с трудом защищались от соседних племен. Эти владения, по всей вероятности, принадлежали в сущности не карфагенянам, а тирцам, и Гадес не входил в число тех городов, которые были обязаны уплачивать Карфагену дань; однако и этот город подобно всем западным финикийцам фактически подчинялся гегемонии Карфагена; это видно из того, что Карфаген посылал жителям Гадеса подкрепления для борьбы с туземцами и что он завел к западу от Гадеса карфагенские торговые поселения. Эбуз же и Бареары были с ранних пор заняты самими карфагенянами частью для рыбной ловли, частью в качестве форпостов против массалитов, с которыми велась оттуда ожесточенная борьба. Еще в конце II века от основания Рима [ок. 570—550 гг.] карфагеняне утвердились и в Сардинии, которую они эксплуатировали точно так же, как и Ливию. Между тем как туземцы, спасаясь от обращения в землепашцев-невольников, ушли в гористую внутреннюю область, точно так же как в Африке нумидийцы ушли на границу пустыни, финикийские колонии были поселены в Каралисе (Кальяри) и в других важных пунктах, и плодородные прибрежные страны стали возделываться руками переселенных туда ливийских хлебопашцев. Наконец, что касается Сицилии, то Мессанский пролив и большая восточная часть острова издавна попали в руки греков; но финикийцы удержали в своей власти при помощи карфагенян частью близлежащие более мелкие острова — Эгаты, Мелиту, Гавл, Коссиру, среди которых особенно разбогатело и стало процветать поселение на Мальте, частью западный и северный берега Сицилии, откуда они поддерживали сообщение с Африкой из Мотии, а впоследствии из Лилибея, а с Сардинией — из Панорма и из Солеиса. Внутренняя часть острова оставалась во власти туземцев — элимеев, сиканов и сикелов. После того как был положен предел дальнейшему наступлению греков, в Сицилии установилось сравнительно мирное положение, которое было лишь ненадолго нарушено предпринятой под давлением персов экспедицией карфагенян против их греческих соседей на острове (274) [480 г.] и которое вообще продолжалось до аттической экспедиции в Сицилию (339—341) [415—413 гг.]. Обе соперничавшие нации старались уживаться и довольствоваться тем, чем уже прежде владели. Все эти колонии и владения были довольно важны и сами по себе; но они получили еще более важное значение, потому что сделались оплотом морского владычества карфагенян. Благодаря обладанию южной Испанией, Балеарскими островами, Сардинией, западной Сицилией и Мелитой и благодаря тому, что для эллинской колонизации были воздвигнуты преграды и на восточных берегах Испании, и в Корсике, и вблизи Сиртов, обладатели североафриканского побережья закрыли доступ в свои моря и монополизировали западный пролив. Только владычество на Тирренском и Галльском морях приходилось финикийцам делить с другими нациями. Но с этим еще можно было мириться, пока силы этрусков и греков там уравновешивались; с первыми из них, как с менее опасными соперниками, Карфаген даже вступил в союз против греков. Однако когда могущество этрусков пришло в упадок (для предотвращения которого карфагеняне не напрягали всех своих сил, как это обыкновенно случается при заключении подобных вынужденных союзов) и когда широкие замыслы Алкивиада не увенчались успехом, тогда Сиракузы сделались, бесспорно, первой греческой морской державой и, понятно, не только владетели Сиракуз стали стремиться к владычеству над Сицилией и над нижней Италией и вместе с тем к владычеству на Тирренском и Адриатическом морях, но и карфагеняне были принуждены вступить на путь более энергичной политики. Ближайшим последствием продолжительной и упорной борьбы между ними и их столь же могущественным, сколь неблагородным соперником Дионисием Сиракузским (348—389) [406—365 гг.] было уничтожение или обессиление центральных сицилийских государств, что было в интересах обеих сторон, и разделение острова между сиракузянами и карфагенянами. Самые цветущие города Сицилии — Селин, Гимера, Акрагант, Гела, Мессана — были в течение этих губительных войн разрушены карфагенянами до основания, а Дионисий не без удовольствия взирал на гибель или упадок эллинизма, потому что надеялся, что при помощи набранных в Италии, Галлии и Испании наемников ему будет легче утвердить свое владычество над опустошенной или усеянной военными поселениями страной. Мир, который был заключен после победы, одержанной в 371 г. [383 г.] карфагенским полководцем Магоном при Кронионе, и который отдал во власть карфагенян греческие города Фермы (прежнюю Гимеру), Эгесту, Гераклею Минойскую, Селин и часть территории Акраганта вплоть до Галика, считался обеими соперничавшими из-за обладания островом державами только за временную сделку; попытки совершенно вытеснить соперников беспрестанно возобновлялись с обеих сторон. Четыре раза — при Дионисии Старшем (360) [394 г.], при Тимолеоне (410) [344 г.], при Агафокле (445) [309 г.] и во времена Пирра (476) [278 г.] — карфагеняне завладели всей Сицилией вплоть до Сиракуз и терпели неудачу лишь под крепкими стенами этого города; почти так же часто случалось, что и сиракузяне чуть ли не совершенно вытесняли африканцев из Сицилии, когда ими начальствовали такие талантливые полководцы, как Дионисий Старший, Агафокл и Пирр. Однако весы все более и более склонялись на сторону карфагенян, которые постоянно были нападающими; хотя они стремились к своей цели и не с римской стойкостью, зато их нападения проводились с большой планомерностью и с большей энергией, чем оборона греческого города, утомленного раздорами политических партий. Финикийцы были вправе надеяться, что не всякий раз добыча будет вырвана из их рук моровой язвой или каким-нибудь иноземным кондотьером; по меньшей мере на море исход борьбы уже был решен: попытка Пирра восстановить сиракузский флот была последней. После того как она кончилась неудачей, карфагенский флот стал без соперников господствовать над всей западной частью Средиземного моря; его же попытки завладеть Сиракузами, Регием и Тарентом ясно доказывают, как велики были силы карфагенян и к чему они стремились. Вместе с тем карфагеняне старались монополизировать в свою пользу морскую торговлю той страны и устранить от нее как чужеземцев, так и своих собственных подданных; останавливаться же перед какими-либо ведущими к цели насилиями было не в характере карфагенян. Современник пунических войн, отец географии Эратосфен (479—560) [275—194 гг.], свидетельствует, что карфагеняне бросали в море всякого попавшегося в их руки мореплавателя, который осмеливался направляться к берегам Сардинии или к Гадесу; с этим вполне согласуется и тот факт, что договором 406 г. [348 г.] Карфаген открывал для римских торговых судов доступ в испанские, сардинские и ливийские гавани, а договором 448 г. [306 г.] запер для них все эти гавани за исключением своей собственной — карфагенской.
Аристотель, умерший лет за пятьдесят до начала первой пунической войны, характеризует государственное устройство Карфагена как переходное от монархического режима к аристократическому или к такому демократическому, который клонился к олигархии, так как он называет это устройство обоими этими именами. Управление находилось главным образом в руках совета старшин, состоявшего подобно спартанской герусии из двух ежегодно избиравшихся гражданами царей и из двадцати восьми герусиастов, которые, по-видимому, также ежегодно вновь избирались гражданами. Этот совет, в сущности, и заведовал делами государственного управления; так, например, он распоряжался приготовлениями к войне, давал предписания о наборе рекрут, назначал главнокомандующего и прикомандировывал к этому последнему нескольких герусиастов, из которых потом обыкновенно выбирались младшие военачальники; к нему же адресовались депеши. Существовал ли наряду с этим малочисленным советом другой, более многочисленный — сомнительно; во всяком случае, он не мог иметь большого значения. Цари как будто бы тоже не пользовались никаким особым влиянием; они были главным образом верховными судьями, как нередко и назывались (шофеты, praetores). Более широкой властью пользовался главнокомандующий; старший современник Аристотеля Исократ говорит, что карфагеняне управлялись у себя дома олигархически, а во время похода — монархически; поэтому римские писатели, быть может не без основания, называли должность карфагенского главнокомандующего диктатурой, хотя прикомандированные к нему герусиасты ограничивали его власть если не юридически, то фактически, а после того как он слагал с себя свою должность, его ожидала незнакомая римлянам обязанность представлять отчет. Должность главнокомандующего не ограничивалась никаким определенным сроком, и уже одним этим она отличалась от должности годовых царей, от которой ее отличает решительным образом и Аристотель; впрочем, соединение нескольких должностей в одном лице было у карфагенян обыкновенным явлением; поэтому нас не должен удивлять тот факт, то нередко один и тот же человек исполнял обязанности и главнокомандующего и шофета. Но выше герусии и выше должностных лиц стояла корпорация ста четырех, или, короче сказать, ста мужей или судей, которая была главным оплотом карфагенской олигархии. Ее не было в первоначальной государственной конституции Карфагена, а возникла она подобно званию спартанских эфоров из аристократической оппозиции против монархических элементов. При продажности должностей и при малочисленности членов высшего правительственного учреждения карфагенский род Магонов, более всех других блиставший своим богатством и военной славой, грозил соединить в своих руках дела военного и мирного управления и судебную власть. Это привело к реформе государственной конституции и к учреждению корпорации судей незадолго до эпохи децемвиров. Нам положительно известно, что занятие должности квестора давало право на вступление в эту судейскую корпорацию, но что такой кандидат подвергался избранию через посредство установленных пятичленных коллегий, которые пополнялись сами собою. Сверх того, хотя судьи и должны были по закону избираться, по всей вероятности, ежегодно, на самом деле они оставались в этой должности долее и даже пожизненно, почему римляне и греки обыкновенно называли их сенаторами. Как ни темно все это в деталях, тем не менее мы ясно распознаем здесь олигархическую сущность учреждения, самопополнявшегося аристократией. Характерным, хотя и единичным, на это указанием может служить тот факт, что в Карфагене кроме общих бань для обыкновенных граждан существовали еще особые бани для судей. Первоначальным назначением этих судей было исполнение обязанностей политических присяжных, которые привлекали к ответственности главнокомандующего и, без сомнения, если в том представлялась надобность, также шофетов и герусиастов, после того как они слагали должность, и по своему благоусмотрению подвергали их беспощадно жестоким наказаниям и даже смертной казни. Естественно там, как и повсюду, где правительственные учреждения поставлены под контроль особой корпорации, власть перешла от учреждений, стоявших под контролем, к тем, которые контролировали; поэтому нетрудно понять, почему эти последние стали вмешиваться во все дела управления (так, например, герусия сообщала содержание важных депеш сначала судьям, а потом уже народу) и почему страх перед контролем, обыкновен