овая казнь (битье кнутом) впредь производилась не в Кремле перед Судным приказом, а «за Спасскими воротами в Китае на площади против рядов» (указ 1685 г.). Вероятно, тут имелось в виду поместить эту казнь подалее от царского дворца и соборов и притом сделать ее более публичной. Во время стрелецкой и раскольничьей смуты уважение к царскому жилищу, по-видимому, ослабело. А потому потребовался (в 1684 г.) особый указ, и притом повторный, чтобы караульные стрельцы строже смотрели за порядком и не допускали слуг или холопов, сопровождавших бояр и дворян, стоять с лошадьми подле Успенского и Архангельского соборов и подле самого дворцового крыльца, а отодвигали бы их дальше, к Ивановской колокольне, к Троицким воротам и к приказам Судному, Большого дворца и Конюшенному. Слугам повелевалось стоять смирно, без крику, шуму и свисту; драк между собой и кулачных боев не заводить, сторонних людей и в особенности иноземцев не задирать и не бранить, прохожих не толкать и под ноги не подшибать, по Кремлю на лошадях не скакать; а во время царских выходов слуги должны слезать с лошадей, снимать шапки и близко к царскому пути не стоять. Нарушителей сего указа велено брать в Стрелецкий приказ и там «чинить им жестокое наказанье и торговую казнь».
Само собой разумеется, что старообрядческое движение, подавленное в столице, отсюда распространилось по областям. Так, из царской грамоты новогородскому митрополиту Корнилию (в ноябре 1682 г.) мы узнаем, что в его епархии раскольники «чинят церквам Божиим смущение», а ему непослушание и непокорность. Грамота предписывает принять строгие меры, брать у воеводы служилых людей для посылки и привода виновных в приказ Духовных дел для розыска, а потом отсылать их к «градскому суду». В том же году видим отписку тобольского воеводы верхотурскому воеводе, чтобы он в своем уезде устроил по всем дорогам крепкие заставы, которые должны задерживать людей, в большом количестве стремящихся на р. Тобол в Утяцкую слободу, где вновь заводится раскольничья пустынь. Таковая пустынь в том краю уже существовала прежде; но при Федоре Алексеевиче собравшиеся здесь раскольники, со своим учителем монахом Даниилом во главе, учинили самосожжение, когда узнали, что за ними послан военный отряд.
Особенно чувствительно это движение отозвалось на Дону, где раскол успел свить одно из крупных своих гнезд. Здесь какой-то старец Иосиф со товарищи волновал умы подложным письмом от имени царя Ивана Алексеевича, который будто бы призывал казаков в Москву, чтобы смирить непокорных ему бояр. Из Москвы послали туда толмача Посольского приказа Тараса Иванова, который потребовал от войска выдачи воровского старца (летом 1683 г.). Войсковой атаман Фрол Минаев и старшины должны были выдержать бурное сопротивление простых казаков прежде, нежели удалось устроить поимку воров. Старшины при этом внушали московскому посланцу, что у них смута происходит от раскольников, сосланных в украинные города и бежавших оттуда на Дон, на Хопер и Медведицу. Они просили доложить князю Василию Васильевичу Голицыну, чтобы подобных воров не ссылали в такие близкие к Дону места. Любопытно, что в том же году донская голытьба попыталась броситься на Волгу с атаманом Скалозубом, по примеру Разина. Но, отбитые от Царицына, воры эти потом сгинули бесследно.
Умножившийся в областях раскол вызывал все новые меры и строгие указы со стороны правительства. Замечателен в особенности указ 1685 года, направленный против расколоучителей и совратителей. Таких людей, которые на Москве и в городах церковь Божию не посещают, священников к себе не пускают, на исповедь к ним не приходят и Святых Тайн не причащаются, указано «накрепко пытать», давать им меж собой очные ставки, и если не раскаются, то казнить их сожиганием в срубах, также жечь и тех, которые подговаривают других к самосожжению; «без всякого милосердия казнить смертию» и таких «воров» обоего пола, которые ходят по деревням и склоняют взрослых и детей к перекрещиванию, «нарицая прежнее святое крещение неправым». Мало того, если раскольники живут у других, а эти, зная об их расколе, о том не известили, то сих последних «бить кнутом и ссылать». Но подобные указы и меры не могли прекратить зло; наоборот, оно все усиливалось.
Дело в том, что среди раскольников укоренилась мысль о наступлении царства Антихриста и о близкой кончине мира; а вместе с нею росла проповедь самоистребления, которое стало совершаться преимущественно посредством огня. Этот способ добровольной смерти особенно сделался излюбленным после того, как был одобрен самым авторитетным расколоучителем, то есть Аввакумом, который с похвалой отозвался о помянутом иноке Данииле, устроившем «гарь» в Тобольском уезде, на реке Березовке. Выше мы говорили, что добровольное «горение» или самосожигательство началось в Нижегородском краю; отсюда оно распространилось потом за Урал, в Пошехонье, в Поморье и в Новгородскую область. Нередко осуждавшие себя на горение мужчины и женщины предварительно постригались от своих учителей в иноческий чин, а иногда подвергались и новому крещению. Являлись особые проповедники, которые ездили по волостям, смущали верующих рассказами о разных видениях и убеждали к самосожжению как к самому верному средству спасти свою душу и наследовать вечное блаженство. Например, некий дьякон Игнатий посредством разосланных им проповедников собрал в Палеостровском монастыре значительную толпу так называемых «посмертников» и заперся с нею в одной из монастырских церквей. Целую неделю провели они в посте и покаянии, готовясь к смерти. Игнатий думал только устроить «гарь» для своего «стада», а сам хотел уйти под предлогом «иных поучить». Но проповедники не пустили его и заставили сгореть вместе (1687 г.). Спустя года два в том же Палеостровском монастыре инок Герман вместе с учеником Игнатия, Емельяном Ивановым, собрал новую толпу посмертников обоего пола, постриженных им в монашество. Они перевязали и посадили под караул монастырских старцев, награбили в разных местах старые иконы и книги, запаслись порохом и пищалями и вступили в сражение с посланным против них военным отрядом; а затем подожгли монастырские здания. Тут сгорело до полутора тысяч человек; вместе с ними погибли тринадцать человек братии с игуменом.
В то же время среди донских казаков раскольники до того умножались, особенно по реке Медведице, что отсюда начали действовать вооруженной рукой. В 1688 году против них двинулся донской атаман Кутейников с отрядом и осадил построенный ими городок Кузьмин (названный по имени их расколоучителя Кузьмы Косого). Осада, однако, была неуспешна, и только в следующем году атаману Аверкиеву удалось взять и разорить городок, а защитников его перебить. Другие толпы раскольников, теснимые войском, ушли с Дона в землю тарховского шамхала и там поселились. Вообще немало русских приверженцев старой веры начали тогда спасаться от гонений в соседние страны, особенно польские и шведские пределы.
Меж тем как приверженцы старой веры обвиняли русскую иерархию в искажении православия разными ересями, заимствованными от латин и новогреков, в самой этой иерархии не было единодушия. Среди нее обозначались два главных течения: латино-польское и собственно греческое. Проводниками первого были киевские ученые домогилянского периода, с известным иеромонахом Симеоном Полоцким во главе; а во главе грекофилов явились известный старец Епифаний Славинецкий, киевский ученый домогилянского периода, и патриарх Московский Иоаким. Латинствующая партия была сильна не числом своим, а значением при дворе, где, кроме личного влияния царского наставника, то есть С. Полоцкого, во время Федора и Софьи преобладало вообще польское культурное влияние. После кончины Полоцкого главным представителем латинствующей партии является любимый ученик его даровитый Семен Медведев, постригшийся в монахи под именем Сильвестр. Благодаря своему учителю, Медведев приобрел покровительство царя Федора и получил видную и хорошо оплачиваемую должность справщика Патриаршей типографии (т. е. редактора или, собственно, корректора печатаемых там церковных книг); а по смерти Полоцкого к нему перешло придворное значение последнего как ученого деятеля и стихотворного панегириста; тогда же он занял важное место строителя или настоятеля Заиконоспасского монастыря. При Софье он стал в ряды наиболее усердных ее сторонников, заодно со своим другом и бывшим товарищем по службе в приказе Тайных дел, а теперь начальником стрельцов и доверенным лицом правительницы Федором Шакловитым.
Столкновение двух указанных течений в особенности ярко проявилось по поводу так называемой «хлебопоклонной ереси».
Уже в Средние века в западной, или латинской, церкви утвердилось мнение о пресуществлении Святых Даров в тело и кровь Христову во время произнесения слов: «примите, ядите» и прочее. С Запада это мнение вместе с богословской наукой перешло в киевские школы, а отсюда проникло и в Москву; чему способствовало и вообще польское культурное влияние того времени. Но Греческая церковь держалась другого мнения о времени пресуществления, отнеся его к словам: «и сотвори убо хлеб сей». В Москве эти два мнения уже в конце Алексеева царствования вызвали спор между Симеоном Полоцким и Епифанием Славинецким. После них этот спор горячо продолжали, с одной стороны, Сильвестр Медведев как последователь Полоцкого, то есть хлебопоклонной ереси, а с другой – инок Евфимий, ученик Славинецкого. Ефимия поддерживал патриарх с некоторыми приближенными лицами из духовенства; а Сильвестр опирался на сочувствие Софьи, князя Голицына и прочих полонофилов. Слишком полагаясь на их покровительство, он неуважительно относился к патриарху Иоакиму и в своем кружке позволял себе отзываться о нем как человеке малого образования. («Учился мало и речей богословских не знает».) Латинствующую партию втайне подстрекали и снабжали аргументами иезуиты, которые при Софье и Голицыне проникли в Москву, завели здесь свою школу и занялись пропагандой. Но партия православных нашла себе сильных поборников в двух ученых греках.
Задуманное при царе Федоре II учреждение в Москве высшего училища или Академии, наподобие Киевской, теперь было приведено в исполнение, однако не без некоторых препятствий и осложнений.