Деятельность клубов была ограничена гораздо эффективнее, чем это могло быть достигнуто какими-либо запретительными законами, изменением государственного строя, так как с падением республики, республиканских выборов и судов прекратились сами собой подкупы и насилия над избирательными и судебными коллегиями и вообще все политические сатурналии черни. Кроме того, ассоциации, возникшие на основании закона Клодия, были закрыты, и все дела о подобных обществах поставлены были под высший надзор правительственных агентов. За исключением старинных цехов и обществ, религиозных объединений иудеев и других особо оговоренных категорий, для которых, по-видимому, достаточно было одной лишь заявки сенату, открытие постоянного общества с периодическими собраниями и постоянными комитетами было поставлено в зависимость от получения разрешения от сената, выдававшего его, лишь запросив сперва мнение монарха.
Наряду с этим стали более строго применяться уголовные законы и была организована энергичная полиция. Наказания, в особенности за насильственные деяния, были усилены, и неразумное определение республиканского закона, что преданному суду преступнику предоставляется добровольным удалением в изгнание снять с себя часть заслуженного им наказания, было с полным основанием отменено. Подробная инструкция, составленная Цезарем для столичной полиции, в значительной части дошла до нас, и желающий может убедиться, что император не пренебрег и постановлениями о том, чтобы домовладельцы содержали в исправности улицы и мостили тротуары во всю ширину обтесанным камнем, и издал распоряжение о движении паланкинов и экипажей, которым состояние улиц позволяло свободно передвигаться лишь в вечерние и ночные часы. Главный надзор за местной полицией остался и впредь, главным образом, в руках четырех эдилов, каждый из которых получил теперь (если это не было сделано уже раньше) в свое ведение точно ограниченный полицейский район столицы.
Наконец, строительное дело в столице и связанные с ним заботы об общеполезных учреждениях вообще получили благодаря Цезарю, соединявшему в себе со свойственной римлянам страстью строиться и способности организатора, внезапное развитие, не только положившее конец бесхозяйственности, господствовавшей здесь в последнюю анархическую пору, но также затмившее все, что совершила римская аристократия в лучшие свои дни, так как гений Цезаря оставил далеко позади добросовестные усилия Марциев и Эмилиев. Цезарь превзошел своих предшественников не только расширением строительной деятельности самой по себе и размером затраченных на нее сумм, но истинно политическим чутьем и пониманием общей пользы, отличающими все, что предпринял он для общественных учреждений Рима, от всех подобных начинаний других лиц. Он не возводил, подобно своим преемникам, храмов и других роскошных зданий, зато римский форум, на котором все еще происходили собрания граждан, заседали суд и биржа, имели место обычные деловые сношения и шаталась масса праздного люда, был освобожден по крайней мере от сборищ и судов. Для первой цели Цезарь устроил новую площадь — Септа Юлия (Saepta Julia) на Марсовом поле; для последней отвел новое место — форум Юлия — между Капитолием и Палатином. Подобным же духом отличается и другое его распоряжение, в силу которого столичным баням доставлялось ежегодно, главным образом, из Африки, 3 миллиона фунтов масла, вследствие чего становилось возможным безвозмездно давать моющимся то масло, которое было им нужно для натирания тела, что при древней диететике, основанной преимущественно на купанье и натирании тела мазями, являлось в высшей степени целесообразной полицейской мерой гигиены и санитарии. Эти крупные мероприятия были, однако, только началом полнейшей перестройки города Рима. Составлены были уже проекты постройки нового здания для сената, нового роскошного рынка, театра, который должен был соперничать с Помпеевым, публичной латинской и греческой библиотеки по образцу недавно погибшей в Александрии (первое учреждение этого рода в Риме) и, наконец, храма Марса, который богатством и великолепием превзошел бы все существовавшее до той поры. Еще гениальнее был замысел проложить канал через Помптинские болота и отвести их воды в Таррацину, далее, изменить все нижнее течение Тибра и, начиная от нынешнего Ponte Molle, дать ему, вместо его прежнего направления — от Ватиканского и Марсова поля к Остии, новое направление — вокруг Ватиканского поля и Яникульского холма в Остию, где неудобный рейд должен был уступить место просторной искусственной гавани. С осуществлением этого гигантского проекта, с одной стороны, изгонялся опаснейший враг столицы — испорченный воздух соседней местности, а с другой — сразу увеличилась крайне ограниченная возможность предпринимать новые сооружения в столице; перенесенное вследствие этого на левый берег Тибра Ватиканское поле могло заменить собой Марсово поле, а обширное Марсово поле становилось пригодным для общественных и частных построек. Одновременно с этим столица получила бы столь недостававший ей безопасный порт. Казалось, будто император хотел двигать горами и реками и вступить в состязание даже с самой природой. Но, сколько бы ни выиграл Рим благодаря новому порядку в отношении удобств и великолепия, политическое главенство, как уже было сказано, было утрачено им безвозвратно и по той же причине. Время показало, как противоестественно и превратно было отождествление государства с городом Римом; но это положение слишком срослось с самим существом римской республики и не могло утратить значения прежде, чем падет сама республика. Лишь в новом Цезаревом государстве оно было совсем устранено за исключением разве нескольких юридических фикций. Столица была уравнена в правовом отношении со всеми прочими муниципалитетами, и Цезарь, заботясь и тут, как всегда, не только о водворении порядка, но и о том, чтобы каждый предмет был официально обозначен соответствующим именем, составил свое положение об италийском муниципальном устройстве, без сомнения, умышленно, одинаково и для столицы и для всех прочих городских общин. К этому нужно прибавить, что Рим именно потому, что он как столица был не способен развить у себя свободные общинные начала, стоял даже в императорский период далеко позади остальных муниципалитетов. Республиканский Рим был вертепом разбойников, но в то же время и государством; Рим в дни монархии, хотя и стал украшать себя всей роскошью трех частей света, блистать золотом и мрамором, играл все-таки в государстве роль царского дворца и, вместе с тем, богадельни для бедных, т. е. являлся неизбежным злом.
Если в столице задача заключалась лишь в том, чтобы полицейскими мерами, проведенными в широких размерах, устранить явные для всех непорядки, то несравненно труднее было поднять глубоко расстроенное италийское народное хозяйство. Главные недуги его были указаны уже выше — быстрое сокращение земледельческого и неестественный рост торгового населения, к чему присоединялось необозримое число других недугов. Читатель, вероятно, не забыл, в каком положении находилось сельское хозяйство Италии. Несмотря на самые серьезные попытки помешать уничтожению мелкого землевладения, вряд ли где-нибудь в Италии в тесном смысле слова, за исключением апеннинских и абруццских долин, крестьянское хозяйство являлось в это время господствующей формой хозяйства. Что касается крупного сельского хозяйства, то нам трудно подметить существенную разницу между приведенным уже выше описанием его у Катона и тем, которое оставил Варрон, разве только то, что оно и в хороших и в дурных своих сторонах отражает влияние роста городской жизни в Риме. «Бывало, — говорит Варрон, — житница в имении была обширнее господского дома, — теперь же обыкновенно видишь обратное». На тускуланских и тибуртинских полях, на побережье в Таррацине и Байях, там, где бывало старое латинское и италийское крестьянство засевало поля и снимало жатву, возвышались теперь в бесполезном блеске виллы римских богачей, и многие из них своими садами и водопроводами, резервуарами соленой и пресной воды, устроенными для сохранения и размножения речных и морских рыб, садками для улиток и белок, заповедниками для разведения зайцев, кроликов, оленей, серн и кабанов и птичниками, где водились даже журавли и павлины, покрывали пространство, годное для города средней величины. Но роскошь большого города обогащает часто прилежного труженика и дает пропитание большему числу бедных, чем щедрая на подаяния филантропия. Птичники и рыбные садки знатных бар были, конечно, очень дорогостоящей затеей. Но и по своим размерам и по затрачиваемым усилиям этот вид хозяйства развился до такой степени, что, например, наличный состав одной голубятни оценивался в целых 100 тыс. сестерциев — возникло правильное птицеводство, и добываемое в птичниках удобрение принималось в расчет для возделывания полей; бывали примеры, что какой-нибудь торговец птицами был в состоянии доставить сразу 5 тыс. дроздов (даже их умели тогда разводить); за плату в 3 денария за штуку рыбный торговец мог доставить сразу же 2 тыс. мурен, а от продажи рыб, оставшихся после Луция Лукулла, выручено было 40 тыс. сестерциев. Понятно, что при таких условиях тот, кто с уменьем и прилежно принялся бы за такое дело, мог получить очень значительную прибыль при сравнительно небольшом основном капитале. Один мелкий пчеловод того времени продавал каждый год со своего небольшого сада, величиною в морген, лежавшего поблизости от Фалериев, меду не менее чем на 10 тыс. сестерциев. Соревнование сельских хозяев, разводивших плодовые деревья, доходило до того, что в изящных виллах кладовая для плодов, выложенная мрамором, нередко служила в то же время и столовой, и в ней выставлялись напоказ диковинные, иногда, вероятно, просто купленные плоды, выдававшиеся за продукты собственных садов. В эту же пору занесено было в италийские сады разведение малоазийской вишни и других чужеземных плодовых деревьев. Огороды, гряды роз и фиалок приносили в Лации и Кампании богатый доход, и «базар лакомств» (forum cupedinis) возле Священной улицы, где обыкновенно продавались плоды, мед и венки, играл важную роль в столичной жизни. Вообще хозяйство в больших имениях, представлявшее собой хозяйство плантаторское, достигло очень высокой ступени развития. Долина Риэти, окрестности Фуцинского озера, местности у Лириса и Волтурна, вообще средняя Италия, находились, в сельскохозяйственном отношении, в самом цветущем состоянии; даже некоторые отрасли промышленности, которые могли принять участие в эксплуатации имения силами рабского труда, были освоены наиболее культурными сельскими хозяевами, а там, где обстоятельства тому благоприятствовали, в имении устраивались трактиры, прядильни и в особенности кирпичные заводы. Италийские производители, особенно виноделы и маслоделы, не только снабжали италийские рынки, но и делали большие обороты этими обоими продуктами и в заморской экспортной торговле. Скромное специально научное сочинение, дошедшее до нас от тех времен, сравнивает Италию с большим плодовым садом, и те картины, которые набрасывает современный поэт, изображая свою прекрасную родину, где обильно орошенные луга, роскошные хлебные поля, смеющиеся холмы, покрытые виноградниками, окаймляются темными рядами оливковых деревьев, где страна, сияющая разнообразными прелестями, питает в своем лоне прекрасные сады и увенчана плодовыми деревьями, — эти картины, очевидно, верно передающие то, что поэт ежедневно имел перед глазами, переносят нас в самые цветущие части Тосканы и Terra di lavoro. Скотоводство, больше всего распространявшееся в силу указанных уж