ольшая часть полей оставалась невозделанной, но вместе с тем, конечно, были достигнуты громадные результаты в военном отношении. В тяжелой пехоте насчитывалось четырнадцать легионов, из которых два уже были выставлены Варом, восемь других — составлены частью из беглецов, частью из провинциальных рекрутов, а четыре, вооруженные по римскому образцу, принадлежали царю Юбе. Тяжелая конница, состоявшая из кельтов и германцев, прибывших с Лабиеном, и всевозможных набранных туда людей, насчитывала, помимо конного отряда Юбы, вооруженного по римскому образцу, 1 600 человек. Легкие отряды состояли из бесчисленных масс нумидийцев, скакавших на неоседланных лошадях и вооруженных одними только метательными копьями, из некоторого числа конных стрелков и огромных полчищ пеших стрелков. Кроме того, было еще налицо 120 слонов Юбы и предводительствуемый Публием Варом и Марком Октавием флот из 55 парусных судов. Мучительному недостатку в деньгах отчасти помог налог, которым обложил себя сенат и который оказался тем прибыльнее, что в сенат были приглашены богатейшие африканские капиталисты. Хлеб и другие припасы были скоплены в громадных количествах в пригодных к обороне крепостях, и вместе с тем все запасы были по возможности увезены из открытых пунктов. Отсутствие Цезаря, дурное настроение его легионов, брожение в Испании и Италии постепенно подняли дух его противников, и воспоминания о фарсальской битве начали мало-помалу уступать новым надеждам на победу. Время, потерянное Цезарем в Египте, нигде не отзывалось так тяжко, как здесь. Если бы он двинулся в Африку непосредственно после смерти Помпея, то застал бы там слабое, дезорганизованное, испуганное войско и полнейшую анархию среди его вождей, между тем как теперь, в особенности благодаря энергии Катона, в Африке стояло войско, по численности равное тому, которое было разбито при Фарсале, с видными вождями и законным главным начальством.
Казалось, африканская экспедиция Цезаря родилась под особенно несчастной звездой. Еще до своего отплытия в Египет Цезарь сделал распоряжения относительно начала африканской войны и подготовке к ней в Испании и Италии, но из этого ничего не вышло, кроме бед. На основании приказа Цезаря наместник южной испанской провинции Квинт Кассий Лонгин должен был переправиться в Африку с четырьмя легионами, привлечь там на свою сторону царя западной Мавретании Богуда80и двинуться вместе с ним против Нумидии и Африки. Но войско, предназначенное для отправки в Африку, насчитывало в своих рядах множество прирожденных испанцев и целых два бывших легиона Помпея; помпеянские симпатии господствовали и в армии и в провинции, и неумелый тиранический образ действия Цезарева наместника не мог ослабить этого настроения. Волнение переросло в настоящее восстание; отдельные отряды войск и города высказывались за или против наместника; дело уже дошло до того, что восставшие против Цезарева наместника открыто водрузили знамя Помпея; старший сын Помпея Гней, желая воспользоваться этим счастливым оборотом событий, отплыл из Африки в Испанию, и только осуждение действий наместника влиятельными цезарианцами и вмешательство правителя северной провинции вовремя успели подавить восстание. Гней Помпей, потерявший время в тщетных попытках занять прочное положение в Мавретании, прибыл слишком поздно; Гай Требоний, которого Цезарь после своего возвращения с Востока послал в Испанию выручить Кассия (осень 707 г. [47 г.]), везде встретил беспрекословное повиновение. Но, разумеется, благодаря этим волнениям из Испании ничего не было предпринято, что могло бы помешать республиканцам упрочиться в Африке; из-за столкновения с Лонгином западномавретанский царь Богуд, который стоял на стороне Цезаря и мог бы по крайней мере чем-нибудь препятствовать царю Юбе, был отозван в Испанию вместе со своими войсками.
Еще серьезнее были волнения среди войск, собранных по приказанию Цезаря в южной Италии для переправы в Африку. Это были большей частью старые легионы, которые в Галлии, Испании, Фессалии помогли Цезарю упрочить трон. Победы не улучшили настроения этих войск, а долгий отдых в Нижней Италии совершенно его испортил. Почти нечеловеческие требования, которые к ним предъявлял полководец и последствия которых достаточно ярко проявились в страшном опустошении их рядов, создали недовольство даже в этих железных людях, — и нужно было только время и отдых, чтобы привести умы в брожение. Единственный импонировавший им человек целый год был далеко, точно совсем исчез, начальствовавшие над ними люди гораздо больше боялись своих солдат, чем солдаты их, и спускали этим покорителям вселенной грубое насилие над хозяевами на постоях и вообще всякое нарушение дисциплины. Когда было получено приказание отплыть в Сицилию и солдаты должны были променять привольное житье в Кампании на третий поход, по-видимому, не уступавший ни испанскому, ни фессалийскому по тревогам и лишениям, сдерживающая их узда, давно уже ослабевшая и теперь неожиданно слишком натянутая, порвалась. Легионы отказались повиноваться, пока им не выплатят обещанных подарков, и прогнали присланных Цезарем офицеров, насмехаясь над ними и даже бросая в них камни. Попытка потушить начавшееся восстание увеличением обещанных сумм не только не имела успеха, но привела к тому, что солдаты массами двинулись, чтобы в самой столице заставить полководца выполнить обещание; некоторые из офицеров, пытавшиеся дорогой удержать мятежные шайки, были убиты. Опасность принимала страшные размеры. Цезарь приказал немногим оставшимся в городе войскам занять ворота, чтобы предотвратить, по крайней мере в минуту первого натиска, грабеж, которого можно было опасаться, и внезапно появился среди бушующих солдат с вопросом, чего они хотят. Ему закричали в ответ: «Отставки!» Она им была дана в тот же миг. Относительно подарков, прибавил Цезарь, обещанных солдатам в случае триумфа, а также по делу о земельных участках, которых он им не обещал, но все-таки предназначил им, пусть обратятся к нему с заявлением в тот день, когда он будет праздновать триумф вместе с другими солдатами; в самом же триумфе они, конечно, участвовать не смогут, так как были отпущены раньше триумфа. К такому решению массы не были подготовлены; убежденные в том, что Цезарь не сможет обойтись без них в своем африканском походе, солдаты требовали отставки только для того, чтобы в случае отказа поставить свои условия. Они наполовину усомнились уже в своей незаменимости и были слишком беспомощны, чтобы уступить и направить неудачные переговоры на правильный путь. Как люди они чувствовали себя пристыженными верностью своему слову, которую проявил император по отношению к изменившим присяге солдатам, и тем великодушием, с которым он готов был им дать больше того, что раньше обещал; как воинов их глубоко потрясло то, что полководец указал им на необходимость присутствовать на триумфе их товарищей в качестве посторонних зрителей и при этом не называл их больше «товарищами», а «гражданами», и этим обращением, так странно звучавшим в его устах, одним ударом уничтожил все их славное военное прошлое, наконец, они находились под обаянием этого неотразимо сильного человека. Безмолвно стояли солдаты некоторое время, они колебались — и вдруг со всех сторон раздались крики людей, просивших, чтобы главнокомандующий вернул им милость, дал им снова право называться воинами Цезаря. Цезарь исполнил их просьбу, но заставил их долго просить об этом: зачинщикам мятежа была, однако, сбавлена треть их триумфальных наград. История не знает другого такого же великого и психологически ловкого маневра, который бы удался в такой мере.
Волнения эти все-таки имели в том отношении вредное влияние на поход, что значительно задержали его начало. Когда Цезарь прибыл в гавань Лилибея, назначенную для посадки войск на суда, десять легионов, намеченных для отправки в Африку, еще не находились здесь в полном сборе, и наиболее испытанные войска далеко еще не все прибыли. Тем не менее, как только пришло шесть легионов, в том числе пять вновь сформированных, а также прибыли необходимые военные и транспортные суда, Цезарь вышел с ними в море (25 декабря 707 г. [47 г.] по неисправленному календарю, около 8 октября — по юлианскому счислению). Неприятельский флот, который вынужден был из-за бурь, господствовавших во время равноденствия, пристать к берегу у острова Эгимура перед Карфагенской бухтой, не помешал переезду; но те же бури разбросали суда Цезаря по всем направлениям, и, когда Цезарь недалеко от Гадрумета (Суза) нашел возможным высадиться, он мог высадить на берег не больше 3 тыс. человек, большей частью рекрутов, и 150 всадников. Попытка завладеть Гадруметом, занятым неприятелем, не удалась, зато Цезарю удалось завладеть двумя гаванями, расположенными недалеко одна от другой: Руспиной (Монастырь у Сузы) и Малым Лептисом. Здесь Цезарь окопался, но его позиция была так ненадежна, что он оставил всадников на кораблях, да и сами суда должны были быть готовы к отплытию и снабжены водой, чтобы он имел возможность, как только на него нападут превосходные силы противника, тотчас же сесть на корабли и уйти в море. В этом не оказалось надобности, потому что как раз вовремя прибыли разбросанные бурей суда (3 января 708 г. [46 г.]). На другой же день после этого Цезарь, войско которого благодаря мерам, принятым помпеянцами, страдало из-за недостатка хлеба, двинулся с тремя легионами внутрь страны, но недалеко от Руспины подвергся нападению отряда во главе с Лабиеном, который хотел оттеснить Цезаря от берега.
Так как у Лабиена была только конница и стрелки, а у Цезаря — почти исключительно линейная пехота, легионы очень скоро были окружены и стали жертвой врага, не имея возможности ни отвечать ему, ни успешно напасть на него. Развернув фронт, Цезарь, правда, освободил фланги и смелым нападением спас честь оружия, но отступление все же было неизбежно, и, если бы Руспина не была так близко, мавретанские копья, может быть, повторили бы то ужасное дело, которое сделали парфянские стрелы при Каррах. Цезарь, которому этот день показал все трудности предстоящей войны, не хотел больше подвергать нападению своих неопытных солдат, смущенных новой для них формой боя, и выжидал прибытия легионов, составленных из ветеранов.