Воеводой в Чигирин назначен окольничий Иван Иванович Ржевский. Он нашел здесь разрушенные укрепления и отсутствие хлебных запасов. Человек умный и распорядительный, Ржевский принялся вновь укреплять город, собирать запасы и пополнять гарнизон. Усердным помощником его в этих приготовлениях был известный генерал Гордон. Гетман Самойлович и князь Ромодановский снова двинулись с главными силами на помощь Чигирину, но только в начале июля достигли Днепра и начали переправу на Бужинском перевозе. Предводитель турецких полчищ визирь Мустафа-паша (преемник знаменитого Ахмеда Коприли) упредил их и явился под Чигирином. Он осадил город, начал бомбардировать его и вести подкопы; а часть войска с крымцами выслал против русских главных сил, которые в нерешительности остановились на днепровских берегах, где и отразили ряд неприятельских нападений. По наказу из Москвы они должны были ожидать к себе на помощь известного князя Каспулата Муцаловича с черкесами и калмыками. Только в конце июля пришел Каспулат с отрядом всего в 2000 человек. Такая ничтожная помощь отнюдь не могла вознаградить русских за потерянное в ожидании время. Теперь начальники решили идти к самому Чигирину, который тщетно молил о скорейшей выручке и уже едва держался. Ржевский был убит разорвавшейся бомбой. Его заменил генерал Гордон, который и продолжал энергичную оборону крепости. К несчастью, турецкие подкопы успешно взрывались и производили большие опустошения и пожары. Не доходя до Чигирина, Ромодановский и Самойлович должны были вступить в генеральное сражение с турками и татарами 5 августа. Оно было очень упорно и стоило нам больших потерь. Московские и казацкие полки наконец сломили неприятеля и обратили его в бегство. Но Ромодановский и тут не изменил своей медленности; вместо того чтобы спешить скорее к городу, он переночевал на поле битвы, а на другой день хотя и двинулся далее, но все-таки не подошел к самому городу и не ударил на осаждающих, а стал посылать подкрепления малыми частями. Тщетно Гордон умолял главного воеводу о более решительном наступлении. Вялость и нерешительность его повели к тому, что в его собственном войске дисциплина заметно падала; московские ратные люди начали уходить толпами, не слушать команды, прятаться в обозы; только солдатские полки и стрелецкие приказы не уклонялись от битвы с неприятелем. Гетман без воеводы также ни на что не решался, а его казацкие полки подверглись еще большему расстройству, чем московские. Дело кончилось тем, что 11 августа, когда большой подкоп взорвал часть укреплений, турки бросились на приступ, ворвались в нижний город и зажгли верхний. Наступили страшная сумятица и бегство осажденных. Вечером к Гордону пришел приказ от Ромодановского вывести гарнизон и из верхнего города. Уходя, русские подожгли свои складочные магазины. Когда турки вошли в замок, произошел взрыв порохового склада, от которого погибло их несколько тысяч. Ромодановский и гетман пошли обратно к Днепру, построив свои войска табором. Турки и татары преследовали их, но не могли разорвать русских таборов. В 20-х числах августа русские переправились на левую сторону. Но и турки не задержались в Чигирине, а покинули его дымившиеся развалины и ушли дамой, предоставив Правобережную Украйну Юраске Хмельницкому.
Таким образом, известный своей продолжительной службой на юго-западной московской украйне, князь Григорий Григорьевич Ромодановский под Чигирином похоронил свою боевую славу. Его нерешительный образ действия и не совсем понятное иной раз поведение возбудили нарекания и толки среди современников. Между прочим, говорили, что Ромодановский был запуган неприятелями: его сын Андрей находился в татарском плену, и турецкий визирь тайно дал знать воеводе, что если он помешает взять Чигирин, то получит голову своего сына, набитую сеном. В этой угрозе нет ничего невероятного, а также и в том, что она могла ослабить рвение старого воина. Но еще вероятнее, что на его поведение влиял тайный царский наказ, который разрешал ему в случае особой трудности отстоять Чигирин, покинуть и окончательно разорить этот город. По крайней мере, правительство не сделало Ромодановскому никакого упрека и ограничилось отозванием его в Москву. А между тем, по отзыву самих мусульманских источников, в этом первом открытом столкновении Московского государства с Оттоманской империей русские обнаружили такие доблести, которые смутили мусульман, и они воочию убедились в угрожающем для них возрастании русского могущества.
Юраска Хмельницкий остался на Западной У крайне с толпой татар и поляков; настоящих казаков было у него мало. Он рассылал по городам универсалы о покорности; страх, наведенный турецким нашествием и разорением Чигирина, был так велик, что некоторые приднепровские города поддались ему добровольно, каковы Корсунь, Канев, Черкасы, Ржищев, Жаботин и прочие; а некоторые подольские места перешли к нему от поляков на основании незадолго заключенного у них с Турцией Журавницкого договора; таковы: Кальник, Немиров, Межибож, Бар и прочие. Хмельницкий утвердил свое пребывание в Немирове и отсюда стал управлять страной. Но управление это состояло в выжимании деньгами и съестными припасами последних средств из опустелой страны, и притом отличалось варварской жестокостью. Не ограничиваясь разорением правой стороны, он посылал свой сброд и сам ходил на левую для грабежа и добычи. Он даже пытался захватывать здесь жителей и заселять ими правобережные пустыни. А некоторые жители, бежавшие прежде с правого берега на левый, прельщенные его универсалами, стали переходить на свое старое пепелище. Такое обратное движение встретило энергичное противодействие со стороны московского правительства и гетмана Самойловича. Весной 1679 года он послал на правый берег своего сына Семена с казаками и царскими ратными людьми; кроме того, отправлены были туда и другие отряды. Левобережные отряды сожгли Ржищев, взяли Канев, Корсунь, Жаботин и некоторые другие места, разорили их, а жителей перегнали к себе на левую сторону. Это событие известно в народной памяти на Украйне под названием «сгона». Правое Приднепровье теперь совсем обезлюдело. Только Побужье и северная часть Западной Украйны, остававшиеся в польских руках, еще имели малороссийское население.
Приближался к концу срок Андрусовского перемирия, и оба правительства, московское и польское, вели длительные переговоры о его возобновлении. Поляки, по обыкновению, требовали возвращения завоеванных нами областей, а также возвращения Киева. Москва же более всего хлопотала об удержании за собой этого священного для русских города.
После многих споров в июле 1678 года полномочные польские послы, Михаил Чарторыйский и Казимир Сапега, заключили в Москве новое тринадцатилетнее перемирие (считая с июня 1680 г.). Москва довольно дорого заплатила полякам за Киев: она уступила им уезды или поветы Невельский, Себежский и Велижский и, кроме того, уплатила им некоторую сумму денег. Польское правительство неоднократно предлагало московскому воевать турок и татар общими силами. Но с русской стороны постоянно уклонялись соединить свои войска с польскими. Особенно восставал против такого соединения гетман Самойлович, который советовал более всего опасаться польского коварства и предпочитал союзу с Польшей заключение мира с Турцией и Крымом. Это мнение разделяли и в Москве. Хотя московское правительство принимало разные военные меры, особенно для обороны Киева, на случай нового нашествия турок; однако оно попыталось завязать непосредственные переговоры о мире в самом Константинополе, куда в конце 1678 года и был с сею целью отправлен дворянин Даудов. Оказалось, что и турецкое правительство тяготилось войной, так как походы под Чигирин стоили ему больших потерь, а польза от них получилась очень малая. Тем не менее султан не хотел отказаться от Западной Украйны и неуклонной границей ее полагал реку Днепр. После разных пересылок условлено было перенести мирные переговоры в Крым, где хан Мурад-Гирей должен был служить посредником и уполномоченным со стороны султана.
Для сих переговоров из Москвы, осенью 1680 года, были отправлены посланниками полковник и стольник Василий Михайлович Тяпкин, долгое время бывший резидентом в Варшаве, и дьяк Посольского приказа Никита Моисеевич Зотов, известный тем, что обучал грамоте царевича Петра Алексеевича. Тяпкин по пути в Крым заехал в Батурин к гетману Самойловичу, который присоединил к московскому посольству писаря Прилуцкого полка Семена Раковина, знавшего татарский язык. Вместе с сим посольством ехал из Москвы крымский гонец Халиль-ага со своей свитой. От города Сум посланников провожал конвой в 600 человек, взятых частью из гетманских казаков, частью из рейтар Белгородского разряда. В статейном списке посольства, принадлежащем перу дьяка Зотова, находим любопытное описание перехода известным Муравским шляхом по степям, отделявшим тогда Московское государство от Крыма, – перехода трудного и крайне опасного вследствие нападений и грабежей от рыскавших по степи ногаев, калмыков и воровских казаков из Запорожья. В городке Валки путники вышли за укрепленную Белгородскую черту и вступили в открытую степь. Далее Муравский шлях шел по водоразделу между притоками с одной стороны Днепра, с другой – Дона и Азовского моря. По вершинам Орели, Самары, Тора, Конских, Овечьих и Молочных вод местность более или менее не лишена была рыбных речек и озер, сенных лугов и дубрав, обилующих зверями и дичью, а далее расстилалась уже голая безводная степь с выжженной травой; и люди, и кони должны были довольствоваться своими запасами, которые везли на телегах. На вершине Молочных вод начальник конвоя (майор Моканаков) взбунтовал рейтар и казаков, так что они, несмотря ни на какие убеждения посланников, покинули их и воротились домой. Путники после того шли с великим страхом от разбойников и по ночам отдыхали, держа в руках оружие и коней. Но затем начали встречаться пасшие стада перекопские татары, которые, благодаря вмешательству Халиль-аги, помогли посольству 19 октября благополучно добраться до города Перекопа. Он представлял небольшую четырехугольную крепость, окруженную каменной стеной и довольно глубоким рвом; а вокруг крепости теснились посады, состоявшие наполовину из жалких избенок и полотняных кибиток.