Над всадническими судами неизбежно должна была разразиться гроза. Лучшие представители правительственной партии, в которых еще не заглохло сознание, что власть не только дает права, но и налагает обязанности, и даже просто лица, в которых еще жило благородное и гордое честолюбие, не могли не возмущаться этим тяжелым и позорным политическим контролем, отнимавшим заранее всякую возможность наладить управление. Скандальное осуждение Рутилия Руфа не позволяло медлить с атакой, и Марк Ливий Друз, бывший в 663 г. [91 г.] народным трибуном, увидел в нем вызов по своему адресу. Он был сыном того самого Друза, который 30 лет тому назад сначала низверг Гая Гракха, а позднее составил себе также имя и как полководец, покорив скордисков. Ливий Друз, подобно своему отцу, был человеком строго консервативных убеждений и доказал это на деле во время восстания Сатурнина. По происхождению он принадлежал к кругу высшей знати и обладал колоссальным состоянием; по своему характеру он тоже был настоящий аристократ, энергичный и гордый. Он не навешивал на себя почетных знаков своих должностей, но на смертном одре высказал мнение, что не скоро найдется в Риме гражданин, подобный ему. Всю свою жизнь он руководствовался прекрасным правилом, что благородное происхождение налагает определенные обязанности. Со всей страстностью своего характера он отшатнулся от чванной и продажной аристократической черни. Двери его дома и его кошелек всегда были открыты для людей из народа. Человек прямой и строгих нравов, он пользовался в народе скорее уважением, чем любовью. Несмотря на свои молодые годы, он в силу своих личных достоинств пользовался влиянием в сенате и на форуме. У него были единомышленники. Когда Марку Скавру пришлось защищаться перед судом против обвинения в вымогательстве, он имел смелость публично обратиться к Друзу с призывом взяться за реформу суда присяжных. Скавр, а также знаменитый оратор Луций Красс были в сенате самыми ревностными защитниками предложений Друза, быть может, и соавторами их. Однако правящая аристократия в своей массе не разделяла взглядов Друза, Скавра и Красса. В сенате не было недостатка в решительных сторонниках партии капиталистов. Между ними выделялись: тогдашний консул Луций Марций Филипп, так же горячо и разумно отстаивавший теперь интересы сословия всадников, как прежде интересы демократии, и дерзкий и бесцеремонный Квинт Цепион, примкнувший к этой оппозиции главным образом из личной вражды к Друзу и Скавру. Но опаснее этих решительных противников была трусливая и ленивая масса аристократии. Она, конечно, предпочла бы грабить провинции только в свою пользу, но в конце концов была не прочь делить добычу со всадниками. Эти аристократы находили, что вместо того, чтобы вести трудную и опасную борьбу с высокомерными капиталистами, для них выгоднее и надежнее покупать у последних безнаказанность угодничеством, унижениями и подкупом. Только исход борьбы мог выявить, в какой мере можно увлечь за собой эту массу, без содействия которой невозможно было добиться цели.
Друз разработал проект отнять у всадников право участия в судебных комиссиях в качестве присяжных и вернуть это право сенату. Для того, чтобы сенат мог справиться с новыми задачами, предполагалось увеличить его состав тремястами новых членов. Кроме того, Друз предлагал учредить особую уголовную комиссию для судебного преследования тех присяжных, которые провинились — или окажутся виновными в будущем — во взяточничестве. Этим достигалась ближайшая цель Друза — лишить капиталистов их политических привилегий и привлечь их к ответственности за совершенные ими беззакония. Однако предложения и замыслы Друза этим не ограничивались. Его предложения носили не случайный характер, а включали обширный и продуманный план реформ. Он предлагал далее увеличить раздачу хлеба, а расходы на это покрывать постоянным выпуском соответствующего количества медных посеребренных денариев наряду с настоящими серебряными; кроме того — отвести под колонизацию для римских граждан все нерозданные еще пахотные земли в Италии, а именно, государственные земли в Кампании и лучшую часть Сицилии; наконец, он самым определенным образом обязался перед италийскими союзниками уравнять их в правах с римскими гражданами. Таким образом мы находим здесь у аристократии те же идеи реформ и стремление опереться на те же силы, что у Гая Гракха. Удивительное, но вполне понятное совпадение. Естественно, что как тирания в борьбе против олигархии, так и олигархия в борьбе против денежной аристократии опиралась на оплачиваемый и в известной мере организованный пролетариат. Если раньше правительство считало прокормление пролетариев за счет казны неизбежным злом, то теперь Друз задумал использовать это зло, хотя бы временно, в качестве орудия против денежной аристократии. Естественно, что точно так же, как в свое время лучшая часть аристократии согласилась на аграрный закон Тиберия Гракха, так и теперь она охотно шла на все реформы, которые не затрагивали вопроса о верховной власти, а были направлены исключительно на исцеление застарелых общественных язв. Конечно, в вопросе об эмиграции и колонизации аристократия не могла идти так далеко, как демократия, так как господство олигархии держалось, главным образом, на свободном хозяйничании в провинциях, и всякое постоянное военное командование было бы стеснением для нее. Что касается уравнения в правах Италии и провинций, а также плана завоеваний по ту сторону Альп, то они противоречили консервативным принципам. Но государственными землями, латинскими и даже в Кампании, а также Сицилией сенат мог пожертвовать для того, чтобы улучшить положение италийского крестьянства и вместе с тем утвердить свою власть. К тому же, лучшее средство предотвратить в дальнейшем агитацию заключалось в том, чтобы по почину самой аристократии были розданы еще нерозданные земли. Как выразился сам Друз, это ничего не оставило бы будущим демагогам для раздачи кроме уличной грязи и утренней зари. Для правительства, будь то монарх или замкнутый круг правящих семей, было также более или менее безразлично, будут ли права римского гражданства распространяться на все население Италии или только на половину его. Поэтому реформаторы из обоих лагерей должны были одинаково считать, что целесообразное и своевременное распространение прав римского гражданства предотвратит опасность повторения в более широком масштабе восстания во Фрегеллах. Попутно реформаторы должны были искать для своих замыслов союзников среди многочисленных и влиятельных италиков. Как ни расходились обе большие политические партии по своим взглядам и целям в вопросе о верховной власти, но в выборе средств и по своим реформаторским тенденциям лучшие люди обоих лагерей во многом сходились между собой. Подобно тому, как Сципиона Эмилиана можно причислить одновременно к противникам Тиберия Гракха и к друзьям его планов реформы, Друза тоже можно считать в такой же мере продолжателем и учеником Гая Гракха, как и его противником. Между обоими высокорожденными и благородными духом юными реформаторами больше сходства, чем может показаться на первый взгляд; и по своим личным качествам оба они были способны возвыситься над густым туманом партийных интриг и в основном сойтись в чистой атмосфере своих патриотических устремлений.
Стоял вопрос о проведении законов Друза. Как в свое время Гай Гракх, Друз отложил на время опасный проект о предоставлении италийским союзникам прав римского гражданства и внес пока только три закона: о суде присяжных, аграрный и хлебный. Партия капиталистов оказала самое решительное сопротивление. При нерешительности большинства аристократов и неустойчивости комиций она, несомненно, провалила бы закон о суде присяжных, если бы он был поставлен на голосование отдельно. Поэтому Друз связал все свои предложения в одно целое. Таким образом все граждане, заинтересованные в раздаче хлеба и земель, вынуждены были голосовать также за закон о присяжных. Закон удалось провести благодаря поддержке этих граждан и всех италиков. Последние горой стояли за Друза, за исключением крупных землевладельцев, особенно этрусских и умбрийских, которым грозило отобрание находившихся в их владении государственных земель. Впрочем, закон прошел лишь после того, как Друз арестовал и отправил в тюрьму консула Филиппа, который упорно сопротивлялся принятию закона. Народ превозносил трибуна как своего благодетеля; при появлении его в театре все встали и приветствовали его аплодисментами. Однако исход голосования не закончил борьбу, а лишь перенес ее на другую почву: противная партия утверждала — и правильно, — что закон Друза противоречит закону 656 г. [98 г.] и потому не имеет силы. Главный противник трибуна, консул Филипп, требовал на этом основании в сенате отмены закона Ливия. Но большинство сената, довольное тем, что отделалось от всаднических судов, отвергло это требование. Тогда Филипп публично заявил на форуме, что с таким сенатом невозможно управлять и он постарается заменить его другим; консул как будто замышлял государственный переворот. Сенат, созванный по этому поводу Друзом, вынес после бурных прений вотум порицания и недоверия консулу. Но в глубине души у большинства сенаторов отныне заговорил страх перед революцией, которой, по-видимому, угрожали Филипп и значительная часть капиталистов. К этому присоединились и другие обстоятельства. Через несколько дней после этого заседания сената скоропостижно скончался один из самых энергичных и влиятельных сторонников Друза, оратор Луций Красс (сентябрь 663) [91 г.]. Переговоры Друза с италиками, о которых он сначала сообщил лишь немногим ближайшим друзьям, постепенно получили огласку, и противники Друза стали вопить о государственной измене; к ним присоединились многие члены правительственной партии, быть может, даже большинство их. Когда по поводу союзнического празднества на Албанской горе Друз великодушно предупредил консула Филиппа о необходимости остерегаться подосланных италиками убийц, это лишь еще больше скомпрометировало трибуна, потому что показало, как сильно он запутан в заговоры италиков.