Среди иноземцев, подчиненных Посольскому приказу, находился пастор лютеранской церкви в Новонемецкой слободе магистр Иоганн Готфрид Грегори, очевидно хорошо ознакомившийся с театральным делом еще в бытность на родине, то есть в Германии. Ему-то, конечно по указанию Матвеева, и дан был 4 июня 1672 года царский указ «учинить комедию, а на комедии действовать из Библии книгу Эсфирь и для того действа устроить хоромину вновь». Такая хоромина была построена в селе Преображенском; расходы на нее отнесены на счет двух приказов, Володимирской и Галицкой четей, которые тогда находились также в ведении Артамона Матвеева. Комедийная труппа для сего придворного театра в несколько десятков человек была набрана из детей подьячих и посадских и отдана в ученье пастору Грегори; он обучал их, по-видимому, с помощью некоторых заезжих в Москву или уже проживавших здесь немецких актеров. Театральные пьесы переводились в Посольском приказе с немецкого языка, а может быть, и с польского. Первые представления даны были в Преображенском; а затем устроена такая же комедийная палата при Кремлевском дворце, в бывших хоромах боярина Милославского, получивших поэтому название Потешного дворца. Смотря по местопребыванию царя, представления давались то там, то здесь. Действия перемежались танцами и песнями немецких фигляров и немецким музыкальным оркестром, в котором участвовали помянутые выше дворовые А.С. Матвеева. Царь сидел перед сценой на особой скамье; бояре и вообще ближние люди, которых он призывал, стояли; а царица с царским семейством смотрела из ложи, защищенной решетчатой перегородкой.
По всей вероятности, не случайно первой пьесой на придворной сцене была поставлена, и не один раз, комедия, которая имела своим содержанием известный библейский рассказ, относившийся к царю Персидскому (Артаксерксу), его супруге Эсфири, к ее дяде Мардохею и первому вельможе Аману. В этой пьесе современники легко могли приравнивать роли главных действующих лиц к недавним событиям и интригам, происходившим при московском дворе, по поводу второго государева брака. Роль Эсфири напоминала положение Натальи Кирилловны, Мардохей – Матвеева, Аман – Богдана Хитрово. За сей пьесой последовал ряд других подобных, то есть с библейскими сюжетами, каковы: «Юдифь», «Товия Младший», комедии о Прекрасном Иосифе, о царе Навуходоносоре и трех отроках, о Блудном сыне, о царе Давиде и Соломоне; диалог «Алексей Божий человек», сочиненный в честь Алексея Михайловича, и так далее. В переводе и в сочинении этих пьес принимал деятельное участие придворный проповедник и наставник знаменитый иеромонах Симеон Полоцкий. Его перу принадлежат именно комедии о Навуходоносоре и Блудном сыне.
Притом, как бывший студент Киево-Могилянской коллегии, он обладал опытом в подобных драматических упражнениях и, вероятно, немало помогал при их устройстве в Москве.
Все эти переводы и сочинения совершались под непосредственным руководством царя. Он покровительствовал разнообразным отраслям литературы и давал много работы переводчикам при Посольском приказе. Они, между прочим, переводили научные сочинения по географии (собственно, космографии), риторике и фортификации; а в особенности приготовляли выдержки из получавшихся при дворе иностранных журналов и газет, немецких и голландских; эти переводные выдержки назывались вообще «куранты» (по имени одной иностранной газеты); по ним любознательный царь следил за европейскими событиями и явлениями. Его интерес к истории собственно русской выразился в учреждении им особого «Записного приказа» для «записывания степени и грани царственные». Записной приказ должен был продолжать Степенную книгу и, начиная с Федора Иоанновича, описать царствования до Алексея Михайловича включительно; а для того должен был предварительно собрать (преимущественно из монастырей) существовавшие хронографы и летописцы, похвальные слова святым, повести о военных и церковных событиях, сделать соответствующие выписки из Разрядных и Посольских книг. Этот приказ поручен был дьяку (Тимофею Кудрявцеву, потом Григорию Кунакову) и поставлен в непосредственную связь или зависимость от Тайного приказа. Но далее собирания материалов он не пошел и существовал только около двух лет (1657–1659). Задачу его потом, по указу государя, исполнил дьяк Федор Грибоедов, который, сократив старую Степенную книгу, дополнил ее последующими царствованиями и довел повествование до 1667 года, озаглавив ее «История о царях и великих князьях земли русской». Царь не ограничивался тем, что задавал работы другим; по всем признакам, он принимал личное участие в литературной деятельности своего времени. Уже то, что дошло до нас от его обширной переписки, и сокольничий «Урядник» свидетельствуют о его литературных способностях и любви к книжному делу. Но есть основание думать, что его собственному перу или, по крайней мере, его собственной редакции принадлежит еще «Сказание об Успении Пресвятыя Богородицы»; по форме и по составу своему оно представляет отличия от других подобных сказаний.
На поприще придворной литературы ближайшим сотрудником царя явился его любимец Матвеев. Ведая Посольским приказом, он поручал его чиновникам составлять или переводить некоторые объяснительные сочинения, которые и были исполнены с помощью известного Спафария. Таковы: «Хрисмологион – сиречь книга переченословная» (толкование сна Навуходоносорова о четырех монархиях, о Магомете, Антихристе и пр.); потом «Василиологион» (о царях ассирийских, персидских, еврейских, греческих и пр.). Далее следуют: «Титулярник», заключавший обзор русской истории и внешних сношений, Книга об избрании на царство Михаила Федоровича Романова, Родословная московских государей и другие. Все эти книги были иллюстрированы, то есть снабжены рисунками при помощи царских иконописцев42.
Престарелый Иоасаф II правил Русской церковью до 1672 года. Преемником его был новгородский митрополит Питирим, который свое кратковременное патриаршество не отметил никаким особым деянием. В 1674 году, после его кончины, на патриаршем престоле явился человек недюжинного ума и характера Иоаким. Он происходил из рода можайских дворян Савеловых; в молодых летах служил в московском войске, стоявшем на юго-западных пределах. Овдовев, он покинул военную службу и ушел в украинский Межигорский монастырь, где и постригся. Здесь на Украйне он, по-видимому, ознакомился с киевской школьной ученостью. Патриарх Никон почему-то знал монаха Иоакима, вызвал его из Межигорского монастыря и сделал строителем вновь основанной им Иверской обители на острове Валдае. Конечно, по желанию Никона он был некоторое время строителем в его Воскресенском монастыре, или Новом Иерусалиме, затем в Андреевском, по просьбе Федора Ртищева, при устроенном там братстве. По желанию царя Иоаким перешел оттуда в Новоспасский монастырь на должность келаря, а затем поставлен архимандритом знаменитого Чудова монастыря. В этом звании он принимал видное участие в деле Никона. Уважение, которое питал Алексей Михайлович к Иоакиму, сказалось особенно на дальнейшем его возвышении. Когда Питирим из Новгорода был переведен на патриарший престол, на Новгородскую митрополию был посвящен Иоаким; а когда Питирим скончался, Иоаким и теперь занял его место, имея не более пятидесяти четырех лет от роду и находясь в полном развитии своих сил. Это был первый из высших московских иерархов, если не получивший образование в киевских школах, то по крайней мере близко знакомый с ними; может быть, благодаря именно сему обстоятельству он является потом одним из духовных писателей своего времени и борцов против церковного раскола. Означенное знакомство не помешало ему (а может быть, и побудило его) проявить особую ревность по охране русского православия от сильных в то время латино-польских влияний. В отношении к подчиненному себе духовенству он был строг и с согласия освященного собора издал указы против некоторых возникавших обычаев, несогласных с прежними правилами; например, запрещал вдовым попам у кого-либо на дому исповедовать, крестить, давать молитвы роженицам и тому подобное. Запрещал также в подмосковных боярских вотчинах новопостроенные церкви освящать без присылки из Москвы соборного протопопа, ключарей и дьяконов. Свою строгость по отношению к священникам он распространил и на царского духовника, несмотря на его привилегированное положение.
В начале царствования Алексея мы видели, как его духовник благовещенский протопоп Стефан Вонифатьев смело препирался с патриархом Иосифом по вопросу о единогласии и других исправлений в церковной службе, и царь держал сторону своего духовника. А в конце царствования видим распрю преемника сего последнего протопопа Андрея Савиновича Постникова с патриархом Иоакимом. Впрочем, эта распря имела чисто личные поводы. Очевидно, духовник зазнался и показывал строптивость в отношении патриарха. Последний обвинил его не только в неповиновении, но и в зазорном поведении, а именно в мздоимстве, пьянстве и даже прелюбодеянии, за что хотел его судить. Андрей Савинович не смирялся. Но Иоаким характером не походил на Иосифа; он велел взять протопопа и посадить на цепь для смирения. Это было в первых числах ноября 1674 года. Государь находился за городом, в селе Преображенском. Духовник не поддался патриаршему велению и послал своего сына стольника Ивана Постникова к царю с мольбой о заступничестве. Алексей Михайлович на другой день воротился в столицу и призвал к себе патриарха; но тщетно просил его за своего духовника. Иоаким, обвиняя Андрея в названных выше деяниях, запретил ему священнодействовать, благословлять и исповедовать, пока его дело не будет рассмотрено на соборе. Недели две спустя царь отправился опять в село Преображенское, и, опасаясь, чтобы патриарх не прибег к насилию, приказал поставить на дворе у своего духовника караул из 20 стрельцов, которые бы никого к нему не допускали без особого указу. Прошло еще около месяца. За несколько дней до рождественского праздника царь опять призвал патриарха и едва наконец упросил, чтобы тот простил протопопа Андрея и разрешил ему священнодействовать. Тогда протопоп, по приказу государя, снова «в верх въехал», то есть стал отправлять свои обязанности во дворце. Так Алексей Михайлович умел чтить и благодетельствовать приближенных к нему людей.