Преследование царя, вернувшегося в свои владения через Синоп, Цезарь поручил сводному брату Фарнака, храброму Митрадату Пергамскому, который в награду за услуги, оказанные им в Египте, получил вместо Фарнака боспорский царский венец. В остальном сирийские и малоазийские дела были улажены мирным путем: союзники Цезаря получили богатые награды, союзников же Помпея отпускали на свободу с выговором или денежной пеней; одному только, могущественнейшему из всех клиентов Помпея, Дейотару, снова пришлось ограничиться своей небольшой наследственной областью, округом племени толистобогов. Вместо него Малая Армения была отдана каппадокийскому царю Ариобарзану, а захваченная Дейотаром трокмийская тетрархия — новому властелину Боспора, происходившему с отцовской стороны из понтийского, а с материнской из галатского царского рода.
В Иллирии также происходили во время пребывания Цезаря в Египте очень серьезные события. Далматийское побережье уже в течение многих веков было больным местом римского государства, а население его находилось во вражде с Цезарем еще со времен боев под Диррахием; в стране было множество бежавших туда еще с фессалийской войны помпеянцев. Однако Квинт Корнифиций с пришедшими из Италии легионами сумел держать в повиновении как жителей страны, так и беглецов и вместе с тем выполнить трудное в этих диких местах задание снабжения войска продовольствием. Даже когда даровитый Марк Октавий, победитель при Курикте, появился в этих водах с частью Помпеева флота, чтобы руководить на море и на суше войной против Цезаря, Корнифиций, опираясь на корабли и на гавань ядестинов (Зара), не только сумел удержаться, но даже выиграл несколько сражений на море с флотом противника. Но, когда зимой 706/707 г. [48/47 г.] новый иллирийский наместник Авл Габиний, возвращенный Цезарем из ссылки, прибыл в Иллирию сухим путем с пятнадцатью когортами и 3 тыс. всадников, вся система ведения войны изменилась. Вместо того чтобы, как его предшественник, ограничиться малой войной, этот смелый, деятельный человек немедленно предпринял, несмотря на суровое время года, экспедицию в горы со всем своим войском. Однако неблагоприятная погода, трудность добывания продовольствия и мужественное сопротивление далматов изнурили войска; Габиний должен был начать отступление, был застигнут далматами, постыдно разбит и с трудом добрался с жалкими остатками своей значительной армии до Салон, где он вскоре после этого и умер. Большинство иллирийских приморских городов после этого сдалось флоту Октавия; те же, кто держал сторону Цезаря, как, например, Салоны и Эпидавр (Ragusa Vecchia), были так стеснены на море флотом, а на суше варварами, что капитуляция находящихся в Салонах остатков войска казалась уже недалекой. Тогда комендант брундизийских складов, энергичный Публий Ватиний, велел, за неимением военных судов, снабдить корабельными носами обыкновенные лодки и посадить на них солдат, выпущенных из лазаретов, и с этим импровизированным военным флотом близ острова Тавриса (Торкола, между Лелиной и Курцолой) дал флоту Октавия, значительно превосходившему его силами, сражение, в котором, как это нередко бывает, мужество предводителя и солдат вознаградило за все недостатки судов, и цезарианцы одержали блестящую победу. Марк Октавий покинул эти воды и удалился в Африку весной 707 г. [47 г.]. Далматы оборонялись еще, правда, с большим упорством в течение многих лет, но это было уже не что иное, как местная горная война. Когда Цезарь вернулся из Египта, энергичный его помощник уже устранил грозившую Иллирии опасность.
Тем серьезнее были дела в Африке, где с начала гражданской войны конституционная партия господствовала неограниченно и где власть ее постоянно усиливалась. До фарсальской битвы здесь, собственно, правил царь Юба; он одержал верх над Курионом, и вся сила войска заключалась в его легкой коннице и бесчисленных стрелках; наместник Помпея Вар играл рядом с ним такую второстепенную роль, что был вынужден даже выдать царю сдавшихся ему солдат Куриона и смотреть на то, как их казнили или ссылали внутрь Нумидии. Все это изменилось со времени фарсальского сражения. О бегстве к парфянам не думал, кроме самого Помпея, ни один из выдающихся членов разгромленной партии. Так же мало попыток делалось и к тому, чтобы удержать соединенными силами власть на море; экспедиция Марка Октавия в иллирийских водах оставалась одиночным явлением и не имела прочного успеха. Значительное большинство как республиканцев, так и помпеянцев направилось к Африке, — единственному месту, где еще возможна была достойная и законная борьба против узурпатора. Там мало-помалу объединились остатки армии, разбитой при Фарсале, гарнизонные войска из Диррахия, Керкиры и Пелопоннеса и остатки иллирийского флота; туда же прибыл второй главнокомандующий Метелл Сципион, оба сына Помпея, Гней и Секст, политический вождь республиканцев Марк Катон, храбрые военачальники Лабиен, Афраний, Петрей, Октавий и другие. Хотя силы эмиграции уменьшились, ее фанатизм, насколько это было возможно, увеличился. Не только пленных, но даже и парламентеров Цезаря продолжали убивать, а царь Юба, в котором озлобление сторонника партии сливалось с яростью полуварвара-африканца, установил правило, чтобы во всякой общине, подозреваемой в симпатиях к неприятелю, город сжигался, а граждане предавались истреблению, и, действительно, применил эту теорию на практике по отношению к некоторым местностям, как, например, к злосчастной Ваге близ Гадрумета. Если главному городу провинции, цветущей Утике, на которую, как некогда на Карфаген, давно уже завистливо поглядывали нумидийские цари, не пришлось испытать подобного же обращения со стороны царя Юбы, и относительно его граждан, не без основания обвиняемых в симпатии к Цезарю, ограничились одними мерами предосторожности, то этим они были обязаны только энергичному вмешательству Катона.
Так как ни сам Цезарь, ни кто-либо из его наместников не предпринимали ровно ничего против Африки, то коалиция имела достаточно времени для того, чтобы реорганизоваться в военном и политическом отношении. Прежде всего необходимо было снова заместить освободившуюся со смертью Помпея должность главнокомандующего. Царь Юба не прочь был удержать то положение, которое он занимал в Африке до битвы при Фарсале; вообще он выступал уже не как клиент Рима, а как равноправный союзник или, пожалуй, даже как покровитель, позволял себе чеканить римские серебряные монеты со своим именем и гербом, заявлял даже притязания на исключительное право носить в лагере пурпуровую одежду и требовал от римских военачальников, чтобы они сняли с себя пурпуровую одежду полководца. Наконец, и Метелл Сципион требовал для себя поста главнокомандующего на том основании, что Помпей, конечно, больше по родственным, чем по военным соображениям признавал его во время фессалийского похода равным себе. Те же требования заявил и Вар, самозванный наместник Африки, на том основании, что война должна была вестись в его провинции; армия, наконец, требовала себе в вожди пропретора Марка Катона. Очевидно, она была права. Катон был единственным человеком, обладавшим необходимой для этой тяжелой службы преданностью, энергией и авторитетом; конечно, он не был воином, но было несравненно лучше назначить главнокомандующим человека без всякой военной подготовки, который сумеет вести себя скромно и даст возможность действовать подчиненным ему полководцам, чем офицера с неиспытанными способностями, как Вар, или, что еще хуже, человека, заведомо неспособного, как, например, Метелл Сципион. Тем не менее выбор все-таки под конец пал именно на Сципиона, и Катон в значительной степени повлиял на это решение. Случилось это не потому, что Катон не чувствовал в себе достаточно силы для выполнения этой задачи или что его мелкое самолюбие больше удовлетворялось отказом от должности, чем принятием ее; еще меньше потому, что он любил и уважал Сципиона, с которым он, наоборот, был в личной вражде и который при своей заведомой неспособности приобретал всюду некоторое значение только благодаря родственным связям с Помпеем; случилось это исключительно потому, что Катон со своим закоренелым юридическим формализмом скорее готов был погубить республику на законном основании, чем спасти ее незаконным образом. Когда после фарсальской битвы он встретился в Керкире с Марком Цицероном, который со времени своего киликийского наместничества был генералом, он вызвался передать ему по праву, как высшему офицеру, должность главнокомандующего в Керкире и своей готовностью довел несчастного адвоката, тысячу раз проклинавшего свои аманские лавры, почти до отчаяния и вместе с тем удивил всех мало-мальски рассудительных людей. Теми же принципами руководствовался он и теперь, когда от этого зависело нечто более важное. Катон решал вопрос о том, кто должен занять пост главнокомандующего, как будто дело шло о пашне близ Тускула, и присудил должность Сципиону. Этим решением устранялись как его собственная кандидатура, так и притязания Вара. Но вместе с тем он же, и только он один, энергично протестовал против притязаний царя Юбы и дал ему почувствовать, что римская аристократия идет к нему не как просительница, не так, как она обращалась к парфянскому властелину, не для того чтобы искать поддержки, а повелительно требуя этой поддержки от подданного. При тогдашнем положении военных сил в Африке Юба поневоле был принужден понизить голос, хотя все-таки ему удалось добиться от слабовольного Сципиона, чтобы уплата жалования его войску была возложена на римскую казну и чтобы в случае победы ему была обеспечена уступка провинции Африки.
Рядом с новым главнокомандующим снова выступил сенат «трехсот», избравший местом своих заседаний Утику и пополнивший свои поредевшие ряды принятием в свой состав самых влиятельных и зажиточных лиц из сословия всадников. Главным образом, благодаря рвению Катона вооружения производились чрезвычайно энергично, и все годные к ношению оружия, даже вольноотпущенники и ливийцы, вербовались в легионы, благодаря чему все силы до того были отвлечены от хлебопашества, что б