роде: не находя для посольств более как по одному сенатору, они вынуждены были включить в состав их по два всадника[348]. За исключением чумы и голода, другой невзгоды, внутренней или внешней, никакой в это двухлетие не было. Зато, лишь только миновало беспокойство, причиняемое этими бедствиями, тотчас появилось все то, от чего в государстве возникал обыкновенно беспорядок: внутри раздор, извне война.
53. В консульство Марка Эмилия и Га я Валерия Потита эквы стали готовиться к войне вместе с вольсками, взявшимися за оружие хоть и не по решению правительства, но все же отправившимися на службу в качестве добровольцев за жалованье. С известием о появлении этих врагов (а они уже действительно успели вступить в поля латинов и герников) консул Валерий приступил к набору войска, а народный трибун Марк Менений, вошедший с аграрным законопроектом, мешал консулу; никто против воли не давал присяги, как вдруг приходит известие о занятии врагами Карвентской крепости. Оскорбление, нанесенное этим обстоятельством чести римского имени, с одной стороны, возбудило ненависть патрициев к Менению, а с другой – прочим трибунам, уже заранее настроенным к протесту против аграрного законопроекта, подало еще более законный повод к сопротивлению своему товарищу. Дело тянулось в пререканиях, и консулы, призывая в свидетели богов и людей, говорили, что всякое поражение и оскорбление, какое только враги причинили уже или грозят причинить, падет на голову Менения, так как он противодействует набору, а Менений, со своей стороны, кричал, что он перестанет задерживать набор, если незаконные владетели общественного поля откажутся от владения им. Тогда остальные девять трибунов, вмешавшись со своим постановлением, положили конец спорам, объявив от имени коллегии, что они будут поддерживать консула Га я Валерия, если он найдет нужным, вопреки протестам товарища, но в интересах набора, применить штраф и иные меры строгости к гражданам, уклоняющимся от военной службы. Когда консул, вооружившись этим постановлением, приказал насильно притащить к своему трибуналу нескольких упрямцев, взывавших к трибуну о помощи, тогда и прочие в страхе стали давать присягу. Войско, отправленное к Карвенту, несмотря на свою ненависть и враждебность к консулу, с самого же первого приступа энергичным нападением опрокинуло гарнизон и отобрало назад крепость; успеху нападения содействовала беспечность гарнизона, часть которого ушла на добычу. Благодаря постоянным набегам и тому обстоятельству, что неприятель все складывал в безопасное место, добычи здесь оказалось довольно много. Выручку от публичной продажи этой добычи консул приказал квесторам обратить в доход казны, предупреждая при этом войско, что оно будет получать свою долю добычи только тогда, когда не будет отказываться от военной службы. Это усилило озлобление плебеев и воинов против консула. Поэтому, когда он, согласно сенатскому постановлению, входил в город с овацией, слышны были импровизированные песни, распеваемые с солдатской вольностью двумя сменявшими друг друга хорами. В этих песнях консула бранили, а имя Менения превозносили похвалами, между тем как кругом стоявший народ, выражая свое расположение к трибуну, при всяком упоминании его имени отвечал на голоса воинов сочувственными рукоплесканиями. И рукоплескания эти внушали сенаторам больше беспокойства, чем почти вошедшие в обычай вольные шутки воинов насчет консула[349]; ввиду этого, назначив консульские комиции, они исключили его из числа кандидатов, как будто бы несомненно было, что Менений попадает в число военных трибунов, если только будет искать этой должности.
54. В консулы были выбраны Гней Корнелий Косс и Луций Фурий Медуллин (во второй раз) [409 г.]. Никогда плебеи не досадовали в такой степени на то, что им не предоставлены были военно-трибутные комиции. Эту досаду они дали почувствовать на квесторских комициях, а вместе с тем на них же и отомстили, выбрав в первый раз квесторов из плебеев, так что, несмотря на выборы четырех лиц, только одна вакансия была предоставлена патрицию – Квинту Фабию Амбусту, а три плебея – Квинт Силий, Публий Элий и Публий Пупий – были предпочтены юношам из самых блестящих фамилий. Из источников я узнаю, что такой смелый выбор был внушен народу тремя Ицилиями, принадлежавшими к наиболее враждебной патрициям фамилии и избранными на этот год в народные трибуны ввиду того, что они сулили массу разнообразных и важных проектов страшно жадному до этого народу, заявив при этом, что они пальцем не двинут, если даже в квесторских комициях, единственных, на которых сенат предоставил право выбора, наравне с патрициями, и плебеев, не хватит у народа достаточно мужества для достижения того, чего плебеи так долго хотели, и что, наконец, разрешено им законами. Таким образом, результат квесторских комиций был в глазах плебеев великой победой не потому, чтобы они смотрели на получение квестуры, как на достижение своих стремлений собственно к почетной должности, но потому, что «новым» людям, казалось им, открыт доступ к консульству и триумфам. Патриции, напротив, роптали, что тут дело идет не столько о предоставлении доли нрава на получение высших должностей, сколько о совершенной потере их; что в таком случае нечего воспитывать детей, если они, лишенные положения предков, должны смотреть, как другие владеют их достоинствами, и ограничиваться лишь службою салиев и фламинов для возношения жертвоприношений за народ, без всякой власти, военной и гражданской. Когда умы обеих партий были раздражены, а плебеи набрались мужества, имея для защиты народного дела трех таких именитых вождей, – патриции, видя, что всякие комиции, на которых плебеям представлено право делать выборы из обоих сословий, будут походить на комиции квесторские, всемирно настаивали на комициях консульских, которые еще не для всех доступны; Ицилии, напротив, возражали, что следует выбрать военных трибунов и наконец-то предоставить плебеям возможность участия в высших почестях.
55. Но не было никакого действия со стороны консулов, мешая которому трибуны могли бы добиться желаемого, как вдруг более чем кстати приходит известие, что вольски с эквами выступили для грабежа за пределы своих владений на поля латинов и герников. Лишь только консулы, согласно сенатскому постановлению, принялись производить набор для этой войны, трибуны тотчас всеми мерами стали им противодействовать, указывая, что сама судьба посылает трибунам и плебеям настоящий случай. Было три трибуна, и все они отличались чрезвычайной энергичностью, да к тому же уже и родовитостью, насколько то позволяло им плебейское происхождение. Двое из них берут на себя, каждый по одному, неусыпное наблюдение за консулами; третьему поручают то сдерживать, то возбуждать плебеев своими речами на собраниях. И ни консулы не могли кончить с набором, ни трибуны не могли добиться желаемых комиций. Затем судьба стала склоняться на сторону плебеев, и пришли известия, что эквы, воспользовавшись удалением гарнизонных воинов, рассеявшихся для добычи, ворвались в карвентскую крепость, перебив при этом немногочисленную стражу; прочие из гарнизона перебиты частью тогда, когда они бежали обратно в крепость, частью в то время, когда врассыпную бродили по полям. Это несчастное для государства событие придало требованиям трибунов новые силы. Напрасно к Ицилиям делали всевозможные подходы, желая заставить их отказаться наконец от противодействия войне; не уступая ни перед бедствием государственным, ни перед ненавистью, которую возбуждали против себя, они добились издания сенатского постановления об избрании военных трибунов с тем, однако, ограничением, чтобы не принималась во внимание кандидатура ни одного из народных трибунов того года и чтобы ни один из них не был выбираем на предстоящий год; этим сенат ясно указывал на Ицилиев, которых патриции обвиняли в стремлении к консульству, как награде за мятежные требования во время своего трибуната. Только после этого приступили к набору войск, и все сословия начали с полным единодушием делать приготовления к войне. Оба ли консула отправились к карвентской крепости, или один из них оставался в городе для председательствования в комициях, что подлинно не известно ввиду разногласия источников; несомненным приходится считать то, в чем эти последние не расходятся, именно что после продолжительной, но безуспешной осады армия отступила от карвентской крепости, но зато отобрала в земле вольсков Верругину, причем, совершив опустошительные набеги как на владения эквов, так и на поля вольсков, захватила с собою огромную добычу.
56. В Риме победа осталась на стороне плебеев, так как они добились того, что состоялись желанные для них комиции, зато самый результат комиций дал перевес патрициям, ибо, вопреки всеобщему ожиданию, в военные трибуны с консульской властью были выбраны все три патриция: Гай Юлий Юл, Публий Корнелий Косс и Гай Сервилий Агала [408 г.]. Говорят, что патриции прибегли к уловке, в которой Ицилии тогда же обвиняли их, говоря, что они нарочито вместе с достойными кандидатами выставили целую толпу недостойных, чтобы, пользуясь отвращением народа, которое он питал к запятнанной чести некоторых известных лиц, отклонить расположение его от всех плебейских кандидатов.
Затем доносится слух, что вольски и эквы, под влиянием ли уверенности в своих силах по случаю удержания карвентской крепости или под влиянием озлобления вследствие потери гарнизона в Верругине, стали с величайшим напряжением готовиться к войне и что во главе предприятия стоят антийцы, послы которых обошли народы обоих племен, упрекая их в трусости, что они укрылись за стены и тем допустили в прошлом году опустошительные набеги римлян на свои поля и истребление верругского гарнизона. Уже-де в их владения посылаются не только вооруженные армии, но и колонии и римляне не только владеют их достоянием, разделив его себе, но еще, взяв от них Ферентин, подарили его герникам. Подобные речи разжигали в людях страсти, и, к каким народам послы ни приходили, везде набирался отряд юношей. Таким образом, от всех народов молодые люди стянулись в Антий; тут они, расположившись лагерем, ожидали врага. Лишь только в Рим пришли известия об этом с преувеличенной еще против действительности тревогой, сенат тотчас же приказал назначить диктатора, что было крайним средством, к которому прибегали при критическом положении государства. Рассказывают, что Юлий и Корнелий были очень недовольны этим распоряжением сената и дело приняло характер жестокой борьбы страстей, когда старшие из сенаторов, видя, что жалобы их на неповиновение военных трибунов воле сената остаются напрасными, стали в конце концов обращаться даже к содействию народных трибунов, ссылаясь на то, что и консулам власть их давала чувствовать свою силу при подобных обстоятельствах; а народные трибуны, довольные разладом между патрициями, отвечали, что тем нечего рассчитывать на помощь трибунов, которых они не считают в числе граждан, не считают, наконец, в числе людей; что они примут меры против того, чтобы сенатские постановления не оставались втуне по прихоти магистратов только в том случае, если почести будут доступны всем, если дела государства будут ве