Съезды уполномоченных теперь происходили в селении Кардис (почти на половине дороги между Дерптом и Ревелем). Шведы, и без того требовательные, по заключении Оливского мира с Польшей сделались еще неуступчивее и требовали полного возвращения всех завоеванных в Ливонии городов. Напрасно Россия пыталась получить хотя только Ивангород, Ям и Копорье. Ввиду бедствий польской войны и тяжелого положения наших дел в Белоруссии и Малоруссии Москва наконец согласилась почти на все шведские требования, и 21 июня был заключен вечный мир в Кардисе. Так печально окончилась завоевательная попытка Алексея Михайловича со стороны Балтийского моря. Но, по обстоятельствам времени, Москва была рада и этому миру. Теперь она могла главное свое внимание и свои очень ослабленные средства обратить на борьбу с поляками и их союзниками татарами.
Но русские дела в Литве и Белоруссии и после того шли неуспешно.
Летом 1661 года происходил знаменитый Варшавский сейм, на котором король старался предупредить борьбу партий (обострившуюся по поводу вопроса о немедленном избрании ему преемником французского принца Конде) и на котором он произнес пророческие слова о будущем разделе земель Речи Посполитой между ее тремя соседями: Москвой, Пруссией и Австрией. (Он, собственно, говорил о ближайшем времени, если его не послушают и не изберут немедленно преемника; последнего все-таки не выбрали.) После того он лично предпринял поход для обратного завоевания городов литовских и белорусских, в сопровождении Стефана Чарнецкого и Павла Сапеги. Города эти, занятые многочисленными московскими гарнизонами, не получая подкреплений, без особого труда стали переходить в польские руки.
Из Гродно московский отряд сам ушел при вести о приближении короля. В Могилеве жители перешли на сторону поляков и также заставили москвитян очистить город. Король осадил Вильну. Начальствовавший здесь воевода, стольник князь Данило Мышецкий, заперся в Виленском замке с горстью бывших у него людей и храбро оборонялся в ожидании подмоги со стороны князя Хованского. Но последний, вместе с Ордином-Нащокиным, потерпел новое и полное поражение от поляков, предводительствуемых Жеромским, потерял большую часть войска, пушки и с немногими людьми спасся в Полоцк. И после того князь Мышецкий продолжал свою отчаянную оборону. Поляки стали готовиться к решительному приступу. Узнав о том, Мышецкий хотел взорвать порохом себя и свой гарнизон. Но его ратные люди воспротивились тому, схватили воеводу и выдали неприятелю. Приведенный в оковах к королю, он держал себя гордо; обвиненный в жестоких поступках с жителями, он не захотел просить помилования, был казнен смертью и погребен в виленском Духовом монастыре. По уходе короля польские отряды продолжали обратное завоевание Белоруссии; в чем им помогали сами жители, недовольные грабежами казаков и московских ратных людей, неправдами и поборами московских воевод. Особенно часто изменяла белорусская шляхта, по своим симпатиям и привычкам проникнутая польской культурой. Между прочим, поляки осадили города Старый Быхов и Борисов. На помощь быховскому гарнизону смоленский воевода князь Петр Долгоруков послал отряд с боевыми запасами и денежной казной под начальством генерал-майора Друмонта. Польский полковник Станкевич встретил его недалеко от Чаус; после упорного боя русские одержали полную победу. Но такая удача не изменила положения дел. Малочисленные московские войска терпели во всем недостаток, получая жалованье медными деньгами, и ратные люди все более и более уходили из полков. В июле 1662 года, когда у гарнизона все съестные припасы кончились, русские, по приказу из Москвы, сами очистили Борисов и увезли из него свои пушки и боевые снаряды. А в декабре поляки взяли приступом город Усвять и пленили воеводу с ратными людьми. Московское правительство, удрученное тяжелой нескончаемой польской войной, не раз делало попытки к мирным переговорам; но они разбивались о непомерные требования поляков, которые хотели лишить нас всех приобретений. Тщетно князь Никита Иванович Одоевский жил в Смоленске и ждал польских комиссаров для заключения перемирия. Все, чего добились русские уполномоченные, – это размена пленных. В числе отпущенных пленных поляков находился известный гетман Гонсевский. Но едва он возвратился в отечество, как около Вильны был схвачен бунтовавшими жолнерами и расстрелян по обвинению в измене и в присяге московскому царю; заодно с ним был убит и названный выше маршалок Жеромский как его единомышленник. В марте 1663 года А.Л. Ордин-Нащокин был у короля во Львове для новых переговоров о мире, и опять тщетно, по неуступчивости поляков.
На У крайне предстояло решить вопрос о гетмане, вопрос, который после Хмельницкого стал часто возобновляться и служил главным источником для партийной борьбы и постоянной смуты. Наученное опытом, московское правительство недоверчиво относилось к нескольким претендентам на гетманское достоинство и медлило своим решением; тем более что западная сторона Малороссии отложилась вместе с Юрием Хмельницким. Из Москвы поэтому некоторое время пытались воротить его в царское подданство, чтобы таким образом воссоединить обе стороны Днепра. Юрий сам склонялся к тому же, сознавая, какую жалкую роль играл он в руках поляков и их сторонников среди старшины. Он уже писал в Москву, что правобережные полковники почти насильно принудили его перейти в королевское подданство, а что впредь он желает верно служить его царскому величеству, если получит прощение. Но переговоры с ним кончились ничем; по своему ничтожеству Юрий не мог действовать самостоятельно, остался игрушкой в руках окружавших его сторонников Польши и, увлекаемый ими, вскоре предпринял наступательное движение на Восточную Украйну. Из среды левобережной старшины претендентами на гетманское достоинство выступили двое вышепомянутых полковников: переяславский, уже носивший звание наказного гетмана Самко и нежинский Золотаренко. Оба они оказали большие услуги Москве мужественной обороной левой стороны от поляков и казацких изменников; но в то же время взаимными доносами и обвинениями друг друга в намерении изменить государю и поддаться польскому королю они ставили московское правительство в раздумье. Ясно было, что, если будет выбран Самко, Золотаренко не захочет ему повиноваться, а если выберут Золотаренка, Самко сделает то же самое; следовательно, могло снова возникнуть междоусобие, как было у Выговского с Пушкарем. Действительно, весной 1662 года Самко собрал малую, то есть старшинскую, раду в Козельце из своих сторонников, которые и выбрали его гетманом; но Золотаренко не признал этой рады и такое избрание назвал самовольством. Самко казался особенно подозрительным еще по родству с Юрием Хмельницким: по своей сестре, матери Юрия, он приходился последнему дядей, и были основания обвинять его в тайных сношениях с племянником. Недовольны были также в Москве и некоторыми его распоряжениями в качестве наказного гетмана; например, он запрещал торговым людям принимать в уплату московские медные деньги.
Соперничеством Самка и Золотаренка воспользовался третий претендент, чтобы проложить себе дорогу к гетманству. То был Иван Мартынович Брюховецкий, когда-то слуга Богдана Хмельницкого, а теперь кошевой атаман на Запорожье, человек ловкий и пронырливый. Обоих названных полковников он обвинял или в измене, или в корыстолюбии и всяких неправдах, а себя выставлял преданнейшим слугой великого государя и непримиримым врагом ляхов. Он даже предлагал совсем отменить гетманское достоинство и заменить его малороссийским князем, собственно московским наместником, и указывал, как на подходящее для того лицо, на окольничего Федора Михайловича Ртищева. Но, конечно, это был сознательный неисполнимый проект, придуманный для вящего угождения Москве. Брюховецкий сумел перетянуть на свою сторону и самое влиятельное в то время духовное лицо в Восточной Малороссии, а именно епископа Мефодия, то есть бывшего протопопа Максима.
После того как Дионисий Балабан изменил великому государю вместе с Выговским и удалился из Киева, митрополичья кафедра оставалась свободной и епископ Черниговский Лазарь Баранович вновь исполнял обязанности блюстителя Киевской митрополии. Но так как посреди происходивших смут и шатости умов он не обнаружил особого усердия и энергии в поддержании царской стороны, то московское правительство обратило особое внимание на деятельного и усердного своего слугу нежинского протопопа Максима Филимоновича и вызвало его в Москву, где в мае 1661 года его, нареченного в монашестве Мефодием, поставили во епископа Мстиславского и Оршанского; с таким титулом он был отправлен в Киев и назначен блюстителем митрополичьей кафедры. Дионисий Балабан обратился к константинопольскому патриарху с жалобой на насильственное отнятие у него сей кафедры; его жалоба, поддержанная гетманом Хмельницким и поляками, имела успех: патриарх изрек на Мефодия анафему. Хотя впоследствии, по ходатайству московского царя, анафема была снята с Мефодия, однако она успела произвести впечатление в Малороссии и увеличить смуту в умах.
Посреди раздоров, происходивших на левой стороне из-за гетманства, летом 1662 года Юрий Хмельницкий переправился через Днепр и пошел на Самка, стоявшего лагерем перед Переяславом. Самко отступил в город; а потом, подкрепленный московским гарнизоном, вышел в поле, разбил неприятеля и прогнал его обратно за Днепр. Кременчугские казаки в это время изменили, передались на сторону Хмельницкого и впустили его казаков в город; но московский гарнизон, подкрепленный мещанами, удержался в замке; а потом, когда прибыла помощь от князя Ромодановского, мятежные казаки потерпели полное поражение. В июле Ромодановский вместе с Самком и Золотаренком переправился за Днепр, поразил Хмельницкого, занял Канев и Черкасы. Однако войско Хмельницкого, подкрепленное татарами и поляками, принудило Ромодановского к отступлению на левый берег. Тут последний потерпел еще поражение от Мухаммед-Гирея и спасся в город Дубны. Но вскоре затем Юраско Хмельницкий, заслуживший нелюбовь казаков, окруженный всякими интригами, чувствуя под собой колеблющуюся почву, сам сложил с себя гетманское достоинство и постригся в Чигиринском монастыре. Гетманом на западной стороне был выбран известный Павел Тетеря.