25.
Не так благополучно окончилось дело с другими ревнителями старины, то есть с друзьями Неронова, как это потом увидим.
Возведенный на небывалую высоту дружбой и доверием молодого государя, Никон не сумел обуздать свое возраставшее властолюбие и все расширявшиеся притязания, которые мало-помалу и привели к неизбежному столкновению с царской властью. Некогда подписанное им еще архимандритом, в числе других членов Земского собора, Уложение он в качестве патриарха явно осуждал за то, что оно выдвинуло как особое самостоятельное учреждение Монастырский приказ, который состоял из мирских людей и должен был ведать иски и гражданские дела всего духовенства, и черного и белого, не исключая архиереев. Уже будучи новгородским митрополитом, он исходатайствовал царскую грамоту о неподсудности своего духовенства Монастырскому приказу; теперь же стремился все русское духовенство в административном, судебном и хозяйственном отношениях поставить в исключительную зависимость от власти патриаршей. Прежде в сан архиерея и архимандрита никто не назначался без царского соизволения, и даже игумены значительных монастырей ставились по воле государя. Никон присвоил себе исключительное право всех этих назначений. Вообще он стремился упрочить за патриаршей властью то значение, которое она имела при Филарете Никитиче, то есть, в сущности, возобновить в государстве двоевластие, которое произошло случайно, благодаря сыновней покорности Михаила Федоровича. По примеру Филарета и, конечно, не без указания самого Никона духовные лица в своих к нему грамотах начали титуловать его «великим государем». Мало-помалу и сам царь стал называть его то «великим господином», то «великим государем». После завоевания Украйны и Белоруссии Никон стал титуловаться «великим государем, святейшим патриархом всея Великия и Малыя и Белыя России». Во время своих польских походов, как известно, царь поставил Никона во главе всего гражданского управления. И тут-то он давал полную волю своему гордому, крутому нраву. Думные люди и начальники приказов должны были каждое утро являться к нему с докладами. Опоздавшему боярину или окольничему приходилось долго ждать вне патриарших палат, иногда на большом морозе, пока патриарх не разрешал его впустить. Понятно, какую ненависть возымели к нему вельможи вследствие такого высокомерного и унизительного с ними обращения. Если Никон сурово обходился со светскими людьми, даже с боярами, то можно себе представить, как он был жесток с духовными. Всякий проступок наказывался разными истязаниями: наложением железных цепей или деревянных колодок, заключением в смрадную темницу и тому подобное. Сибирские монастыри, дотоле пустынные, теперь наполнялись священниками и монахами, сосланными за пьянство или какое-либо нерадение.
Никон далеко не был чужд любостяжания и корыстолюбия. Несмотря на огромное количество патриарших вотчин, всяких домовых владений и доходных статей, он испрашивал от царя все новые и новые пожалования и, кроме того, много вотчин и недвижимых имуществ приобретал покупкой, вопреки Уложению, запрещавшему такие приобретения. В 1656 году на духовном соборе, конечно по желанию Никона, упразднена была близкая к Москве особая Коломенская епархия, а вместо нее учреждена новая Вятская. Последняя, то есть Вятская, область по своей отдаленности действительно нуждалась в особом епископе. В Вятку был переведен из Коломны епископ Александр (преемник несчастного епископа Павла). Коломенскую епархию присоединили непосредственно к Патриаршей; подозревают, что Никон тут отчасти руководился корыстными побуждениями, то есть желанием воспользоваться вотчинами и доходами бывшей коломенской кафедры. Ради умножения своих доходов он изменил и усложнил порядки при поставлении церковнослужителей в своей области. Прежде с них просто взимались известные пошлины; а теперь они должны были брать отписки у местных десятильников и поповских старост, разумеется недаром, с этими отписками приезжать в Москву, здесь проживаться в ожидании ставления, каждый день ходить на патриарший двор и стоять там даже зимой снаружи, не смея входить в сени или в Крестовую, как это было прежде. Бедным сельским священникам приходилось ожидать ставления от 15 до 30 недель, и поповское место обходилось им от 5 до 6 рублей, не считая харчей и посулы архидиакону и дьякам. Кроме того, Никон велел переписать все духовенство огромной Патриаршей епархии и обложить новым побором все дворы, начиная поповским и кончая просвирней. Разумеется, подобные меры возбуждали в духовенстве сильное неудовольствие против патриарха.
Накоплявшаяся такими способами огромная патриаршая казна тратилась Никоном отчасти на роскошные облачения и дорогую утварь, а главным образом на великолепные постройки и нововоздвигаемые монастыри.
Иноземный наблюдатель (Павел Алеппский) замечает, что Никон при совершении церковных служб являлся в мантии зеленого бархата с белыми источниками, с малиновыми скрижалями, шитыми золотом, в белом клобуке, наверху его с крестом, унизанным драгоценными камнями и жемчугом, и с жемчужным изображением херувима на передней стороне клобука. В Патриаршей ризнице доселе сохраняются четыре его митры, усыпанные жемчугом и драгоценными камнями, пожалованные ему государем, а также подаренные ему царем или царицей аксамитные, атласные и бархатные саккосы, украшенные жемчугом, дорогими камнями и сребропозлащенными дробницами. Не довольствуясь такими подарками и богатыми одеяниями прежних патриархов, по свидетельству того же наблюдателя, Никон все увеличивал их количество; так, к Пасхе 1655 года он сделал себе саккос из желтой венецианской парчи, шитой золотом, более 50 рублей аршин, с широкими каймами из жемчуга и драгоценных камней, с жемчужной епитрахилью в пуд (?) весом, и весь этот саккос был до того тяжел, что патриарх недолго оставался в нем и во время службы переменил его на более легкий. Выше мы видели, как тот же наблюдатель описывает великолепие каменных патриарших палат, выстроенных Никоном на месте прежних митрополичьих. Страсть к дорогим постройкам особенно проявилась во вновь основанных им монастырях.
Первый построенный им монастырь был Иверский на острове Валдайского озера. Это место, входившее в Новгородскую епархию, он облюбовал еще тогда, когда был новгородским митрополитом. Государь пожаловал Никону Валдайское озеро с его островами, с селом Валдаем и другими окрестными селами, деревнями и угодьями. Строение монастыря было окончено в 1654 году. Сюда было торжественно перенесены из Боровицкой обители мощи св. Иакова. В главном каменном храме Валдайского монастыря была поставлена копия с иконы Иверской Божьей Матери; для снятия сей копии Никон посылал на Афон искусных иконописцев, а потом устроил ей богатую ризу, украшенную драгоценными камнями. В этот Валдайский Иверский монастырь он переселил иноков из оршинского Кутеинского монастыря, который наравне с другими белорусскими обителями претерпел разорение во время русско-польской войны, а их игумена Дионисия возвел в сан архимандрита. Из Кутеинского монастыря была перенесена сюда типография, и здесь потом печатались книги. Не довольствуясь пожалованными монастырю имуществами и вотчинами, Никон прикупил к ним новые села и деревни, с царского разрешения приписал к нему еще четыре второстепенных монастыря с их селами и угодьями, истратил большие суммы денег на каменные монастырские постройки и вообще сделал Иверскую обитель одной из первостепенных и богатейших в России.
За Иверским последовало основание Крестного монастыря на беломорском островке Кий, лежащем насупротив Онежского устья. Известно, что на этом острове он когда-то спасся от бури, водрузил крест и дал обет построить церковь или монастырек. Теперь он соорудил здесь значительный монастырь с каменным храмом во имя Животворящего креста Господня и также, при помощи государя, щедро наделил его многими селами, деревнями, рыбными ловлями и другими угодьями.
Наиболее знаменит третий основанный им монастырь, известный под именем Нового Иерусалима. Во время своих поездок в Иверский монастырь Никон останавливался дорогой в селе Воскресенске, лежащем в 45 верстах от Москвы, на живописном лесистом берегу реки Истры. Он купил село с принадлежащими к нему деревнями у помещика Бобарыкина в 1656 году и немедленно приступил к расчистке места и постройке монастыря. А в следующем, 1657 году монастырь был уже освящен во имя живоносного Христова Воскресения самим патриархом в присутствии государя, его семейства и бояр. С царского согласия Никон стал называть его Новым Иерусалимом; а для вящего подобия заложил великолепный каменный храм Воскресения по плану и образцу настоящего Иерусалимского храма, для чего послужила его модель, присланная с Востока. Этот третий никоновский монастырь был одарен царем и патриархом еще большими вотчинами, землями, всякими имуществами и угодьями, чем первые два.
Но построение и украшение величественного Воскресенского храма были только предприняты, когда положение патриарха подверглось внезапной и резкой перемене.
Могущество Никона и его широкое влияние на государственные дела особенно проявились во времена первой польской войны или в эпоху военных походов Алексея Михайловича (1654 и 1655 гг.), когда царь оставлял на попечение патриарха столицу, свою семью и почти все гражданское управление. Влияние Никона не ограничивалось внутренним управлением, а распространилось и на внешнюю политику: он стоял за принятие Малороссии в подданство и благословил царя на войну с поляками; он же потом склонился к примирению с Польшей и к поднятию русского оружия против Швеции. Пока войны шли удачно, и войска, предводимые самим царем, были победоносны, значение Никона и уважение к нему государя, конечно, стояли высоко. Но когда третий личный поход царя окончился неудачей под Ригой и затем когда обстоятельства все усложнялись, становились трудными и все более и более выяснялось, какую политическую ошибку сделало русское правительство, обманутое поляками и австрийцами и начавшее шведскую войну, не окончив польскую, естественно, у Алексея Михайловича возникло разочарование в благодетельном на него влиянии патриарха. Личные походы, крупные события и борьба с разными затруднениями, само собой разумеется, не замедлили развить в молодом царе опытность и самостоятельность, которые неизбежно должны были повести к столкновению с непомерными притязаниями его «собинного друга» Никона, так как сей последний не сумел вовремя усмотреть и оценить перемену обстоятельств. Придворное боярство, успевшее возненавидеть надменного и деспотичного патриарха, скорее его подметило эту перемену и пользовалось своей близостью к царю, чтобы при всяком удобном случае набрасывать тень на поведение Никона, особенно на его властолюбие и якобы стремление подчинить себе самую царскую власть. Явилось даже обвинение в том, что он был подкуплен цесарским посольством, чтобы склонить царя к остановке военных действий с поляками и направить его оружие против шведов. Указывали и на то, что во время продолжавшихся разорительных войн, истощавших государство и царскую казну, патриарх широко тратился на свои новые монастыри и возводил дорогие постройки, испрашивая у царя новые пожалования и вспомоществования на свои расходы. Кроме бояр, своими новшествами и своей жестокостью он уже успел вооружить против себя множество врагов и в других слоях населения, особенно в духовенстве; многие жалобы и нарекания на патриарха, конечно, доходили до государя и немало его смущали. Например, старец Неронов (если ему верить), хотя и прощенный