падали на украинные поволжские города; явились под Пензой и сожгли внешний город и посад. Заключенный вскоре Бахчисарайский договор очевидно умиротворяющим образом повлиял на наши ближние юго-восточные украйны.
Около того же времени произошло движение на Яике. Толпа воровских казаков, с атаманом Васькой Касимовым, завладела Гурьевом-городком, взяла там пушки, порох, свинец, денежную казну и засела в устье Яика на острове (1677 г.). Московское правительство опасалось, как бы не повторился разинский мятеж, и приняло энергичные меры. Против воров послан был из Астрахани сильный отряд на стругах. Те начали уходить морем; но были настигнуты и разбиты. Остаток их спасся на юг и стал грабить туркменские и персидские берега; но там был истреблен.
В Западной Сибири к движению башкир, калмыков и татар присоединились и киргизы, которые нападали в особенности на уезды Томский и Красноярский и разорили много деревень. Даже самоеды воспротивились сборщикам ясака и приступали к Мангазейскому острогу, но были отбиты. В Восточной Сибири пытались заводить бунты якуты и тунгусы. Главный повод к тому давали сами русские воеводы и служилые люди своими притеснениями и вымогательствами, особенно при сборе ясака в царскую казну. Последние часто действовали вопреки постоянным из Москвы наказам, по которым следовало привлекать инородцев в государево подданство более всего ласкою, а не суровостью. Но все эти местные движения обыкновенно усмирялись, благодаря моральному и физическому превосходству русских ратных людей, а главное, благодаря разрозненности племен и родов и даже их взаимной вражде между собою; так что русские нередко находили помощь против мятежных инородцев со стороны их же соплеменников.
Меж тем как ясачные сибирские инородцы заводили мятежи и пытались освободиться от московского владычества, более далекие их соседи, некоторые монгольские владетели, присылали в Москву с предложением подданства и выражениями преданности. Так, от монгольского хана Лоджана и его родичей в 1680 году приходило посольство, чтобы подтвердить «верное подданство и обещание служить и всякого добра хотеть и против неприятелей его царского величества поиск чинить» подобно тому, как «служил верою и правдою» его отец Алтын-хан деду и отцу Федора Алексеевича. Но, конечно, за этими пышными фразами скрывалось простое желание получать от царя жалованье, и подобные посольства отпускатись обыкновенно с богатыми подарками46.
Что касается мер ради внутреннего порядка и государственного устроения, то кратковременное царствование Федора Алексеевича отличалось обилием таких мер и как бы усиленной правительственной деятельностью. Замечательны, между прочим, указы о точном распределении времени и дел для самих правительственных занятий, о поддержании наибольшего благочиния и уважения к особе и жилищу государя и вместе о смягчении прежнего, слишком рабского, к нему отношения. Таковы: во-первых, расписание, в какие ближайшие дни и числа и из каких приказов вносить дела на рассмотрение Боярской думы (1676 г.). Например: в пятницу 4 августа из приказов Разрядного, Посольского, Малороссийского, Новогородской чети; в понедельник, 7-го числа, из приказов Большой казны, Иноземского, Рейтарского, Большого прихода, Ямского и так далее. Затем следовало определение времени, в которое бояре, окольничие и дьяки, ведающие приказы, должны приезжать и выходить из них (1679 г.). А именно: приезжают они поутру за час до начала дня, а выезжают в шестом часу дня; вечером приезд в первом часу ночи, отъезд в седьмом. В следующем году постановлено, чтобы начальные люди, дьяки и подьячие сидели в приказах днем пять часов и вечером тоже пять часов. Далее Федор запретил своим придворным чинам, именно стольникам, стряпчим, московским дворянам и жильцам, писать в челобитных к царю, «чтобы он великий государь пожаловал умилосердился яко Бог»; вместе с тем указал сим чинам, чтобы в случае какой заразной болезни у них в доме (горячка, оспа и т. п.) они заявляли о том в разряде, а сами не являлись во дворец на Постельное крыльцо и государя в походах не сопровождали впредь до указа (1680 г.). Тем же придворным чинам было запрещено на дороге при встрече с боярами, думными и ближними людьми слезать с коней и кланяться в землю: сию честь подобает воздавать только ему, великому государю (1681 г.). Федор прибавляет, что такого обычая не было при державе его деда и отца. В том же году последовало распоряжение, ограничивающее доступ во внутренние палаты дворца стольникам, дворянам и жильцам, которые собирались на Постельном крыльце. (На том же крыльце объявлялись им царские указы.) В зимнее время разрешалось одним входить в соседние с Постельным крыльцом сени, называемые Передней палатой, другим проходить в старую Золотую палату, причем полковникам из стольников не водить за собой денщиков и стрельцов, никому не водить и детей, а за переграду с Постельного крыльца дозволялось переступать только судьям, «которые сидят по приказам», но и тем «в верх не ходить» (т. е. в государевы покои). Разумеется, туда приходили только те, которых государь позовет. В то же время боярам и прочим думным людям разрешено ездить в городе летом в каретах, а зимой в санях парой, но в праздничные дни бояре могли ездить четверкой, а на свадьбу даже шестерней. Другие же придворные чины, то есть спальники, стольники, стряпчие и дворяне, в летнее время должны были ездить верхом, а в зимнее и на санях, но в одну лошадь; на санях же парой или в каретах ездить им не дозволено. Кроме того, имеем особый именной указ, определявший одежду бояр, думных и придворных чинов, в которой они должны являться в праздничные и торжественные дни при царских выходах. В самые большие праздники они надевали золотые ферязи, в другие бархатные, а третьи объяренные. Этот указ издан в декабре 1680 года. А уже в октябре следующего года царь повелел всем думным людям, дворянам и приказным носить короткие кафтаны, а в длинных охабнях и однорядках не являться не только во дворец, но и в Кремль. Это было началом реформы старой долгополой одежды.
Видим некоторые попытки к смягчению судебных жестокостей. Например, за первую и вторую татьбу запрещено отсекать пальцы, руки или ноги, а приказано ссылать воров в Сибирь на пашню вместе с женами и с детьми, которые не старше трех лет. Жестокий обычай окапывать в землю по шею тяжких преступниц (особенно мужеубийц) смягчается тем, что, обыкновенно не дожидаясь смерти, их откапывают и постригают в монастырь. Но крепостное право, очевидно, входит в большую и большую силу. Например, имеем боярский приговор о том, что если помещик уедет из Москвы, не заплатив пошлинных денег (с судебных актов), то «править (чинить правеж) те деньги на людях их (т. е. на холопах) и на крестьянах» (1676 г.). Крестьяне, таким образом, уже приравниваются к холопам. А спустя пять лет самый приказ Холопьего суда решено уничтожить и дела его перенести в общий Судный приказ, что указывает на объединение всех крепостных людей. О полном прикреплении крестьян свидетельствует также статья, подтверждающая Уложение (в указе, относящемся к поместным и вотчиным делам, в 1681 г.): если помещик в драке, без умысла или «пьяным делом», убьет крестьянина другого помещика, то обязан взять из своего поместья лучшего крестьянина с женою и детьми и отдать владельцу убитого. В судебном отношении важен указ (1679 г.), совершенно отменивший губных старост и сыщиков и повелевавший «губные избы во всех городах сломать». Губные же дела (т. е. уголовные) подчинены воеводам, и губные подьячие переведены в съезжие или воеводские избы. Вместе с тем отменены горододельцы, ямские приказчики, осадные, пушкарские головы, хлебные и денежные сборщики: все их дела приказано ведать воеводам, «чтобы впредь градским и уездным людям в кормех лишних тягостей не было». Следовательно, видим усиление воеводской власти и распространение воевод не на одни только пограничные или инородческие области, но и на все Московское государство. Вместе с ними растет и усиливается государственная централизация. Далее заслуживает внимание отмена таможенных и винных откупов вследствие больших недоимок, чинимых откупщиками, и с 1 сентября (нового) 1681 года сбор доходов с таможенных и кружечных дворов вновь отдан «на веру» таможенным головам и целовальникам. Любопытно также распоряжение о торговле шелком. Армяне хотя и обязались доставлять в Россию весь шелк, который они покупали в Персии, но это обязательство исполняли очень плохо. Западные иноземцы, как известно, постоянно добивались в Москве разных торговых льгот. Между прочим, голландцы через своего посланника фан Кленка просили разрешения торговать непосредственно с персиянами в России и получать от них шелк-сырец. Московское правительство, как истинно национальное, по этому вопросу спросило мнение своих гостей или наиболее крупных торговцев. Гости дали умный ответ и разъяснили, какой произойдет ущерб для государства, если иноземцы по всей России будут между собой торговать помимо русских людей; а потому последнюю торговлю можно дозволить только в Архангельске. Правительство поступило согласно с их мнением.
Самым важным внутренним мероприятием в царствование Федора Алексеевича является, конечно, отмена местничества.
Это учреждение уже давно сыграло свою главную роль: разъединить, ослабить боярскую знать и тем укрепить, обеспечить московское самодержавие. Дальнейшее существование его уже стесняло это самодержавие, заставляя вращаться все в том же заколдованном кругу, назначать на высшие места в государстве не наиболее способных и энергичных людей, а наиболее родовитых и знатных. На царских выходах и пирах, конечно, обычай местничать не имел большого влияния на государственные дела; но при назначении правителей, послов и судей он уже причинял немало затруднений и ущерба. А самый большой вред, как известно, он приносил в военное время, и сколько неудач терпели русские рати от местничества воевод! Против этого зла употреблялось объявление похода «без мест». При Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче почти все походы были объявлены «без мест», с угрозой отобрания вотчин и поместий и заключения в тюрьму. Однако и эта угроза не всегда оказывалась действительной, и случаи местнических счетов нередко продолжали повторяться.