История России. Алексей Михайлович и его ближайшие преемники. Вторая половина XVII века — страница 113 из 154

25 октября посольство остановилось в деревне на берегу речки Альмы, близ ханского стана; ибо хан на ту пору уехал из своей столицы Бахчисарая по поводу морового поветрия. Посланников и свиту поместили в каких-то каменных избах без потолков, без полов и дверей и не давали от хана корму ни им самим, ни их лошадям; приходилось все покупать, и дорогой ценой. Затем начались для них всякие мытарства и притеснения. Вместо того чтобы представить посланников ханову величеству, почти силой заставили Тяпкина прежде идти на поклон к ближнему ханову человеку Ахмет-аге; последний принял стольника высокомерно, сидя на коврах и облокотись на бархатные золотные подушки, одетый в зеленое суконное платье турецкого покроя на соболях и с белой чалмой на голове. Когда же посланники представились самому хану, то по уговору с Ахмет-агой дворцовые люди не брали их за шею, чтобы силой нагнуть до земли, и они сами сделали земной поклон. Мурад-Гирей сидел в углу палаты на красном бархатном ковре, опершись на золотные подушки. Он был среднего роста, довольно красив; волосы имел черные с проседью, а бороду красил; платье его также было белого сукна и турецкого покроя, а исподний кафтан тофтяной алого цвета, шапка татарская красного сукна с собольей опушкой. По обеим сторонам его стояли ближние люди, частью в турецком, частью в татарском наряде, кто в чалме, кто в шапке. Посланники проговорили свою речь по наказу, подали государеву грамоту, завернутую в тафту, и поднесли поминки из сороков соболей. Хан спрашивал о здоровье великого государя, не снимая шапки. Он пожаловал посланникам золотные кафтаны, которые тут же на них и надели. Потом посланники были с поклоном у царевичей, или салтанов, Калги и Нурадина, говорили им речи по наказу и поднесли поминки при таких же церемониях, как у хана. Каждый из них также принимал посольство, сидя на бархатном ковре с подушками, имея ближних людей, стоявших по обе стороны, и также отдаривал золотыми кафтанами. Посланникам разрешили съездить в Жидовский городок (Чуфут-Кале), чтобы повидаться там с пленным боярином В.Б. Шереметевым, которому они привезли жалованье от царя червонным золотом и соболями; отдали царское жалованье и другому пленнику, стольнику князю Андрею Ромодановскому. Шереметев потом был призываем к участию в мирных переговорах, которые велись со стороны хана Ахмет-агой и другими ближними людьми.

Тяпкин и Зотов настаивали на том, чтобы граница шла по рекам Роси, Тясмину и Ингулу. Но татары не признавали никакой другой границы, кроме Днепра. Тщетно наши посланники пытались подкупить хана и его ближних людей; ему предлагали 10 000 червонцев, а им 3000; кроме того, обещали богатые дары турецкому султану и великому визирю. Мурад-Гирей ответил, что не возьмет и 100 000, ибо он человек подневольный и должен исполнить волю султана. Чтобы сломить упорство русских дипломатов, их стали держать в тесном заключении и грозили посадить в яму. Тяпкин и Зотов, имея тайный наказ заключить мир во что бы то ни стало, наконец уступили. К главному условию, то есть границе по Днепру, они присоединили следующие статьи: чтобы перемирию быть на 20 лет и в это время ни султану, ни хану между Днепром и Бугом новых городов не ставить, а старых не поправлять; Киев с ближайшими городами и селами, каковы Васильков, Триполье и прочие, остаются за Москвой, также Запорожье, с правом казакам и промышленникам ловить рыбу на Днепре и его притоках и ездить до Черного моря ради соляного и звериного промысла; пленники, Шереметев, Ромодановский и прочие, подлежат выкупу или размену. Хану обещаны ежегодные поминки. Хан согласился на эти условия. Послали их в Константинополь, откуда привезли согласие султана Магомета IV. Однако при окончательном договоре и шерти (присяге) возникли новые споры, так как в татарской шертной грамоте были пропущены некоторые статьи, например о Запорожье. Но и тут русские дипломаты в конце концов уступили. 4 марта 1681 года они имели у хана отпускную аудиенцию в шатрах близ Бахчисарая; причем хан шертовал (присягал) на Коране в соблюдении заключенного договора. А 7 марта были на отпуску у калги-салтана Тохтамыш-Гирея в селении Акме-чети (ныне город Симферополь), потом у Нурадын-салтана Саадет-Гирея в другом селении. Оба царевича также шертовали на Коране. Спустя два дня русское посольство выехало в обратный путь. Около Перекопа к нему присоединились отправленные в Москву крымские послы со своей свитой: от хана мурза Сулешов, от калги Халиль-ага, от Нурадына другой ага. Отсюда с татарским конвоем они совершили путь к Днепру до турецких каменных городков (Шан-Кермень, Казы-Кермень и пр.), построенных на обоих берегах и снабженных огнестрельным снарядом, чтобы отнять у запорожцев путь к морю. Турецкий бей или начальник этих крепостей (некий Ян Муравский, родом из литовских татар) дал послам новый конвой, который проводил их до Запорожской Сечи, стоявшей тогда на реке Базавлуке.

Знаменитого кошевого атамана Дмитрия Серка уже не было в живых: он умер более полугода назад у себя на пасеке недалеко от Сечи. Последнее время своей боевой деятельности этот запорожский богатырь и гроза басурман в особенности ознаменовал шатаньем между Москвой и Польшей и враждой с гетманом Самойловичем, которого власти над собой не признавал, считая себя более достойным гетманской булавы и, кроме того, злобясь на него за отнятие некоторых запорожских маетностей (земельных угодий). На место его кошевым был выбран Иван Стягайло, который склонил непокорных запорожцев к новой присяге на верность московскому царю и оказывал уважение власти гетмана Малороссийского или, как тогда выражались, «поддался под его регимент». Он вместе со старшиной любезно встретил послов, помолился с ними в сечевом храме Покрова Богородицы, накормил обедом и затем отпустил с честью. Особенно довольно было заключенным перемирием малороссийское войско. Гетман Самойлович в своей резиденции Батурине принял посольство, русское и татарское, с большими почестями и угостил большим пиром, сопровождавшимся музыкой и пушечной пальбой. При выезде из города «ближний человек» гетмана Иван Мазепа поднес от него Тяпкину и Зотову в дар по булатной сабле в серебряной оправе с шелковыми поясами.

Этот Мазепа успел вкрасться в расположение и доверие Самойловича и сделался его правой рукой, особенно при сношении с московским правительством. Незадолго до посольства Тяпкина в Крым Мазепа вместе с гадяцким полковником Васильевичем ездил в Москву по следующему важному поручению. На левой стороне Днепра скопилось тогда много переселенцев с правого берега (до 20 000 семей), которые не находили себе земельного помещения и обременяли местных жителей. Гетман просил отвести им земли в четырех слободских полках (Харьковском, Ахтырском, Сумском, Острогожском), которые образовались также из украинских переселенцев, вышедших ранее с той же правой стороны. Вместе с тем он просил, чтобы эти полки, находившиеся в ведении Белгородского разряда, были переведены под регимент малороссийского гетмана. Таким образом, лишаясь всякой надежды на воссоединение запустелой Правобережной Украйны с Левобережной, Самойлович желал возместить эту потерю присоединением Слободской Украйны к Гетманщине. Но московское правительство на такое предложение отвечало уклончиво и обещало распорядиться отведением свободных земель под новые поселения. Отпуская Тяпкина и Зотова в Москву, гетман просил их напомнить царскому величеству о правобережных выходцах, которых приходится ему, гетману, кормить из собственных средств. Но и это напоминание не имело успеха; в Москве также были рады заключенному перемирию, но отнюдь не желали за счет собственных областей увеличивать территорию гетманского регимента. В том же 1681 году дьяк Возницын ездил в Константинополь за султанским подтверждением или ратификацией Бахчисарайского перемирия. Там выдали ему требуемую грамоту, но также не внесли в нее статью о принадлежности Запорожья к Московскому государству. После многих споров дьяк принужден был взять грамоту с таким пропуском.

Между тем дело о размене пленных замедлилось. Только в ноябре 1681 года под Переволочной на берегу Днепра совершился наконец этот размен. Но при этом за В.Б. Шереметева пришлось все-таки внести очень большой выкуп (40 000 серебряных рублей, более полумиллиона теперешних). Целый 21 год томился в тяжкой неволе этот знатный боярин после чудновского поражения, успел там состариться и освободился только для того, чтобы спустя около полугода окончить свои дни в родной Москве. Вместе с ним были освобождены князь Андрей Ромодановский и многие другие русские пленники.

Вскоре после того сошел с исторической сцены неудачный сын знаменитого отца, Юраска Хмельницкий. Своей чрезмерной жестокостью он вызвал слезные жалобы, был возвращен из Немирова в Константинополь и там умер или, как полагают, казнен.

Правобережную Украйну султан отдал во владение соседнему молдавскому господарю Иоанну Дуке; а последний назначил туда гетманом какого-то Драгинича с приказом возобновлять разоренные города и заводить новые поселения из валахов и малороссиян. Универсалы его, обещавшие всякие льготы обратным переселенцам, производили волнение на левой стороне и даже некоторых переманили, что побудило Самойловича и московское правительство принимать меры против обратного движения помянутых выше выходцев правого берега. Решено было отвести им новые земли на границе Слободской Украйны со степью, а для защиты их провести новую черту, то есть вал с крепостями и засеками, вдоль реки Коломака, впадающей в Ворсклу.

Любопытно, что первая война Московского государства с мусульманской Турецкой империей нашла отголосок на его восточных окраинах. Узнав о падении Чигирина, башкиры и соседние с ними татары заволновались по обе стороны Уральского хребта. «Турки и крымцы нам родня и одной с нами веры», – говорили они и стали готовиться к войне с русскими. Они ходили под Кунгур, взяли его острог и разорили окрестные селения (1679 г.). С башкирами готовы были соединиться калмыки. Почти в начале Федорова царствования (январь 1677 г.) главный калмыцкий тайша Аюкай Мончаков с разными другими тайшами, а также кочевавшие вместе с ними ногайские мурзы вновь присягнули на подданство московскому царю под Астраханью в присутствии местного воеводы князя Щербатова; причем тайши, по обычаю, целовали своих божков или бурханов, книгу Бичик и четки, а на голову клали саблю и приставляли ее к горлу. Однако калмыки нисколько не думали покидать своих грабительских привычек. Шайки их, между прочим, нападали на станицы донских казаков, угоняли у них скот, брали в плен их жен и детей. В отместку им казаки собирались партиями и ходили громить калмыцкие улусы. Эта мелкая война очень обеспокоила московское правительство: оно посылало казакам указы не трогать калмыков, которые присягнули на подданство и служат тому же великому государю; посылали и к калмыцким тайшам звать их на службу против крымских татар (1678 г.). Но тайши, с Аюкаем во главе, отказались от похода, ссылаясь на обиды от донских казаков. Тогда правительство обратилось к известному черкесскому князю Каспулату Муцаловичу и поручило ему помирить калмыков с казаками. Но, по-видимому, и эта попытка не увенчалась успехом; Аюкай, наоборот, начал мириться со своими старыми степными соперниками, то есть с крымцами и башкирами. Соединенные толпы калмыков и татар на