Одна из целей, поставленных себе Цезарем, — покорение Галлии — была за некоторыми незначительными исключениями достигнута постольку, поскольку это вообще может быть сделано мечом. Но другая половина начатого Цезарем дела далеко еще не была завершена, и германцы отнюдь еще не были принуждены повсюду признать рейнскую границу. Как раз в то время, зимою 698/699 г. [56/55 г.], на нижнем течении реки, куда римляне еще не проникали, произошло новое нарушение границы.
Германские племена узипетов и тенктеров, о попытках которых перейти через Рейн во владения менапиев говорилось уже выше, переправились, наконец, на менапийских же судах, обманув бдительность противника мнимым отступлением. Это была громадная орда, состоявшая вместе с женщинами и детьми из 430 тыс. человек. Они находились еще в окрестностях Нимвегена и Клеве, но носились слухи, что, следуя призыву кельтской патриотической партии, они намеревались вступить внутрь Галлии; слух этот подтверждался тем, что их конные отряды появились уже на границе области треверов. Но когда к ним приблизился Цезарь со своими легионами, измученные переселенцы не жаждали, казалось, новой борьбы, а были расположены принять земли от римлян, чтобы мирно обрабатывать их под римским верховенством. Пока велись об этом переговоры, у римского главнокомандующего возникло подозрение, что германцы только хотят выиграть время, пока вернутся высланные ими конные отряды. Основательно ли оно было или нет, трудно сказать, но еще более убежденный в этом после нападения, предпринятого, несмотря на существовавшее перемирие, неприятельским отрядом на его авангард, и раздраженный понесенными при этом чувствительными потерями, Цезарь решил отбросить всякие соображения международного права. Когда на следующее утро князья и старейшины германцев явились в римский лагерь просить прощения за предпринятое без их ведома нападение, они были задержаны, и римское войско внезапно напало на ничего не подозревавшую, лишенную вождей толпу. Это была скорее бойня, чем сражение. Кто не упал под мечом римлян, тонул в Рейне; только частям, отделенным во время нападения, удалось избежать этой кровавой бойни и вернуться обратно за Рейн, где сугамбры предоставили им пристанище в своих владениях, по-видимому, на реке Липпе. Образ действий Цезаря с германскими переселенцами встретил строгое и справедливое неодобрение со стороны сената, но, хотя и невозможно оправдать подобный поступок, он своим устрашающим влиянием положил конец нападениям германцев.
Цезарь нашел, однако, нужным пойти еще дальше и повести свои легионы за Рейн. Связей по ту сторону реки у него было достаточно. Германцы на тогдашней ступени их культуры были еще совершенно лишены национальной связи, а по части политической неурядицы, хотя и по другим причинам, они нисколько не уступали кельтам. Убии (на реках Зиг и Лан), наиболее цивилизованное из германских племен, были незадолго до того подчинены одним из могущественных свевских округов внутренней Германии и обязались платить ему дань; еще в 697 г. [57 г.] они через своих послов просили Цезаря избавить и их, подобно галлам, от владычества свевов. Цезарь не собирался серьезно заняться этим делом, которое вовлекло бы его в бесконечные предприятия, но ему казалось целесообразным хотя бы показать римское оружие по ту сторону Рейна, для того чтобы воспрепятствовать появлению германского оружия в Галлии. Защита, которую нашли бежавшие узипеты и тенктеры у сугамбров, была подходящим предлогом для этого. По-видимому, между Кобленцом и Андернахом Цезарь построил свайный мост через Рейн и перевел свои легионы из владений треверов в землю убиев. Несколько небольших округов заявили о своем подчинении, но сугамбры, против которых поход прежде всего и был направлен, предпочли при приближении римского войска удалиться внутрь страны вместе со своими клиентами. Могущественное свевское племя, притеснявшее убиев, — очевидно, это было то, которое позднее получило имя хаттов — точно так же очистило округа, примыкавшие к владениям убиев, и отвело негодное к войне население в безопасное место, между тем как всем способным носить оружие было приказано собраться в центре области. Римский полководец не имел ни повода, ни желания принять этот вызов; его цель, с одной стороны, произвести рекогносцировку, а с другой — внушить походом за Рейн уважение к своей силе если не германцам, то хотя бы кельтам и своим собственным соотечественникам, была в основном достигнута. После 18-дневного пребывания на правом берегу Рейна он вернулся в Галлию и разрушил сооруженный им мост черев Рейн (699) [55 г.].
Оставались еще островные кельты. При тесной связи, существовавшей между ними и кельтами на континенте и в особенности приморскими округами, понятно, что они участвовали в национальном движении, по крайней мере симпатизировали ему и предоставляли если не вооруженную поддержку патриотам, то хотя бы почетное убежище на своем защищенном морем острове каждому из них, который не чувствовал себя в безопасности на родине. Это не представляло пока непосредственной опасности, но в будущем она была несомненна, и римляне считали целесообразным, не предпринимая завоевания острова, придерживаться и здесь активной обороны и десантом на британском побережье показать островитянам, что рука римлян простирается и за канал. Уже первый военачальник, вступивший в Бретань, Публий Красс, переплыл оттуда на «Оловянные» (Сциллийские) острова у западной оконечности Англии (697) [57 г.]. Летом 699 г. [55 г.] сам Цезарь с двумя лишь легионами переправился через Ламанш в самом узком его месте51, берег оказался усеянным массой неприятельских войск, и он поплыл со своими кораблями дальше, но британские боевые колесницы двигались сухим путем так же скоро, как римские галеры на море, и лишь с величайшим трудом римским солдатам под охраной военных судов, расчищавших им путь посредством метательных машин и ручных орудий, удалось достигнуть берега в виду неприятеля частью в брод, частью на лодках. В первую минуту страха ближайшие деревни сдались, но вскоре островитяне увидали, что неприятель слаб и не решается удаляться от берега. Туземцы скрылись внутрь страны и возвращались только для того, чтобы угрожать лагерю; флот же, оставленный в открытом рейде, потерпел большие повреждения при первом постигшем его шквале. Пришлось ограничиться отражением нападений варваров, пока не удалось кое-как поправить корабли и возвратиться на них к галльским берегам, прежде чем наступило суровое время года.
Цезарь был так недоволен результатами этой легкомысленно и с недостаточными средствами предпринятой экспедиции, что тотчас же (зимой 699/700 г. [55/54 г.]) велел снарядить транспортный флот в 800 парусных судов и вторично отплыл к кентскому берегу весной 700 г. [54 г.], на этот раз с пятью легионами и 2 тыс. всадников. Перед этой грозной армадой военные силы бриттов, собранные и на сей раз на побережье, отступили, не решившись вступить в бой. Цезарь немедленно двинулся в глубь страны и после нескольких удачных сражений переправился через реку Стоур; однако вопреки его воле, ему пришлось остановиться, так как флот опять был наполовину уничтожен в открытом море бурями канала. Пока корабли вытаскивались на берег и делались обширные приготовления для ремонта, уходило драгоценное время, которое было мудро использовано кельтами.
Храбрый и осмотрительный князь Кассивелавн, повелевавший в нынешнем Миддлессексе и бывший прежде грозой всех кельтов к югу от Темзы, сделался теперь заступником и передовым борцом всей нации и стал во главе обороны страны. Он скоро понял, что с кельтской пехотой ничего нельзя сделать против римской и что масса ополчения, затрудняющая снабжение и руководство, была лишь помехой для обороны. Поэтому он распустил его и удержал только боевые колесницы числом до 4 тыс., защитники которых, умевшие, спрыгнув с колесницы, бороться пешими, могли подобно римской конной милиции найти двоякое применение. Когда Цезарь снова был в состоянии продолжать свой путь, он нигде не нашел его прегражденным, но британские боевые колесницы постоянно двигались впереди и по обе стороны римского войска, производя эвакуацию страны, что при малом числе городов не представляло больших трудностей, препятствовали римлянам отделять от себя части и грозили их сообщениям. Римляне переправились через Темзу, по-видимому, между Квингстоном и Брентфордом, несколько выше Лондона. Войско шло вперед, но дело, собственно, не двигалось с места; главнокомандующий не одержал ни одной победы, солдаты не имели добычи, и единственный действительный результат похода — покорение тринобантов (в нынешнем Эссексе) — был не столько следствием страха перед римлянами, сколько глубокой вражды этого племени к Кассивелавну. С каждым шагом вперед возрастала опасность. Нападение на римскую корабельную стоянку, произведенное кентскими князьками по приказанию Кассивелавна, было отбито, но оно настоятельно напомнило о необходимости возвращения. Взятие штурмом большой британской лесной засеки, где в руки римлян досталось множество скота, было сносным завершением бесцельного продвижения вперед и являлось подходящим предлогом для возвращения. Сам Кассивелавн был настолько умен, что не хотел доводить опасного врага до крайности, и обещал, как требовал Цезарь, не беспокоить тринобантов, платить дань и дать заложников. О выдаче оружия или оставлении римского гарнизона не было и речи; даже эти обещания, поскольку они касались будущего, вероятно, не давались и не принимались всерьез. Получив заложников, Цезарь вернулся к своим кораблям, а затем в Галлию. Если он надеялся завоевать на этот раз Британию, а таковы, действительно, были, по-видимому, его намерения, то план этот потерпел полную неудачу — отчасти вследствие мудрой оборонительной системы Кассивелавна, а прежде всего из-за непригодности италийского гребного флота для вод Северного моря, — так как известно, что условленная дань никогда не выплачивалась. Ближайшая же цель похода — лишить островных кельтов дерзкого сознания их полной безопасности и заставить их в их же личных интересах не делать больше британские острова очагом континентальной эмиграции — была, надо полагать, достигнута, по крайней мере впоследствии не раздавалось уже жалоб на подобное покровительство.