Посмотрим, кто были самые крупные сотрудники государя на военном и гражданском поприще, кроме известного временщика Б.И. Морозова, о котором достаточно говорилось выше.
Наиболее популярным, то есть народным любимцем, был двоюродный царский дядя Никита Иванович Романов, который по своему положению мог бы играть самую видную роль после царя. По всем признакам, он обладал приятным, приветливым нравом, но не отличался ни деятельностью, ни честолюбием. Знаем только, что он был поклонник иноземных обычаев и свою дворню даже одел в немецкое платье, за что очень косился на него патриарх Никон. А главное, Иван Никитич был не долговечен; он умер в 1655 году, не оставив после себя детей. Любопытно вообще то обстоятельство, что после Б.И. Морозова мы не видим, чтобы выдающимся влиянием в Боярской думе, а тем менее в ближнем царском совете пользовались люди наиболее родовитые, то есть представители знатнейших боярских фамилий. Кроме недостатка талантов и характеров с их стороны, тут, конечно, действовала и самая правительственная система Алексея Михайловича, ревниво относившегося и к своей самодержавной власти, и к старым боярским преданиям. Наружно он, однако, поддерживал с этой средой весьма дружелюбные и даже отеческие отношения. Важнейшими деятелями из сей среды являются князья А.Н. Трубецкой, Ю.А. Долгорукий, Г.Г. Ромодановский, Н.И. Одоевский и некоторые из Шереметевых.
Боярин и дворецкий князь Алексей Никитич Трубецкой в качестве самого заслуженного московского полководца выдвигался, собственно, в первую половину царствования. Но конотопское поражение омрачило его воинскую славу, и старик немногими годами ее пережил (1663 г.). Его значение первого воеводы перешло к князю Юрию Алексеевичу Долгорукому, также одному из самых заслуженных московских бояр. Последний отличился в войнах с поляками и при усмирении мятежа, поднятого Стенькой Разиным, а в мирное время начальствовал разными приказами. Как известно, при издании Уложения на Земском соборе 1649 года он председательствовал в палате выборных людей. О его решительном характере и преданности государю существует следующее, хотя и не совсем достоверное, предание. Однажды царский духовник (неизвестный по имени) ради посула ходатайствовал о помиловании какого-то дворянина, который убил собственного брата и его жену. Царь отказал, тогда духовник отлучил его от святого причастия. Алексей Михайлович обратился к патриарху Никону; тот принял сторону духовника. Узнав, что царь очень тем опечален, князь Ю.А. Долгорукий, несмотря на то что лежал больной подагрой, поспешил к духовнику и, угрозой немедля сковать его и отослать на заточение в Соловки, принудил его разрешить и причастить царя. Патриарх так был разгневан на Долгорукого, что бранил его и даже проклинал. Во всяком случае, этот князь явился в числе тех бояр, которые наиболее способствовали падению и осуждению Никона. Ю.А. Долгорукий до конца сохранял особое к себе уважение со стороны Алексея I. Князь Григорий Григорьевич Ромодановский своими воинскими заслугами особенно выдавался среди бояр того времени. По замечанию одного современника (Павла Потоцкого), он владел большою физической силой, свирепым характером и львиным мужеством; но искусным полководцем его нельзя было назвать. Известно, что он долгое время служил белгородским воеводой и принимал самое деятельное участие в борьбе с поляками за Малороссию, а потому пользовался особым расположением ее населения.
Князь Никита Иванович Одоевский, наоборот, отличался не на военном, а на гражданском поприще. Так мы видели его главным лицом в законодательной комиссии по составлению Уложенной книги. Позднее мы встречаем его исполняющим посольские обязанности, особенно при переговорах с поляками. Царь не был высокого мнения о его способностях, однако оказывал ему и его семье милостивое внимание и расположение. Так, по поводу смерти его сына, Михаила Никитича, сердобольный царь написал отцу (бывшему тогда, в 1653 г., казанским воеводой) самое сердечное и трогательное послание. Тут он рассказывает о своем посещении сыновей князя Никиты, именно Федора и Михаила, в их подмосковном селе Вешнякове. Они потчевали царственного гостя и ударили ему челом, чтобы принял от них темно-серого жеребца. «Разве я за тем к вам приехал, чтобы вас грабить?» – молвил царь. Но, по слезному их прошению, принял подарок. Затем царь поехал с ними тешиться (охотиться) в соседние рощи карачаровские, а на ночь приехал в Покровское. Здесь во время ужина князь Михаил стал жаловаться на страшную головную боль. А к утру он уже лежал в горячке, от которой скоро и умер. Описывая все это отцу, царь старается утешать его и советует не слишком скорбеть, чтобы не прогневить Бога. «Ведаешь сам, что Бог все на лучшее нам строит, а взял его в добром покаянии». В заключение он извещает: князю Федору «на вынос и на погребальные я послал, сколько Бог изволил», ибо «проведал про вас, что опричь Бога на небеси, а на земли, опричь меня, никого у вас нет». Отсюда можно заключить, что семья Никиты Ивановича Одоевского не отличалась большим богатством; хотя он был женат на Евдокии Федоровне, дочери известного боярина Федора Ивановича Шереметева, который большую часть своего огромного состояния оставил именно внукам своим Одоевским (Ф.И. Шереметев умер в 1650 г. монахом Кирилло-Белозерского монастыря). О князе Никите Ивановиче Одоевском мы имеем отзыв польского пленника (Павла Потоцкого) как об одном из наиболее образованных московских вельмож; он любил книжные занятия и был сведущ в польской истории.
Среди родственной князю Одоевскому многочисленной фамилии Шереметевых боярин Василий Борисович особенно отличался военными талантами, вообще обычными в этой фамилии. По отзыву того же польского наблюдателя, при московском дворе будто бы недостаточно ценили таланты Василия Борисовича. Но, как известно, своей излишней отвагой и неосторожностью он погубил целое войско под Чудновом в 1660 году и после того долгое время томился в татарском плену. Старшим в роде Шереметевых в первую половину Алексеева царствования является боярин Василий Петрович, который был казанским воеводой во время путешествия Олеария и которого сей последний хвалит за его обходительность, гостеприимство и уважение к иноземным обычаям. Во время первой польской войны Василий Петрович явился в числе главных и наиболее удачливых московских воевод. У него было два сына, Петр и Матвей. Младший, Матвей, в пристрастии к иноземным обычаям пошел дальше отца и даже брил бороду; за что подвергся сильным укоризнам от известного протопопа Аввакума. Во время войны со шведами в Лифляндии он был смертельно ранен, сражаясь впереди своего отряда под Валком (1657 г.). А старший Петр, не отставший от других бояр в ратных подвигах и гражданских делах, по словам того же поляка, «надутый своею длинной родословной, отличался необыкновенною гордостью и высокомерием», поэтому был несносен. (Он заслуживает внимания истории и как отец будущего фельдмаршала графа Бориса Петровича.) Замечательно вообще то обстоятельство, что среди московского боярства мы видим много храбрых воевод, но почти не находим искусных полководцев, всегда стоявших на высоте своих задач. В этом отношении особенно типичным является князь Иван Андреевич Хованский. Не менее П.В. Шереметева напыщенный знатностью своего рода, он отличался большой храбростью, но вместе большой запальчивостью и опрометчивостью, а потому прославился не победами, а своими поражениями (по замечанию Мейерберга). Народ дал ему прозвание Тараруя; а царь прямо называл его (в письмах своих) дураком и тем не менее доверял ему ратное начальствование!
Наиболее влиятельными вельможами и прямыми советниками Алексея I являются именно люди незнатного происхождения, каковы: Б.М. Хитрово, Ф.М. Ртищев, А.Л. Ордин-Нащокин и А.С. Матвеев. Любопытно, что все они более или менее были наклонны к уважению европейской культуры, то есть могут быть названы западниками того времени. Боярин и оружничий Богдан Матвеевич Хитрово, по отзыву иностранцев, был человек приветливый, охотно ходатайствовавший перед царем за бедных и несчастных. Столкновение его с Никоном, однако, обнаружило в нем характер решительный и упорный; а известия о втором браке царя бросают свет на его наклонность к интриге. Однако последнее обстоятельство не умалило его придворного значения, и он до конца сохранил доверие и благоволение Алексея Михайловича. Очевидно, он был ловкий царедворец, хорошо изучивший придворные пружины и личные свойства царя и умевший ими пользоваться. Иным характером отличался любимый царский постельничий, а потом окольничий Федор Михайлович Ртищев, человек очень добрый, бесхитростный и – что особенно редко в то время – бескорыстный. Он был большой любитель книжного дела и, как известно, основал на свой счет под Москвой в Преображенской пустыни монашествующее литературное братство, для которого вызвал из Киева ученых старцев с Епифанием Славинецким во главе и поручил им переводы книг с греческого языка. Кроме того, основал загородное убежище для бедных и больных; вообще тратил свои средства преимущественно на дела благотворения и был попечительным отцом для своих крестьян. А своими благоразумными советами он, говорят, не раз сдерживал порывы таких временщиков, как Морозов и Никон. Приписываемый ему известный проект о выпуске медных денег по цене равной серебряным, хотя на практике и потерпел неудачу и породил разные бедствия, однако (если действительно ему принадлежал) указывает на его понятия о государственном кредите и на его финансовую изобретательность. Царь, очень его любивший и уважавший, вверил ему воспитание наследника престола Алексея Алексеевича. Ранняя кончина царевича удручающим образом повлияла на слабое и без того здоровье Ртищева. Он умер в 1673 году, не достигнув еще 50 лет.
С деятельностью и характером «большой печати и великих посольских дел сберегателя» Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина мы достаточно ознакомились при обозрении событий сего царствования и видели, что, при всех своих заслугах как воеводы и дипломата, он не отличался ни политической прозорливостью, ни добрым нравом, так что в конце концов утратил доверие царя и уступил место более мягкому и дальновидному Артамону Сергеевичу Матвееву. Сей последний в политике следовал иным воззрениям, чем его предшественник по отношению к соседям, то есть Польше и Швеции. А в придворной сфере он до конца держал себя скромно и по возмож