ремления на далекую Московию, которая привлекала его пылкое воображение как таинственная или мало доступная тогда страна и как сильное славянское царство, возбуждавшее большие надежды среди утративших свою независимость единоплеменных народов, особенно среди балканских славян. Крижанич задумал ни более ни менее как осуществить давний план иезуитов: привести сие царство к унии, то есть к церковному единению с Римом. С этой целью он заранее старался ознакомиться с Московией, а потому усердно изучал труды Герберштейна, Поссевина и других европейских путешественников в Восточную Европу; как славянин, он надеялся легко овладеть русским языком. Из записки, поданной им по сему поводу в римскую Конгрегацию пропаганды веры (в 1641 г., когда ему было 24 года от роду), видно, что Крижанич главным образом рассчитывал получить доступ к царю, расположить его к себе, написанными в прозе и стихами, похвалами как ему самому, так и прежним царям московским, давать ему советы по увеличению государственных доходов и вообще овладеть его доверием, а затем через него действовать в пользу унии. Но не вдруг осуществилась его заветная мечта о миссионерских подвигах на славянском востоке. Некоторое время он служил священником в родной Хорватии. Только в 1646 году он получил от Конгрегации пропаганды миссионерское назначение в Западную Русь и Московию, куда отправился через Вену, Краков и Варшаву. В сем последнем городе Крижанич обратил внимание на латинскую надпись на каплице, в которой были погребены Шуйские. Хотя гробницы с телами Шуйских, как мы видели, были перевезены в Москву при Михаиле Федоровиче, но гласящая о них надпись оставалась над дверями каплицы. Крижанич сообщил ее в славянском переводе бывшему тогда в Варшаве московскому гонцу (Дохтурову) и указал на ее унизительное для русских значение. В Москве не замедлили принять к сердцу это указание; в следующем, 1647 году, воспользовавшись прибытием польских послов, с Адамом Киселем во главе, для заключения договора о союзе (против крымских татар) московское правительство добилось от них обещания о присылке мраморной плиты с означенной надписью. Действительно, она была вскоре доставлена в Москву. Крижанич впоследствии это обстоятельство ставил в немалую свою заслугу перед царем. По некоторым данным можно предполагать, что он впервые побывал в Москве в том же 1647 году, находясь среди многочисленной свиты, следующих после Киселя, польских послов (Паца и Техановича).
В 1650 году Крижанич точно так же в свите австрийского посла побывал в Константинополе. Потом встречаем его опять в Италии. Между прочим, в 1657 году он был очевидцем-наблюдателем посетившего Флоренцию и Венецию русского посольства, со стольником Чемодановым и дьяком Постниковым во главе. По свидетельству Крижанича, и может быть не совсем беспристрастному, русские резко обнаруживали там свою некультурность и грубость своих нравов. Так, в Венеции, когда послы обедали, то в гостиницу к ним приходили многие замаскированные нобили, глядели и хохотали над их застольными обычаями, и тем более, что по дешевизне местного вина почти все русские бывали пьяны; а посещение их женщинами дурного поведения возбуждало к ним особое презрение.
В это время в некоторых немецких изданиях появилось известие о том, что в Москве царь и патриарх (Никон) учредили школу для обучения русского юношества языкам греческому и латинскому (под руководством грека Арсения). Известие это дошло до Италии в преувеличенном виде: будто в Москве вообще открываются философские школы. Крижанич возгорел желанием поступить преподавателем в эти школы и с помощью них начать в Москве свои труды над церковной унией. Он обратился в Римскую курию с просьбой об отправлении его в Россию. Но курия, ввиду тревожного состояния Юго-Западной России, нашла эту отправку несвоевременной. Тогда Крижанич уехал самовольно. Весной 1659 года он является на Украйне, где проживает у известного нежинского протопопа Максима (впоследствии епископа Мефодия), ревностного сторонника Москвы. В это именно время происходило восстание против нее Выговского. Когда после Конотопской битвы на Украйне, благодаря, между прочим, усилиям протопопа Максима, началось опять движение в пользу соединения с Москвой, Крижанич помогал ему своими письменными увещаниями к населению (например, «Беседа с Черкасом»). Затем вместе с казацкими посланцами он очутился в Путивле, а здесь добился от главного воеводы князя А.Н. Трубецкого отправки своей вместе с гонцом от воеводы в Москву, куда и прибыл осенью того же года, под именем простого «сербенина Юрия Иванова», вышедшего на государеву службу. Так он и был записан в Посольском приказе, куда зачислен в переводчики, а за выход, по обычаю, награжден сукнами, тафтой и куницами.
Вопреки своим расчетам, Крижанич не только не получил свободного доступа к царю, а тем менее влияния, но и не сделался преподавателем русского школьного юношества. По его же предложению, ему поручено было заняться славянской грамматикой и лексиконом; а денежное и кормовое жалованье шло ему из приказа Большого дворца. Благодаря своим филологическим, историческим и богословским познаниям он вскоре приобрел расположение боярина Б.И. Морозова и окольничего Федора Михайловича Ртищева, а также завел знакомство с Ртищевским кружком ученых белорусских старцев в Андреевском монастыре, в том числе с Епифанием Славинецким. Но недолго продолжалось его московское пребывание, всего 16 месяцев: в январе 1661 года он был сослан в Сибирь, именно в Тобольск. В точности причина ссылки нам неизвестна. Сам он потом говорил, что пострадал за какое-то «глупое слово», сказанное в разговоре с «неким господином» и донесенное правительству. Вероятнее всего, что за ним тщательно следили и узнали или догадались о том, что он скрыл при своем выходе на царскую службу, то есть о том, что он был католический священник. Вероятно также, что он не удержался и сделал какие-либо шаги в смысле католической пропаганды. Сослан он был, однако, в качестве служилого человека и отдан в распоряжение тобольского воеводы с назначением приличного содержания. Здесь он нашел и других ссыльных иноземцев, между прочим, своих единоверцев из поляков и литовцев, а также иноверных немцев и шведов. Благодаря иноземцам он добывал иностранные книги и даже газеты, так что не прерывал своих ученых и литературных занятий. Здесь он ознакомился с некоторыми русскими расколоучителями, особенно с попом Лазарем, виделся даже с протопопом Аввакумом, когда того из Даурии провозили в Москву; причем на вопрос сего последнего, какой он веры, ответил уклончиво, а потому Аввакум не дал ему своего благословения. В конце своего пребывания Юрий беседовал здесь со Спафарием, отправлявшимся в свое китайское посольство, и снабдил его разными советами и письменными сведениями.
По желанию Крижанича воеводы тобольские предоставили ему заниматься тем же делом, как и в Москве, то есть переводами и сочинениями. Он прожил здесь шестнадцать лет и эту эпоху своей жизни ознаменовал целым рядом учено-литературных трудов, которые обессмертили его имя в русской истории. Нам известно до десяти его сибирских сочинений, написанных частью по-латыни, а большей частью по-славянски. Важнейшие из них: «Славянская грамматика», «Извлечения из иностранных писателей о России», «Политика, или Разговоры о владетельстве», «О Божьем смотрении, или О причинах ратного одоления» (De Providentia Dei sive de causis vicloriarum et claudium) и «Обличение Соловецкой челобитной» (противораскольничье полемическое сочинение). Впоследствии он составил еще краткую «Историю Сибири» (Historia de Sibira) или, собственно, заметки о Сибири, на основании собранных там сведений. Самое обширное и самое любопытное для нас его сочинение – это вышеназванная «Политика». Здесь Крижанич распространяется о состоянии Московского государства в его время по собственным своим наблюдениям и по запискам иностранцев; говорит о его земледелии, промышленности и торговле, о военном деле, о политических отношениях и дает разнообразные советы, как улучшить положение и достигнуть процветания. Относительно, собственно, ратного дела он входит в подробности в помянутом выше сочинении «О промысле Божием», где приводит разные примеры из истории Ветхого Завета, римской, византийской, польской и так далее. При сем, по своему обыкновению, восстает против допущения в русское войско немцев, которых, как протестантов, он особенно не любит, и с прискорбием смотрит на их привилегированное положение и начинавшееся влияние в России. Сочинение это Крижанич посвятил наследнику престола царевичу Алексею Алексеевичу. Вообще все названные труды он назначал для московского правительства с явно выражаемым желанием, чтобы оно обратило внимание на сочинителя и воротило бы его из ссылки. Мало того, ему прямо предлагали вновь креститься и принять православие, чтобы избавиться от ссылки. Таким образом, этот человек, мечтавший об обращении русского народа из «схизмы» в унию или католичество, в России был трактуем как еретик и сам подвергся опасности переменить свою веру. Фанатично ей преданный, он, конечно, устоял, несмотря на то что первоначально назначенное ему достаточное содержание потом было очень уменьшено, так что он терпел во всем большую нужду и его стали посещать болезни.
После кончины царевича Алексея, когда наследником престола сделался Федор Алексеевич, Крижанич стал теперь обращаться к сему последнему. Около 1675 года он послал царевичу латинское письмо, в котором просил о своем возвращении; причем обещал научить его, какими способами можно предотвратить величайшие опасности, грозящие России со стороны внешних врагов, особенно со стороны вероломных и хищных немцев, которые уже захватили большую часть Польши. Вскоре после сего письма автор его действительно был освобожден из ссылки, вследствие изменившихся обстоятельств в самой Москве.
В конце января 1676 года скончался Алексей Михайлович. А в начале марта в Тобольске уже были получены грамоты, которыми новый царь Федор Алексеевич, в числе обычных при восшествии на престол милостей, даровал свободу многим заключенным и ссыльным. Среди их оказался и «сербянин Юрий». Воротясь в Москву и зачисленный вновь в переводчики Посольского приказа, Крижанич теперь настойчиво стал добиваться отпуска за границу, о чем подавал царю слезные челобитные, ссылаясь на данный в Сибири во время тяжкой болезни обет по выздоровлении отправиться на поклонение к мощам св. Николая Угодника. Между прочим он сочинил особое «приветство» на коронацию Федора Алексеевича. Спустя более года по возвращении в Москву Крижанич получил разрешение уехать за границу, куда и отправился потом в свите датского посланника (фон Габеля), который приезжал хлопотать о заключении союза против Швеции. В Вильне Крижанич остановился и вступил в миссионерский орден доминиканцев, ибо миссионерская деятельность все еще составляла его главное желание. Но оно не осуществилось; орден удерживал Крижанича в Вильне, где он продолжал свои литературные труды и, между прочим, написал сочинение о Сибири. Прошло более трех лет, пока он добился возможности отправиться в Рим, чтобы там подать отчет о своей миссии в Московское государство. Но он добрался только до Вены, и тут во время знаменитой осады ее турками, в 1683 году, окончил свое земное поприще этот учены