й даровитый славянин, горевший любовью ко всему славянскому миру и снедаемый еще более пламенной мечтой о соединении церквей под главенством римского папы44.
XIФедор II Алексеевич
Усиление польского влияния. – Болезненность Федора. – Две придворные партии. – Царевна Софья и происки Милославских. – Обвинение и ссылка Матвеева. – Вопрос о Никоне. – Царские любимцы и старец Иларион. – Сдача и судьба Дорошенка. – Юрий Хмельницкий вновь на Украйне. – Первая осада Чигирина турками. – Запустение Правобережной Украйны. – Мирные переговоры с Турцией. – Посольство Тяпкина в Крым. – Ханский прием его. – Бахчисарайский трактат и возвращение посольства. – Вопрос о Слободской Украйне. – Размен пленных. – Движение восточных инородцев. – Разные правительственные мероприятия. – Комиссия о ратном деле. – Отмена местничества. – Успехи раскола. – Духовный собор и проти-вораскольничьи меры. – Распря Аввакума и Федора. – Их казнь. – Мурзы-помещики. – Проект высшего училища в Москве. – Первый и второй браки царя. – Вновь Никон и Матвеев. – Кончина Федора II
Едва Алексей Михайлович скончался, как Федора Алексеевича облекли в царскую одежду, посадили его на трон и бояре первые принесли ему присягу, прикладываясь к кресту, который держал в руках патриарх Иоаким. Целую ночь во дворце совершалась присяга всех стольников, дворян, жильцов и прочих придворных чинов, а также иностранцев, состоящих на русской службе. На следующее утро в Успенском соборе присягали все служилые люди, а жители столицы – по своим приходам. В то же время гонцы скакали во все концы государства с грамотами о присяге новому царю.
Федору II еще не было полных пятнадцати лет, когда он вступил на престол. По тому времени он был очень хорошо образован.
Благодаря своему наставнику, Симеону Полоцкому, Федор знал латинский язык и получил вкус к литературным занятиям, так что упражнялся в сочинении стихов или вирш; знал и польский язык настолько, что охотно читал польские книги. Понятно, что влияние польской или западнорусской культуры, и без того водворившееся в Москве со времени присоединения Малороссии, при Федоре II еще усилилось. Юный царь был любознателен, умен и добр, а потому возбуждал общее к себе сочувствие и надежды на счастливое царствование. Но эти надежды с самого начала омрачались его крайней болезненностью. Иностранец, той весной видавший его на посольском приеме, говорил, что Федор был довольно красив, но вследствие болезни имел лицо немного желтое и одутловатое; в руках у него был костыль из черного дерева, на который от слабости часто опирался, а когда, спрашивая о здоровье, ему приходилось поднимать свою черную (по случаю траура) суконную шапку с собольей опушкой, то боярин князь Одоевский поддерживал его руку. Главным образом у него болели ноги.
Эта болезнь очень тревожила ближайших родственников и родственниц Федора, в особенности потомство Марии Ильиничны Милославской. По их желанию тот же князь Никита Иванович Одоевский, как начальник Аптекарского приказа, уже в феврале собрал придворных врачей и аптекарей и спрашивал их мнение относительно болезни царя. Врачи просили разрешить подробный осмотр больного. Государь соизволил, и осмотр был произведен в присутствии патриарха и ближайших бояр. После того врачи устроили консилиум; наиболее сведущие из них (фон Розенбург, Блюментрост, фон Гаден, Грамоп) пришли к такому заключению, что болезнь эта – цинга, которой страдал и покойный царь. Составили мазь и пластыри для ног и предписали известную диету, обнадеживая, что «с Божьей помощью можно вылечить, но только постепенно и не скорым временем».
18 июля совершилось коронование юного царя с присвоенными сему акту обрядами и следующими затем пиршествами.
Меж тем государственные дела велись так, как это было установлено при Алексее Михайловиче, и царствование Федора по наружности казалось продолжением царствования его отца. Те же четыре ближних боярина стояли во главе управления, то есть князья Никита Иванович Одоевский и Юрий Алексеевич Долгорукий, Богдан Матвеевич Хитрово и Артамон Сергеевич Матвеев. Последний по-прежнему был «великих посольских дел сберегатель», то есть ведал иностранными сношениями. Федор очень почтительно относился к своей мачехе Наталье Кирилловне, оставил ей весь ее придворный штат и даже велел выстроить для нее и ее детей особые деревянные хоромы с зимним садом. Но недолго длились мир и согласие при дворе Федора; вскоре ясно обозначились две стороны или партии: Милославские и Нарышкины; первая начала враждебно относиться ко второй. Дочери Марьи Ильиничны и ее родственники с тревогой смотрели на болезненное состояние Федора и таковое же следующего затем единоутробного брата Ивана; потому, естественно, опасались, что престол перейдет к маленькому царевичу Петру, а за его малолетством управление может очутиться в руках его матери.
Среди сестер юного царя наиболее выдавалась Софья, которая года на четыре была его старше. Нестройная и некрасивая, она обладала большим умом и еще большим честолюбием. Наряду с братом она пользовалась уроками Симеона Полоцкого, пристрастилась к чтению и литературным упражнениям. Вообще, дочери Алексея Михайловича имели более свободы и получили более широкое образование в сравнении с прежними московскими царевнами, которые ограничивались церковнославянской грамотой и чтением святых житий. Дочери Алексея вместе с мачехой присутствовали на вошедших в моду при дворе театральных представлениях, которые вносили новую, сильную струю в их умственное развитие и мировоззрение. Софья так увлеклась этими зрелищами, что пробовала сочинять драмы и сама разыгрывала их в кругу близких. А чтение хронографов познакомило ее с судьбой некоторых византийских царевен и цариц, которые умели забрать в свои руки правительственную власть, и ее мечты направились в ту же сторону. Окружая больного брата своими попечениями, Софья искусно старалась возбуждать его против мачехи и всей нарышкинской родни. Ей в этом отношении своими наговорами усердно помогала бывшая мамка царя боярыня Анна Петровна Хитрово, большая ханжа и сплетница, которая к деятельному участию в интригах привлекла и своего сродника, влиятельного боярина, дворецкого и оружничего Б.М. Хитрово; а он, как известно, был одним из главных недоброжелателей Матвеева и противников Алексеева брака с Нарышкиной. Соучастником их был также дядька царя, князь Ф.Ф. Куракин; а из семьи Милославских наиболее ревностным врагом Нарышкина и Матвеева явился боярин Иван Михайлович, который при Федоре занял влиятельное положение и получил в свое ведение Иноземский приказ.
Хотя молодой государь продолжал оказывать уважение вдовствующей царице, однако враги умели причинить ей столько всяких неприятностей, что Наталья Кирилловна покинула столицу и удалилась со своими детьми (сын и две дочери) в подмосковное село Преображенское. Но Милославским этого было недостаточно: им нужно было свалить главную опору семьи Нарышкиных, боярина Матвеева, который все еще занимал важный государственный пост и, по-видимому, пользовался милостью и расположением молодого государя. Между прочим, враги против него пустили в ход сплетню о каком-то духовном завещании, которым будто бы Алексей Михайлович, под влиянием Матвеева, назначил своим наследником царевича Петра, а до его совершеннолетия государственное управление предоставил самому Матвееву.
Несмотря на явную нелепость подобных сплетен, им удалось поколебать доверие Федора II к Матвееву. Началось с того, что его устранили от надзора за придворной аптекой и от пробы лекарств, которые приготовлялись для царя. В дальнейших действиях против Матвеева помог его врагам помянутый выше датский резидент Гоэ, человек, отличавшийся дурным поведением, пристрастием к горячим напиткам и вздорными, неверными сообщениями своему двору о московских делах. Матвеев, как начальник Посольского приказа, имел с ним столкновения, и при Алексее Гоэ некоторое время находился в явной немилости у царя. Спустя несколько месяцев по воцарении Федора он был отозван из Москвы и, стакнувшись с врагами Матвеева, задумал теперь ему отомстить. Во время пути к Архангельску он прислал в Москву жалобу на то, что Матвеев будто бы не доплатил ему 500 рублей за рейнское вино, поставленное ко двору. Милославские воспользовались этой жалобой, чтобы выставить сего последнего казнокрадом, стяжавшим себе всякими неправдами большие богатства. Власти и не подумали допросить резидента, а прямо обвинили Матвеева. По указу государя он назначен был воеводой в Верхотурье, куда и отправился с сыном Андреем. Эта почетная ссылка, очевидно, не удовлетворила его врагов. Матвеев с семьей и дворней плыл по Каме; едва он достиг Лаишева, как здесь его арестовали, причем тщательно рылись в его скарбе, разыскивая какие-то подозрительные лекарства, о которых допрашивали и его людей, и его самого. Потом привезли его в Казань, где воеводствовал один из Милославских (боярин Иван Богданович), и здесь содержали под крепким караулом до решения его судьбы. Бывшего царского друга и советника обвинили в разных преступлениях и даже в чародействе, а затем по царскому указу он был лишен боярства, всего имущества и сослан вместе с сыном на далекий север, в бесприютный, голодный и холодный Пустозерский острог. Тщетно посылал он оттуда челобитные царю с указаниями на свои службы и с уверениями в своей невинности. Тщетно обращался письменно с просьбой о заступничестве к разным лицам, в том числе к патриарху, князьям Долгоруковым и Одоевским, Родиону Матвеевичу Стрешневу, Б.М. Хитрово, И.М. Милославскому. Никто не вступился за несчастного опального боярина.
Патриарх Иоаким в это время расправлялся со своим недругом, известным царским духовником протопопом Андреем Савиновичем Постниковым. Последний по своей сварливости на погребении Алексея Михайловича завел спор с патриархом, утверждая, будто право вложить прощальную грамоту в руку покойного царя принадлежит ему, духовнику, а не патриарху; протопоп забылся до того, что грозил убить патриарха. С соизволения молодого царя Иоаким предал протопопа суду церковного собора. Тут он был изобличен в разных проступках, а особенно в пьянственном и блудном поведении. По соборному приговору его лишили священства и сослали в Кожеезерский монастырь.