м, (7) спешишь, пробужденный, ко мне на помощь, и застаешь в моей передней в этот неурочный час Деметрия с вооруженными людьми! Что я тогда в страхе сказал бы тебе, на то жалуюсь и наутро.
(8) Брат, давно уже мы живем друг с другом не как сотрапезники на пирах. Любой ценою желаешь ты царствовать. Но твоей надежде мешает мой возраст, мешает право народов, мешает древний македонский обычай, мешает, наконец, и воля отца. (9) Преодолеть все это ты можешь, только пролив мою кровь. Ты идешь на все, пробуешь все. До сих пор твоему злодейству препятствовали то моя осторожность, то случай. (10) Вчера на смотре, в ученье, потешном бою ты устроил едва ли не смертельную схватку, и меня спасло от гибели только то, что я стерпел поражение своих. (11) После жестокой схватки, а будто бы братских забав, ты хотел затащить меня на твой пир. И ты, отец, поверишь, что я пировал бы среди безоружных? Я, к кому в гости они явились вооруженными? Поверишь, что мне ночью не грозили мечи, если днем на твоих глазах меня едва не убили палками?
(12) Почему же, брат, ты пришел ко мне этой ночью? Почему – враждебный к разгневанному? Почему – с вооруженными людьми? Я не доверился тебе – сотрапезнику; неужели я принял бы тебя, явившегося с мечами? (13) Отец, если бы двери мои были растворены, не жалобы мои слушал бы ты, а похороны мои готовил сейчас! Я не готовлю дело, как обвинитель, не собираю сомнительные доводы. (14) Так что же? Разве смеет сам он отрицать, что явился к моей двери с толпою или что у них было оружие? Я назову имена, вызови их! Правда, осмелившиеся на такое могут решиться на все; но отпираться они не посмеют. (15) Если бы их, схваченных у меня в доме, я доставил к тебе вместе с оружием, у тебя были бы несомненные улики; считай же сознавшихся за пойманных с поличным.
10. (1) Проклинай же, отец, стремление к власти, взывай к фуриям, мстящим за братоубийство! Но дабы твои проклятия не оказались слепыми, разбери, различи заговорщика от его жертвы и порази виновного. (2) Кто собирался убить брата, на того пусть и гневаются отеческие боги, а кто должен был погибнуть от братнина злодеяния, пусть тому будут прибежищем состраданье и справедливость отца. (3) К чему еще прибегнуть мне, которому ни твое выстроенное на торжественный смотр войско, ни военные игры, ни дом, ни пир, ни ночь, природой назначенная для отдыха,– ничто не сулит безопасности? (4) Отправься я, приглашенный, к брату – смерть, впусти я к себе сотрапезником брата – смерть. (5) Ни в гостях, ни дома не избежать мне опасности. Куда же деться? Только богов, только тебя, отец, я всегда почитал. У римлян не могу я искать убежища: они желают мне гибели, потому что я скорблю о причиненных тебе обидах и возмущен, что у тебя отнято столько городов, столько народов, а недавно еще и приморье Фракии. Пока я и ты живы, римляне не надеются овладеть Македонией. (6) Но если меня унесет в могилу злодеяние брата, а тебя – старость, чего они, впрочем, могут и не дожидаться, то они знают: и македонский царь, и его царство будут принадлежать им17. Я-то думал, что если римляне оставили тебе что-нибудь вне Македонии, то по крайней мере там мне найдется убежище. (7) Скажут, что и в Македонии мне найдется защита. Но ты видел вчера, как бросались на меня воины. Чего им не хватало, кроме оружия? Чего недоставало днем, то сотрапезники брата достали ночью. (8) Что говорить о большей части знатных людей, у которых все надежды на почести и на успех связаны с римлянами и еще с тем, кто может всего добиться у римлян?! Его, право слово, предпочитают не только мне, старшему брату, но едва ли и не тебе, царю и отцу! (9) Ведь это благодаря ему римский сенат простил тебе провинности18, это он и теперь защищает тебя от римского оружия, считая удобным, что твоя старость находится в должниках и даже заложниках у его молодости. (10) За него римляне, за него все города, освободившиеся от твоей власти, за него македоняне, радующиеся миру, обеспеченному властью Рима. А я? Кроме тебя, отец, на кого еще я могу надеяться, где укрыться?
11. (1) Как ты полагаешь, отец, к чему клонит Тит Квинкций в том недавнем письме19, где он тебе пишет, что ты правильно поступил, послав Деметрия в Рим, и призывает, чтобы ты его снова туда отправил, на этот раз с еще большим числом послов и знатных македонян? (2) Теперь Тит Квинкций – вдохновитель всех замыслов Деметрия и его учитель. От тебя, отца, Деметрий отрекся – ты для него замещен теперь Квинкцием. С ним он и раньше плел свои тайные заговоры. (3) Теперь, когда Тит Квинкций велел тебе послать с Деметрием больше знатных македонян, они ищут исполнителей. А ведь те, что простодушными и неиспорченными отправляются отсюда в Рим, полагая, что царь их – Филипп, возвращаются оттуда отравленными римским зельем. (4) Один Деметрий для них – всё, его они называют царем при живом отце. А попробуй я возмутиться, как тут же услышу о жажде царствовать – и не только от посторонних, но и от тебя, отец. (5) Так вот, если это – открытое обвинение, то я его не признаю. Может быть, я кого-нибудь оттесняю, чтобы занять его место? Только один человек впереди меня – мой отец, и, молю богов, пусть так будет подольше! (6) Если я его переживу (а думаю я лишь о том, как мне заслужить, чтобы он желал этого сам), я царство приму по наследству, будь на то его воля. (7) Жаждет царства, злодейски жаждет, тот, кто спешит преступить закон старшинства и природы, нарушить македонский обычай и право народов. Он думает: „Помеха мне старший брат, которому и по праву, и по воле отца принадлежит царство. (8) Пусть будет устранен! Не я первый получу царство через братоубийство. Оставшись один, старый отец больше будет бояться за себя, чем помышлять об отмщении за убийство. Римляне будут рады, они одобрят злодеяние и защитят меня”. (9) Эти надежды, отец, еще не твердые, но уже не пустые. (10) Вот что: ты можешь отвратить от меня угрозу, наказав тех, кто взялся за оружие, чтобы убить меня; если ж они преуспеют в преступном замысле, ты уж не сможешь отомстить за мою смерть».
12. (1) Когда Персей кончил говорить, все присутствующие устремили взгляды на Деметрия, ожидая его ответа. (2) Наступило долгое молчание, и всем стало ясно, что говорить он не может: лицо его заливали слезы. Но он справился с волнением и, когда ему приказали говорить, начал так:
(3) «Обвинитель уже использовал все те средства, какие принадлежали до сих пор обвиняемым. Его поддельные слезы, пролитые ради чужой гибели, сделали мои настоящие слезы подозрительными. (4) С тех пор как я возвратился из Рима, Персей денно и нощно тайно готовит со своими людьми заговоры, а заговорщиком, явным разбойником и убийцей хочет представить меня. (5) Он запугивает тебя якобы грозящей ему опасностью, чтобы при твоем посредстве погубить невиновного брата. Затем он и говорит, что нету ему на свете прибежища, чтобы не оставить мне последней надежды даже и на твою помощь. (6) Мое положение человека затравленного, одинокого, беспомощного он усугубляет ненавистной благосклонностью ко мне чужеземцев – скорее пагубной, чем полезной. Злонамеренность Персея видна уже из того, что ночное происшествие, цену которому ты, отец, сейчас узнаешь, он дополняет нападками на весь мой образ жизни. (7) И это беспочвенное обвинение моих надежд, желаний, замыслов он подкрепляет этим ночным, им же выдуманным событием! (8) А ведь он и о том позаботился, чтобы обвинение представлялось не заранее подготовленным, а внезапно возникшим в замешательстве этой ночи. (9) Однако, Персей, если я предал отца и царство, если я вошел в сговор с римлянами и другими врагами отца, то следовало не ждать этой ночи, чтобы сочинять о ней небылицы, а еще до того обвинить меня в предательстве. (10) А если само по себе твое обвинение ничего не стоит и в нем обнаружилась скорей твоя ненависть ко мне, чем моя вина, то и сегодня о ночном происшествии следовало бы либо вовсе не говорить, либо отложить его обсуждение до другого раза, (11) чтобы стало наконец ясно, я ли против тебя злоумышляю или ты, охваченный небывалой ненавистью, расставляешь мне западни. (12) Попробую же я, насколько возможно среди общего смятения, распутать то, что ты перемешал, и выяснить, чей же это был заговор этой ночью: мой или твой?
(13) Персей хочет представить дело так, будто я составил заговор с целью его убить для того, разумеется, чтобы, устранив старшего брата, которому должно достаться царство по праву народов, по обычаю македонян и даже по твоему, отцовскому, как он говорит, решению, я, младший брат, занял бы место убитого. (14) Но при чем здесь тогда другая часть произнесенной им речи о том, что я почитаю римлян и что надежда на царство возникла у меня из-за уверенности в их поддержке? (15) Ведь если бы я считал, что римляне обладают такой властью, что могут поставить царем Македонии кого хотят, и полагался бы только на их доброе ко мне отношение, то зачем бы понадобилось мне братоубийство? (16) Чтобы носить диадему, обагренную кровью брата? Чтобы меня прокляли и возненавидели те самые римляне, которые, если и полюбили меня, то именно за мою подлинную ли, напускную ли порядочность? (17) Уж не полагаешь ли ты, Персей, что Тит Квинкций, чьему знаку или совету я будто бы повинуюсь, тот самый Квинкций, который сам так братски живет со своим братом, может быть вдохновителем затеянного мной братоубийства? (18) С одной стороны, Персей говорит, что в мою пользу не только расположение римлян, но и мнение македонян и согласие чуть не всех богов и людей, так что он даже не надеется быть мне равным в соперничестве. (19) И тут же, с другой стороны, он объявляет, будто я настолько ему уступаю во всех отношениях, что прибегаю к злодейству как к последней надежде. (20) Не хочешь ли расследования на таком условии: „Кто из двоих боится, как бы другой не показался более достойным царства, того пусть сочтут замышлявшим братоубийство”?
13. (1) Однако же проследим по порядку весь ход его так ли, иначе ли выдуманного обвинения. Многими способами, говорит он, я на него покушался – и все в один день. (2) Я хотел-де убить его среди дня после смотра, в потешном бою – убить (да помилуют боги!) прямо в день очистительного обряда! Хотел убить, пригласив на обед,– надо думать, ядом. Хотел, когда со мной пошли в гости вооруженные люди, зарезать брата. (3) Ты видишь, отец, какое было выбрано время для братоубийства: игрище, пир, гульба. А какой день? Священный день очищения войска, когда все проходили между половинами жертвенного животного, когда перед войском несли оружие всех былых македонских царей и только мы двое следовали верхом, тебя, отец, прикрывая с боков, а за нами следовало македонское войско. (4) Может быть, в прошлом я и допускал поступки, требовавшие искупления, но неужели я, очищенный от них священным обрядом, устремляя взгляд на положенное по обе стороны шествия жертвенное животное, мог перебирать в уме братоубийство, отраву, мечи, приготовленные для пирушки? А будь это так, то какими еще священнодействиями очистил бы я потом свою душу, замаранную всеми возможными преступлениями?