деньги для выкупа царского сына и прочих заложников. Когда послов ввели в сенат, они в своей речи в оправдание указывали именно на то, что Котис не по своей воле помогал Персею во время войны, а по той причине, что принужден был дать заложников, и умоляли позволить выкупить их за такую цену, какую назначат сами отцы; на основании решения сената им ответили, что римский народ помнит о дружеских отношениях с Котисом, с его предками и с фракийским народом. То обстоятельство, что были даны заложники, составляет вину, а не оправдание, так как фракийскому народу и в мирное время не был страшен Персей, а тем более когда он был занят войной с римлянами. Впрочем, хотя Котис предпочел расположение Персея дружбе с римским народом, однако римляне будут сообразоваться более со своим достоинством, а не с тем, чего заслужил царь своими поступками, и отпустят сына его и заложников. Римский народ бескорыстен в своих благодеяниях: он предпочитает оставить плату за них в сердцах получающих благодеяние, а не требовать немедленного расчета. Назначено было три уполномоченных: Тит Квинкций Фламинин, Гай Лициний Нерва и Марк Каниний Ребил – отвести заложников во Фракию; фракийцам даны были дары, каждому стоимостью 2000 ассов. Бифис с прочими заложниками был вызван из Карсеол и отправлен с послами к отцу.
Царские суда невиданной дотоле величины, взятые после победы над македонянами, вытащены были на Марсово поле.
43. В то время как не только помнили еще о триумфе за победу над македонским царем, но это торжество было у всех перед глазами, Луций Аниций во время Квириналий праздновал триумф над Гентием и иллирийцами. Все здесь казалось людям скорее похожим одно на другое, чем равным. Сам главнокомандующий стоял ниже, сравнить ли Аниция с Эмилием по знатности рода и претора с консулом по правам власти; нельзя было сравнивать Гентия с Персеем, иллирийцев с македонянами, добычу с добычей, деньги с деньгами, подарки с подарками. Итак, хотя недавний триумф и затмевал триумф Аниция, но для зрителей он сам по себе казался далеко не заслуживающим презрения. Луций Аниций в течение немногих дней усмирил племя иллирийцев, которые были неустрашимы на суше и на море и полагались на местоположение и на свои укрепления; он взял в плен царя и всю царскую семью. Во время триумфа несли много военных знамен и другую военную добычу, а также царскую утварь, 27 фунтов золота и 19 фунтов серебра, 13 000 денариев и 120 000 иллирийских серебряных монет. Перед колесницей вели царя Гентия с женой и детьми, царского брата Каравания и несколько знатных иллирийцев. Из добычи полководец дал воинам каждому по 45 денариев, центуриону – вдвое, всаднику – втрое больше, союзникам латинского племени столько же, сколько гражданам, и морякам столько же, сколько воинам. Веселее шли в этом триумфе воины и прославляли самого вождя во многих хвалебных песнях. Антиат передает, что от этой добычи выручено 20 000 000 сестерциев, кроме внесенного в государственное казначейство золота и серебра. Так как не ясно было, откуда могла получиться эта сумма, то я указал имя автора вместо известия, признанного за достоверное.