9.
Гетман и войсковая старшина не замедлили на первый план выдвинуть вопрос о правах малороссийского народа, затронутый во время переяславской присяги и отклоненный московскими послами. Когда эти послы воротились из Малороссии, Войско Запорожское решило и со своей стороны отправить посольство, чтобы бить челом о своих нуждах и правах. Сначала в Москве выражали желание, чтобы сам гетман приехал «видеть пресветлые царские очи». Но Хмельницкий уклонился от личной поездки к царю, под предлогом тревожного состояния Украйны, ее небезопасности от татар и ляхов. Затем ожидали, что главой посольства явится войсковой писарь, то есть Иван Евстафьевич Выговский. Но и он также уклонился; вместо него старшим послом отправился войсковой судья Самойло Богданов; а вторым послом поехал переяславский полковник Павел Тетеря. В числе их товарищей находились пасынок гетмана Кондратий и сын судьи Богданова Иван. Посольская свита заключала в себе более 50 человек; она была еще многочисленнее; но путивльский воевода, окольничий Степан Гаврилович Пушкин, не пропустил целых 70 человек казаков и поворотил их назад (за что потом получил выговор от государя и отмену своего распоряжения). В Москве посланникам оказаны были торжественная встреча и ласковый прием. Их поместили в старом денежном дворе, предварительно починив его «кровли, заборы, ворота и навесы» и произведя его очистку. Первый царский прием состоялся 13 марта в столовой избе. Для переговоров с ними царь назначил особую комиссию из бояр, князя Алексея Николаевича Трубецкого, В.В. Бутурлина, окольничего Головина и думного дьяка Алмаза Иванова. Посольство привезло с собой и представило московскому правительству списки с разных привилеев войску и жалованных грамот гетману от королей Сигизмунда III, Владислава IV и Яна Казимира; самое важное место между привезенными документами занимал Зборовский договор. Посланники подали челобитную, которая заключала более 20 просительных статей о правах и вольностях Войска Запорожского; каковы: право свободно выбирать гетмана, полковников и иную старшину; судиться по своим казацким обычаям; иметь в городах урядников из своих же людей, которые бы собирали доходы на государя; учинить реестровое войско в 60 000 человек, которому давать государево жалованье, также давать жалованье на пушки, порох и свинец; гетману на булаву предоставить Чигиринское староство, оставить за ним право принимать послов из соседних стран, утвердить грамотами за казаками и шляхтой их маетности в наследственном владении, а также за монастырями и церквами и так далее.
Почти на все эти статьи «государь указал и бояре приговорили быть так по их челобитью». Затруднение возбудили только статьи о жалованье войску и о приеме гетманом иностранных послов. Казацким посланникам напомнили о том, как гетман в присутствии старшины заявлял боярину Бутурлину с товарищи, что, как бы ни было велико Запорожское Войско, «государю в том убытка не будет, потому что они жалованья у государя просить не учнут»; теперь же государь собрал многие рати для обороны Украйны и христианской веры, а эти рати требуют больших расходов; что же касается доходов с городов и местечек Малой России, то царь пошлет своих дворян переписать эти доходы и, смотря по тому, будет указ о жалованье. Но посланники настаивали и просили, кроме приличного жалованья старшине, положить на каждого рядового казака по 30 польских злотых, если же невозможно, то хотя половину того; а иначе они не знают, как воротиться домой с отказом и показаться войску, которое может от того замутиться. При сем они постоянно ссылались на жалованье, назначавшееся Запорожскому Войску Речью Посполитой (которое она легко обещала, но почти никогда не уплачивала). Расчетливое московское правительство при всем своем желании ласкать и ублаготворять новых своих подданных не хотело слишком обременять коренную часть своего государства расходами на его окраины. А потому, в конце концов, оно согласилось на уплату жалованья, но из малороссийских же доходов и, смотря по этим доходам, когда они будут приведены в известность. А пока царь жалует войску по четверти угорского золотого на человека. Относительно просьбы гетмана оставить за ним право принимать иностранных послов, по указу государя и боярскому приговору дозволено ему принимать и отпускать тех послов, которые будут приходить для «добрых дел», и о них доносить государю; а которые придут с противными, то есть неприязненными, предложениями, тех задерживать и без государева указу не отпускать. Но с турецким султаном и польским королем, во всяком случае, без царского разрешения гетман не может ссылаться.
Подтверждая общевойсковые права и вольности, московское правительство в это время принуждено было удовлетворять многие личные ходатайства о разных пожалованиях и милостях, с которыми обратились в Москву особенно члены войсковой старшины, начиная с гетмана. Кроме соединенного с гетманской булавой, то есть пожизненного, владения Чигиринским староством, Хмельницкий через своих посланных выпросил как подтверждение королевских привилеев на потомственное владение Суботовским имением, так и еще некоторыми местечками и слободами (Медведовка, Борки, Жаботин, Каменка, Новосельцы). Но этими имениями он не ограничился, а исходатайствовал еще себе у государя в вечное потомственное владение город Гадяч со всеми принадлежавшими к нему угодьями. Вообще Хмельницкий широко воспользовался обстоятельствами, чтобы удовлетворить своему любостяжанию. Сами посланники гетмана также не преминули исходатайствовать себе пожалование вотчин; а именно Богданов местечко Старый Имглеев, а Тетеря местечко Смелую, со всеми их землями и живущими на них «подданными», да еще с правом курить вино и держать всякие питья. Мало того, они выпросили себе и своему потомству право отправлять царскую службу или в Войске Запорожском, или в судах градских и земских, наравне с «земянами и шляхтою Киевского воеводства»; другими словами, они из сословия казацкого перечислялись в сословие шляхетское. Это стремление всех казацких старшин и урядников приобрести себе потомственное шляхетское достоинство, слиться с местными шляхетскими родами (православными и потому неизгнанными) в один высший землевладельческий и крестьяновладельческий слой на У крайне, по образцу польскому, является господствующей чертой того времени.
Малороссийскому посольству во время его пребывания в Москве царь оказывал милостивое внимание, снисходил к его просьбам и приказывал отпускать ему обильный корм; патриарх Никон также не однажды принимал их и угощал. 15 марта, в среду на шестой неделе Великого поста, был царский смотр на Девичьем поле рейтарскому и солдатскому ученью. Алексей Михайлович велел Богданову и Тетере с товарищи быть в своей свите на этом смотру, и, конечно, не без задней мысли: показать малороссийским казакам часть своего по-европейски устроенного войска, которому предстояло той же весной выступить в поле для обороны Малой России, воссоединенной с Великой.
В конце марта посланники были отпущены на родину, щедро одаренные соболями, камками, сукнами, кубками и деньгами. Вместе с многочисленными жалованными грамотами и привилеями они увозили также богатые подарки гетману и новую для него печать с царским «именованьем» (вместо прежнего королевского). Ближние бояре Б.И. Морозов и И.Д. Милославский, к которым Хмельницкий обращался как к своим ходатаям перед царем, также послали ему приветственные письма, которые дошли до нас. Вероятно, такое же письмо было послано и главным его ходатаем, то есть патриархом Никоном.
Одновременно с посольством Богданова и Тетери в Москву приехали уполномоченные от мещан украинского города Переяслава, в лице их войта, одного из бурмистров, одного из райцев, подписка, и двух представителей от ремесленных цехов. Они также ходатайствовали о сохранении своих старых привилеев или собственно о подтверждении Магдебургского права и цехового устройства, пожалованных им Сигизмундом III и Владиславом IV. Из их челобитных грамот, однако, видно, что польские власти мало уважали все эти права и привилеи; так, старосты переяславские отнимали у города земли и приписывали их к замку, налагали на мещан незаконные тяготы, особенно мучили кормами и подводами для всяких своих посланцев и так далее. Мещане и ремесленники просили еще об оставлении у них трех ярмарок в году, о варении канунов или меду на вольную продажу дважды в год (под большие праздники); причем воск шел на церковь и на пропитание нищих и тому подобное. Все эти просьбы были исполнены, и привилеи утверждены государем. В апреле переяславский войт Иван Григорьев с товарищи был отпущен из Москвы. А в мае прибыл киевский войт Богдан Самкович с пятью товарищами, именно с бурмистром, райцем и тремя лавниками, ради той же цели, то есть бить челом о подтверждении магдебургских прав и привилеев города Киева, о ярмарках, торгах, канунах и прочем, а также о возвращении мест и земель, отнятых католическим духовенством и шляхтой. Кроме списка со старых королевских привилеев, они были снабжены просительными за них письмами гетмана Хмельницкого и писаря Выговского, первого царю, а второго боярину В.В. Бутурлину, как своему другу и радетелю малороссийского народа. Царь на ту пору отсутствовал и находился в походе. Боярская дума рассматривала челобитье по статьям и большую часть их приговорила: «быть по-прежнему», а имевший значение наместника царского святейший патриарх Никон утверждал эти приговоры. Но были в челобитьях и такие статьи, на которые бояре отвечали отказом. Так, ссылаясь на недавнее разорение, причиненное Киеву войсками гетмана Радзивилла, мещане просили и получили разные льготы в поборах и повинностях; но на просьбу их в течение 10 лет не вносить те 3000 золотых, которые прежде город давал воеводе Киевскому, было отказано. Также не последовало согласия на возвращение тех мест и сел, которыми уже владели казаки. Алексей Михайлович потом своими жалованными грамотами городу Киеву также подтвердил боярские приговоры.