азывал во дворце свои фокусы, удивляя царя и царицу. Он был щедро одарен; потом в Моравии присоединился к посольской свите, но успел уже промотать все полученное от царя.
Иностранных газет или курантов выписывалось в Москву до 20. По словам Снегирева, в Мос. арх. Мин. ин. дел сохранились многие выписки разных годов (с 1645 по 1692) из газет голландских, немецких еженедельных ведомостей, гамбургских, бреславских, амстердамских, цесарских, краковских и проч. (Московские ведомости. 1850. № 21. По ссылке у М.Н. Капустина «Дипломатические сношения России с Западной Европой». С. 76). О записном приказе есть особое исследование С.А. Белокурова (Чт. Об-ва ист. и древн. 1900. Кн. 3 и его сборник «Из духовной жизни московского общества XVII века»). Он же нашел «Сказание об Успении Пресвятой Богородицы» среди бумаг царя Алексея в делах Тайного приказа и, подвергнув его исследованию, полагает, что это или произведение самого царя или, по крайней мере, им правлено (Ibidem). Книга Грибоедова издана Обществом любителей древней письменности, под наблюдением проф. Платонова и В.В. Майкова (Памятники древней письменности. CXXI. СПб., 1896). Относительно придворной литературы или, собственно, письменности Посольского приказа, руководимой А.С. Матвеевым, в Москов. арх. Мин. ин. дел сохранились любопытные акты 1672–1675 гг., заключающие челобитья иконописцев и золотописцев о покупке материалов для письма и украшения книг и о выдаче жалованья за произведенные работы (Дополн. к Актам ист. Т. 6. № 43). Отсюда узнаем, например, что чернец Маркелл писал «новопереводную книгу Хрисмологион с Еллиногреческого языка на Словенский, книжным бывшим письмом»; «Книгу о избрании блаженной памяти великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси» раскрашивали иконописцы Иван Максимов и Сергей Васильев; живописец Оружейной палаты Богдан Салтанов писал «на полотне серебром и красками 12 пророчиц сивилл»; он же расписывал в книгу «Василиологион персоны ассирийских, перских, греческих, римских царей и великороссийских великих князей и великих государей царей, всего 26 мест» и т. д. «А слагал те книги и сбирал из различных книг Посольского приказу еллиногреческого языку переводчик Николай Спафарий да подьячий Петр Долгово». У А. Востокова в «Описании русских и славянских рукописей Румянцевского музеума» (с. 790. № CCCLXV) указано, что Хрисмологион переведен «с эллиногреческого повелением благочестивейшего, тишайшего, самодержавнейшего государя, царя и великого князя Алексея Михайловича чрез Николая Спафария» в 1673 г. К тому же году относится и дело о выезде переводчика греческого языка в Посольском приказе Н. Спафария (Ibid).
43 Древ. рос. вивл. Ч. 6. Дополн. к Актам ист. Т. 6. № 58 (Избрание и поставление Питирима в патриархи). Акты ист. Т. 4. № 231 (Поставление Иоакима в новгородские митрополиты). Двор. разр. Т. III. 1104, 1106, 1116, 1122, 1123, 1158. Тут известие и о столкновении патриарха Иоакима с царским духовником не везде ясное: на сцене является еще брат духовника костромской протопоп; но какую роль он играл в этой ссоре, трудно понять. Более выясняется дело из суда над Андреем Савиновичем при царе Федоре Алексеевиче. Соборное осуждение его с изложением проступков хранится в Синод, биб-ке (По ссылке Соловьева. Т. XIII. С. 243. Примеч. 189). «Житие и завещание святейшего патриарха Московского Иоакима», составленное иноком Новоспасского монастыря, издано в 1879 г. Обществом любителей древней письменности, под редакцией и с предисловием Н.П. Барсукова (перепечатано г. Савеловым во 2-м томе его «Материалов для истории рода дворян Савеловых». Острогожск, 1896). Ссыльный экс-патриарх упорно отказывался признать законным избрание Иоакима без согласия его, Никона. См. дело патриарха Никона. Изд. Археогр. ком. Под редакцией Штендмана. СПб., 1897. Духовную боярина О.И. Шереметева см. в приложении к т. III «Рода Шереметевых». Письмо царя к Н.И. Одоевскому о смерти его сына Михаила издано в «Москвитянине». 1851. № 2 у П.И. Бартенева в «Собрании писем царя Алексея Михайловича» и во 2-м томе Зап. Отд. рус. и слав, археол. С. 702. Ю.В. Арсеньева «Ближний боярин князь Никита Иванович Одоевский» (1650–1684). М., 1902. Павел Потоцкий, кастелян каменецкий, о котором упоминается в нашем тексте, был взят в плен в 1655 г. и проживал в Москве около 13 лет. Царь женил его на боярышне Салтыковой и сам был крестным отцом его сына Федора. После Андрусовского договора Потоцкий отпущен на родину и умер в 1674 г. Жена его приняла католичество, а сын Федор был впоследствии архиепископом Гнезненским, т. е. примасом Польши. Павел Потоцкий оставил несколько сочинений, в том числе: Moscovia vel narratio de moribus Monarchiae Russorum. Собрание его сочинений издано в 1747 г. в Варшаве графом Андреем Залуским. (Opera omnia Pauli comitis in aureo Potok.) Книга о Московии переведена на русский язык, но не вполне, и помещена в двух книжках «Северного архива» за 1825 г., под заглавием: «Характеры вельмож и знатных людей в царствование Алексея Михайловича». Но характеристики Потоцкого не отличаются ясностью и беспристрастием. Например, не совсем понятен его отзыв о князе Ю.А. Долгоруком, который будто бы хотел казаться Фабием, а был похож на Катилину. Койэт, наоборот, с особым уважением отзывается о сем князе и отличает его от других бояр, постоянно называя «полководцем». О Б.М. Хитрово Коллинс (гл. VIII) отзывается очень дурно; но тут же проговаривается почему: «Получая много денег от голландцев, он не любит англичан». Сей английский врач обвиняет Богдана Хитрово не только в наушничестве царю, но и в большой склонности к любовным делам; в чем ему помогал лекарь-жид, почитаемый за лютеранского перекреста (фон Гаден?). Последний прежде долго жил в Польше, а потому «доставлял ему полек» (вероятно, из среды пленниц, забиравшихся в Белой и Малой России). По сему поводу Коллинс обвинял Богдана даже в отравлении своей жены. А о помянутом влиятельном жиде-лекаре замечает, что благодаря его покровительству жиды начали размножаться в городе и при дворе (вероятно, в качестве аптекарей, алхимистов, часовых мастеров, ювелиров и т. и.). Древ. рос. вивл. Ч. 14 (о кончине царевича Алексея Алексеевича и церемониал его погребения). СГГ и Д. Т. 4. № 97. Дворц. разр. Т. III. 973–981 (объявление Федора Алексеевича наследником). Очерчивая личность царя Алексея, Коллинс говорит, что у него шпионы рассеяны повсюду в народе и в войсках; поэтому «ничего не делается и не говорится, чего бы он не знал». Подобно Рейтенфельсу, сей англичанин указывает на необыкновенные постничество и набожность царя: он не пропускает ни одной церковной службы, за всенощной постом кладет по 1000 и более земных поклонов, «Великим постом обедает только три раза в неделю, четверг, субботу и воскресенье; в остальные дни ест по куску черного хлеба с солью, по соленому грибу или огурцу и пьет по стакану полпива». О наружности царя замечает, что он «красив, здорового сложения, волосы его светло-русые, не бреет бороды, высок ростом и толст, его осанка величественна; он жесток во гневе, но обыкновенно добр, благодетелен, целомудрен». В другом месте, повторяя почти то же о наружности, прибавляет, что царь около 6 футов ростом и лоб у него «немного низкий» (Гл. IX, XXI–XXIII). Рейтенфельс несколько разноречит с Коллинсом, говоря, что Алексей росту среднего при тучном теле. Возможно, что в его пребывание в Москве увеличившаяся тучность царя немного скрадывала его рост. Тот же Рейтенфельс подтверждает дворцовые записи, говоря, что царь в это время ездил не верхом, а в карете. Он же перечисляет царских докторов-иностранцев: Фон Ре-зенберг, Блюментрост, Грамонт, еще какой-то араб и крещеный жид, наиболее доверенный царя (конечно, фон Гаден). Относительно царских лекарей вообще см. Д.В. Цветаева «Медики в Московской России и первый русский доктор». М., 1896. В последние годы жизни царя Алексея во время его поездок за ним возили «шкатулу», по-видимому, большой сундук, разделенный на ящики «со всякими лекарствами», аптекарскими припасами и соответственной посудой (Дополн. к Актам ист. Т. 6. № 94).
О предсмертной болезни царя и погребении говорится у Коэта и Рейтенфельса; а о том, что царица Наталья, несомая из дворца на носилках, склонила голову на грудь какой-то боярыни, – у последнего. Черниговский архиепископ Лазарь Баранович написал книжку, заключавшую в себе «Вечерний плач» о преставлении великого государя царя Алексея Михайловича и «Заутреннюю радость» о восшествии на престол Федора Алексеевича. Посылая эту книжку новому царю, он выражается так: «Российское наше солнце точию на земли позна запад свой, в небе же восходити начат и сияти с праведными». «Егда же тоя же вся Россия зело радуется, яко во место того зашедшего солнца ваше царское величество равное тому возсия солнце» («Письма» Лаз. Барановича. Чернигов. Изд. 2. 1865. С. 207. Дополн. к Актам ист. Т. 9. № 1).
А.П. Барсуков указывает на раскольничью рукописную тетрадку, хранящуюся в Гос. архиве, в Делах тайной эксп. Автор ее, современник кончины царя Алексея, извещал о ней из Москвы в какой-то глухой скит своему духовному отцу. Между прочим, он иронизирует: «Есть у них новая книга: „Сабля Никонианская". Они нарицают ее „Меч духовный" епископа Лазаря Барановича. В предисловии книги пишет в лицех царя того и царицу и чад всех ухищренно в лицех. Тут же похвалу ему приплел еще: „Ты, царю державный, царствуешь зде, донележь круг солнца. Имаши царствовали без конца. Слыши, государь, не мы затмеваем, сами о себе лжепророчествуют"» (Род Шеремет. Т. VIII. С. 171–172). ПСЗ. Т. I. № 619–624. (О кончине царя Алексея и присяге Федору.) В конце сего царствования дворцовые записи отмечают два загадочных дела. Во-первых, по извету боярина Кирилла Полуэктовича Нарышкина Алексей призывал А.С. Матвеева, и тот «про свою болезнь дурную сам извещал, и ему указано ехать к себе домой» (Дворц. разр. Т. III. 1236–1237). Во-вторых, розыск над слепой ворожеей девкой Фенькой, обвиненной, по-видимому, в какой-то порче и запытанной до смерти (Ibid. 1426–1430).