Получив разрешение на отпуск антиохийского патриарха, путивльский воевода снарядил его в путь, назначил пристава для его сопровождения, снабдил его на содержание денежной суммой, распределенной на 14 дней пути от Путивля до Москвы; причем патриарху назначалось по 25 копеек в день, архидиакону по 7 копеек, прочим лицам свиты соответственно их значению. Поздним утром 24 июля, в понедельник, путешественники двинулись в путь. Дороги оказались еще более узкими и трудными, чем доселе; они пролегали по густым непроходимым лесам; притом в июле и августе шли частые дожди, от которых образовались везде ручьи и непролазная грязь. Однако, благодаря исправным казенным подводам, путешественники довольно скоро подвигались вперед, минуя небольшие селения и останавливаясь в наиболее крупных, где досыта кормили лошадей ячменем. На третий день добрались до Севска, который показался Павлу большим городом с величественной, отлично устроенной и вооруженной крепостью, рвы которой были обставлены острыми рогатками, и вне которой шли двойным рядом надолбы, долженствовавшие задерживать нападение конницы. По обыкновению, дорога направлялась через средину посада, острога и кремля. Севский воевода, муж преклонных лет и внушающий почтение, очень дружелюбно приветствовал владыку, прислал ему большое количество напитков и сообщил разные подробности о своей стране и походе царя. Из этой беседы, равно и из других подобных, Павел заключил, что московиты очень любят своего царя Алексея и очень боятся своего патриарха Никона. Обыкновенно воеводы и другие чиновники просили антиохийского владыку, чтобы тот похвалил их перед московским патриархом, когда с ним свидится; ибо он и царь одно. Переменив экипажи и лошадей в Севске, путешественники пустились далее и, проехав верст 30 большей частью по сосновому лесу и мимо нескольких деревень, заночевали в лесу; а на заре продолжали свой путь.
Павел делал попутные наблюдения над сельскохозяйственными обычаями и приемами местного населения. Он видел, как крестьяне вырубали лес, очищали землю от пней и немедля ее засевали; как они пахали на одной лошади сохой вместо коров, которые употребляются для того на востоке, и быков, которых по нескольку пар запрягают в плуги в Молдо-Валахии и Малой России. И в Малой, и в Великой России сеяли пшеницу, ячмень и особенно рожь, из которой с помощью хмеля выделывали водку; она очень дешева в стране казаков и очень дорога у московитов (вероятно, по причине налога); затем следовали: овес, горох, греча, просо, репа, лен, из которого приготовляют рубашки, и так далее. Поля летом представляют зеленые или разноцветные ковры. Сжатый хлеб связывали в снопы, которые складывали в скирды, покрытые досками; а обмолачивали хлеб, просто раскладывая его вокруг врытого в землю бревна, к которому привязывали лошадей и гоняли их по хлебу то в ту, то в другую сторону; причем молотили только старый хлеб, собранный года за два, а новый сохраняли. Запасы сена на зиму оставляли на скошенных лугах (вероятно, сложенное в стога), пользуясь полнейшей безопасностью; путешественники также с любопытством смотрели на русские серпы и грабли. Виденные ими леса изобиловали высокими прямыми соснами и елями; встречались тополь и липа. Последняя в июне и июле была покрыта цветами, которые далеко от себя распространяли благоухание. Из этого дерева приготовляли дуги, сундуки, колеса, оглобли и прочее; его кора (лубки) шла на покрышку домов и экипажей; из нее же выделывали веревки и рыболовные сети, циновки, лапти и так далее. Дома же строили из еловых бревен, плотно пригнанных друг к другу, с дощатыми кровлями, выведенными горбом, чтобы на них не залеживался снег. В земле казаков, во время владычества ляхов, евреи устраивали обширные постоялые дворы (корчмы) для проезжих, с которых взимали плату за постой, за пищу, за водку и за корм скота. В земле же московитов таких дворов не было, и путешественники останавливались в тех домах обывателей, которые отводил сопровождавший их пристав. Иногда они останавливались в поле ради пастьбы коней, но при этом много страдали от дождей, комаров и других беспокойств.
Русские женщины невольно обращали на себя внимание путешественников своей красотой и миловидностью, а дети их своими румяными лицами. Головной женский убор у крестьянок составляла маленькая шапочка с отвороченными краями, подбитая ватой; в больших селениях и городах сверх нее носили колпак с черным мехом, закрывавший волосы; а девицы имели род высокой шапки с меховым отворотом. Жены богатых людей носили колпаки или расшитые золотом и украшенные дорогими камнями, или из хорошей материи с желтым пушистым мехом. На мужчинах были узкие кафтаны с пуговицами и петлицами, застегнутыми сверху донизу.
Волосы у московитов тонкие, хорошо расчесанные вдоль головы; стригут их очень редко, а бороды не бреют и оставляют ее расти на свободе. Меж тем жители Молдо-Валахии и Малой России бреют головы, оставляя род локона, спускающегося на глаза; очень немногие сохраняют бороду, а обыкновенно ее бреют и носят густые усы. Но торговцы, приезжающие в страну московитов, опасаются брить голову или бороду, потому что последние очень не любят этого обычая. Вообще среди малоруссов и великоруссов антиохийцы не видали людей, пораженных уродством, каким-либо телесным недостатком, расслабленных, прокаженных или больных (которых так много на Востоке); разве только кто-либо из богачей страдает подагрой.
После Севска путники проехали укрепленные города, Карачев, Волхов, Белев, Лихвин, и достигли Калуги. Везде они заметили строгие меры предосторожности, принятые против внешних неприятелей и их шпионов. Дорога всегда пролегала через середину города или селения, с узким проходом по мосту, через реки и озера, и потом через болота; объезжих путей не было; следовательно, никакой иноземец не мог миновать надзора и пропуска. Нашим путникам приходилось переезжать засеки и укрепленные черты. Тут они пробирались иногда лесом, до того частым, что жители не раз спасались в нем от вражеских набегов. Дорога упиралась в укрепленные ворота, снабженные башнями, от которых в обе стороны тянулись или тын, то есть частокол, или надолбы, то есть бревна, связанные в решетку, на известных расстояниях прерываемые небольшими крепостцами, или острожками. От Волхова стали встречаться телеги с пленными польско-литовскими женщинами и детьми, которых везли с театра войны; а мужчин московиты избивали мечом. «Сердца наши разрывались за них, – пишет Павел, – Бог да не даст нам видеть подобное». Он сообщает также, что, отправляясь на войну, царь Алексей издал указ, чтобы во всех его городах каждое воскресенье перед литургией или после нее священники собирались в главный храм и совершали молебствие (о победе), а затем крестный ход вокруг крепости, что и было исполняемо.
От Севска путешественники ехали до Калуги, не переменяя лошадей; здесь они встретились с греческими торговцами, которые бежали из Москвы от моровой язвы и рассказывали о ее необыкновенной губительности. Со стесненным сердцем антиохийцы отправились в дальнейший путь. Но едва отъехали от Калуги 15 верст по трудной холмистой и размокшей от дождей дороге, как, к великой их радости, навстречу явился гонец, посланный от патриарха Никона и бояр с поручением отправить их на царском судне в Коломну, чтобы там переждали моровую язву. Путешественники вернулись в Калугу и тут пробыли некоторое время, пока приготовляли для них особое судно с разными помещениями и с каютой для владыки-патриарха. В этом городе из местных произведений наиболее славились яблоки и дыни по своему вкусу и величине. А из бесед с калужским воеводой они вывели заключение, что вообще московские сановники люди очень любознательные, склонные рассуждать о тонких вопросах и вести глубокомысленные споры. Так, сей воевода спрашивал восточных гостей, откуда взялись лишние восемь лет сверх пяти тысяч пятисот от воплощения Господа Христа. Павел откровенно сознается, что антиохийцы не могли разрешить такое недоумение. Он заметил при этом, что видел у воевод множество книг, а у киевских будто бы целые воза, и воеводы будто бы прилежно их читают.
Патриарх Макарий с собственной свитой поместился на означенном судне, сопровождавшие его греческие монахи и торговцы сели на другое, и в пятницу 11 августа эти суда от Калуги поплыли вниз по Оке. Тут архидиакону Павлу пришлось наблюдать судоходство московитов по их внутренним рекам. Корабль двигался вперед с помощью длинных шестов с железным наконечником. Если он садился на мель, его с трудом сдвигали с нее теми же шестами; а если поднимался противный ветер, то рабочие выходили на берег и тащили его канатами. Извилистые берега Оки от Калуги до Коломны, то есть на расстоянии 200 верст, казались хорошо заселенными и возделанными; деревни были очень близко расположены друг к другу. Путешественники плыли мимо нескольких городов, каковы Алексин, Серпухов, Кашира. Тут они останавливались и посылали переводчика известить о своем прибытии; а тот или являлся лично, или присылал чиновника, в сопровождении священников, с поклоном и подарками, состоявшими из съестных припасов и напитков. Останавливались они более при монастырях (Владычний, Высоцкий, Троицкий), посещали их и отстаивали там или всенощную, или обедню. Когда они достигли устья Москвы-реки, то повернули в нее. По этой реке спускалось в Волгу много судов, шедших из Москвы с семьями, которые бежали от моровой язвы. Не доезжая немного до Коломны, антиохийский патриарх и его спутники пристали к Голутвенному монастырю и отстояли здесь вечерню. А на следующее утро, 17 августа, они приплыли к самой Коломне, где воевода встретил их с духовенством и всем народом. Их привели в каменную крепость, где в соборном храме они отстояли обедню, после которой поместились в епископских кельях, ибо коломенская кафедра после ссылки Никоном епископа Павла пока не была занята. В челе местного духовенства и церковного управления поэтому стоял соборный протопоп.
Павел Алеппский восхищается высокими каменными стенами и башнями Коломенского кремля. Он описывает его сводчатые подземелья, или тайники, ведущие к реке, ворота с железными решетками, снабженными подъемной машиной, и надворотные иконы с навесом от дождя и с фонарями вместо лампад, башню со сполошным колоколом, в который ударяют в случае пожара; причем жители домов с топорами спешат для его тушения. Далее он распространяется о важнейших коломенских церквах, их куполах, иногда покрытых зеленой черепицей, иконостасах, массивных и расписанных восковых свечах, вставленных в каменные с резьбой колонки, и так далее; а также о большой тюрьме при епископии, с цепями и колодками для ее провинившихся слуг и крестьян, о епископских угодьях и доходах и прочем. Коломенская епископия считалась беднейшей сравнительно с другими; а между тем под ее ведением находилось более 15 городов и 2000 селений.