34. (4) Но все взоры были устремлены на Квинкция и Корнелия: оба патриция притязали на одно и то же место, за каждого говорила его недавняя воинская слава, (5) и наконец, главное: соперничество разжигалось братьями соискателей – двумя знаменитейшими полководцами своего времени35. Публий Сципион стяжал большую славу – но ей сопутствовала и большая зависть. Слава Квинкция была более свежей – ведь он справлял триумф в том же году36. (6) К тому же Сципион уже десятый год был постоянно у всех на глазах, а пресыщаясь великим человеком, люди уже не так чтят его. После победы над Ганнибалом Сципион был еще раз консулом, а также цензором37. (7) У Квинкция же все почести были новыми и совсем недавними, что располагало к нему народ: после своего триумфа он еще ничего не просил у народа и ничего еще не получал. (8) Квинкций говорил, что просит за родного, а не двоюродного брата, за легата и помощника в войне: ведь сам он командовал на суше, а брат его – на море. (9) Своими доводами он добился того, что его кандидат получил предпочтение. Его сопернику не помогли ни хлопоты брата, Сципиона Африканского, ни усилия всего рода Корнелиев, ни то, что выборы проводил консул Корнелий, ни даже предваряющее суждение сената38, который некогда объявил нынешнего соискателя лучшим из граждан, достойным принять Идейскую Матерь, прибывшую в Город из Пессинунта39. (10) Консулами были избраны Луций Квинкций и Гней Домиций Агенобарб: настолько же бессилен оказался Сципион Африканский и при избрании консула-плебея, хоть и поддерживал Гая Лелия. (11) На другой день были избраны преторы: Луций Скрибоний Либон, Марк Фульвий Центумал, Авл Атилий Серран, Марк Бебий Тамфил, Луций Валерий Таппон и Квинт Салоний Сарра. В том году примечательным было эдильство Марка Эмилия Лепида и Луция Эмилия Павла. (12) Они осудили многих скотопромышленников40 и на взысканные с них деньги поставили вызолоченные щиты на кровле храма Юпитера. Построили они и два портика: один за воротами Трех Близнецов, присоединив к нему склады на Тибре, а другой – от Фонтинальских ворот к алтарю Марса, так, чтобы через него ходили на Марсово поле.
11. (1) В Лигурии долго не происходило ничего достопамятного, но к концу года [193 г.] положение дел дважды оказывалось очень опасным. (2) Первый раз, когда консульский лагерь был осажден и едва удалось отразить приступ, а второй – в скором времени, когда колонна римлян двигалась по узкому ущелью, а у выхода из него засело лигурийское войско. (3) Найдя проход перекрытым, консул решил возвращаться, но и с другой стороны выход из ущелья был занят неприятелем. Кавдинское поражение не только что приходило на память, но, можно сказать, представало перед мысленным взором41. (4) В консульском войске был вспомогательный отряд нумидийских конников – около восьмисот человек; их начальник обещал консулу, что его люди прорвутся с любой из двух сторон, пусть только он скажет, где больше деревень: (5) тогда он нападет на них и прежде всего запалит дома, чтобы лигурийцы в страхе покинули занятое ими ущелье и кинулись на защиту своих семей. (6) Консул похвалил его и обещал наградить. Нумидийцы вскочили на лошадей и стали объезжать вражеские караулы, никого не трогая. (7) На первый взгляд нет зрелища более жалкого: и кони, и всадники низкорослы и тощи, притом всадники не подпоясаны и безоружны (при каждом лишь дротик), (8) кони не взнузданы, и сам их бег безобразен – вытянутая вперед голова на негнущейся шее. Чтобы выглядеть еще более жалкими, всадники нарочно сваливались с коней, устраивая шутовское представление. (9) И вот уже почти все караульные, которые сперва были напряжены и готовились отразить нападение, расселись безоружные, глядя на это зрелище. (10) Нумидийцы то подскакивали поближе, то отскакивали, но мало-помалу приблизились к ущелью, делая вид, будто не справляются с управлением и лошади несут их помимо воли. Но вдруг, пришпорив коней, они промчались прямо через караулы врагов и (11), вырвавшись на более открытое место, стали поджигать подряд все дома вдоль дороги. Потом они подожгли ближайшую деревню, истребляя все огнем и мечом. (12) Лигурийцы сначала заметили дым, затем услышали крики заметавшихся в страхе людей, и, наконец, вид бегущих стариков и детей привел вражеский лагерь в смятение. (13) И тут лигурийцы без рассуждений, без приказаний устремились каждый на защиту своего имущества. В мгновение ока лагерь их опустел, и вызволенный из осады консул мог продолжать свой путь.
12. (1) Но ни бойи, ни испанцы, с которыми шла война в этот год [193 г.], не были столь враждебны римлянам, как племя этолийцев42. (2) После вывода войск из Греции они сначала надеялись, что оставшейся без господина Европой43 овладеет Антиох, да и Филипп с Набисом не останутся безучастны. (3) Но убедившись, что нигде ничего такого не происходит, они решили возбудить беспокойство и смуту, чтобы от промедления замыслы их не погибли, и созвали собрание в Навпакте44. (4) Там их претор Фоант жаловался на несправедливость римлян и злосчастное положение Этолии: из всех племен и общин Греции этолийцы-де, как никто другой, обойдены наградой за ту победу, которую сами и добыли. (5) Он требовал отправить послов к царям, чтобы разузнать их настроения и подвигнуть – каждого особым подходом – на войну с римлянами. (6) Дамокрит послан был к Набису, Никандр45 – к Филиппу, брат претора Дикеарх – к Антиоху. (7) Тирану Лакедемона Дамокрит говорил, что с потерей приморских городов46 тирания того ослабела: ведь оттуда он получал воинов, корабли, моряков. Теперь, запертый в своих стенах, вынужден он взирать на то, как ахейцы хозяйничают в Пелопоннесе. (8) Никогда не представится ему случай вернуть свои владения, если он упустит нынешний шанс. Никакого римского войска в Греции сейчас нет, а захват Гития или других приморских лаконских городов римляне не сочтут достаточным поводом, чтобы вернуть в Грецию свои легионы. (9) Все это говорилось для того, чтобы распалить дух тирана, – этолийцы рассчитывали, что, когда Антиох переправится в Грецию, Набис, сознавая, что его дружба с римлянами все равно разрушена нападением на их союзников, вынужден будет соединиться с царем. (10) Подобными же речами Никандр подстрекал Филиппа – здесь возможностей для красноречия было еще больше: ведь с большей высоты низвергнут был царь, чем тиран, и больше у него было отнято. (11) В ход шли и древняя слава царей македонских, и победоносные походы этого племени по всему миру. Да и предлагаемый замысел, дескать, безопасен от начала до конца: (12) ведь он, Никандр, советует Филиппу не торопиться, как раньше, не начинать войну, прежде чем Антиох переправится в Грецию с войском, (13) а Филипп и без него выдерживал войну и с римлянами, и с этолийцами, – насколько же больше сил для противостояния римлянам будет у него теперь, с присоединением Антиоха, при поддержке союзников-этолийцев, которые в прошлый раз были ему врагами поопаснее римлян! (14) Посол добавил несколько слов и о военачальнике Ганнибале, прирожденном враге римлян, перебившем их полководцев и воинов больше, чем осталось в живых. Вот что говорил Филиппу Никандр.
(15) Иначе вел разговор Дикеарх с Антиохом: прежде всего он заявил, что лишь добыча от Филиппа досталась римлянам – победа же над ним добыта этолийцами. Не кто иной, как он, пустил римлян в Грецию, дал им силу для победы. (16) Потом Дикеарх перечислил, сколько они для войны предоставят Антиоху пехоты и конницы, какие места для стоянок его сухопутного войска, какие гавани для его флота. (17) Затем посол принялся беззастенчиво лгать про Филиппа и Набиса: они, мол, оба готовы восстать и ухватятся за любую возможность вернуть утраченное. (18) Так этолийцы по всему миру разжигали войну против римлян.
13. (1) И тем не менее на царей эти уговоры либо совсем не подействовали, либо подействовали с запозданием, а вот Набис тотчас же разослал по всем приморским селениям своих людей, чтобы сеять там смуту. Одних из старейшин он приманил на свою сторону дарами, тех, кто упорствовал в верности римлянам, он убил. (2) Тит Квинкций вверил всю прибрежную Лаконику попечению ахейцев. (3) Они сразу отрядили к тирану послов – напомнить о союзе с римлянами и предостеречь от нарушений мира, которого сам он так домогался. В Гитий, уже осажденный тираном, они послали подмогу, а в Рим – вестников, дабы сообщить о случившемся.
(4) Этой зимой в финикийском городе Рафии царь Антиох выдал свою дочь замуж за Птолемея, царя Египта47. Затем он вернулся в Антиохию, пошел Киликией, перевалил через Таврские горы и уже на исходе зимы прибыл в Эфес. (5) Своего сына Антиоха царь отправил в Сирию стеречь окраины государства, чтобы никто не напал с тыла, воспользовавшись его отсутствием, а сам с наступлением весны двинул все свои сухопутные силы против писидийцев, живущих вокруг Силы. (6) Тем временем римские послы Публий Сульпиций и Публий Виллий, которые, как сказано выше48, были отправлены к Антиоху, получили распоряжение посетить Эвмена и прибыли в Элею, а оттуда в Пергам, где стоял его царский дворец49. (7) Эвмен жаждал войны с Антиохом, считая, что в случае мира опасно будет иметь соседом царя, настолько более сильного, чем он сам. Если же начнется война, Антиох окажется так же бессилен против римлян, как прежде Филипп: (8) они его или совсем уничтожат, или, если побежденному будет дарован мир, многое из отнятого у Антиоха перейдет к Эвмену, который в дальнейшем сможет легко защищаться от него и без всякой помощи римлян. (9) Даже если случится какая-нибудь беда, лучше уж претерпеть любую судьбу вместе с союзниками-римлянами, чем одному, либо склониться под власть Антиоха, либо, отвергнув ее, быть принужденным силой оружия. (10) Так, пуская в ход все свое влияние и все доводы, он подстрекал римлян к войне.