ед царем и избавила его от казни. Аввакума снова заключили в монастырскую тюрьму, сначала на Угрешах, а потом опять в Пафнутьеве.
После Аввакума принялись за попа Никиту и его челобитную. Он также упорно стоял на своих обличениях, не слушал никаких увещаний и осыпал бранью отцов собора. Его также расстригли, отлучили от церкви и заключили в угрешскую темницу. Но темничных страданий он не выдержал и вскоре написал покаянные челобитные государю и собору, отказывался от своих обличений, каялся и молил о прощении пред лицом собора в Крестовой палате. А затем, по соборному указу, принес публичное покаяние на Красной площади, на Лобном месте, перед всем народом. Собор, однако, не вдруг дал ему прощение и разрешение, а только по прибытии двух восточных патриархов. Почти та же история повторилась с дьяконом Федором. Он также упорствовал, был расстрижен и предан анафеме. Когда его вывели из Успенского собора, то он поднял вверх два сложенных перста и кричал народу: «Стражду и умираю, братия, за сию истину». Его заключили в том же Угрешском монастыре. Но отсюда он вскоре послал покаянное письмо с мольбой о прощении и был освобожден из заключения вместе с Никитой. Их раскаяние, однако, было притворное, и оба они потом воротились к своему учению. После них представленные пред лицо собора раскольничьи старцы, Ефрем Потемкин, Сергей Салтыков, Серапион, известный Неронов, Феоктист, Антоний, Авраамий и некоторые другие, не оказали большого сопротивления, принесли свое покаяние и получили прощение. Только соловецкий инок Епифаний и поп Лазарь, доставленные на собор из Пустозерска, остались непреклонными и нераскаянными, подобно протопопу Аввакуму. Приговор им состоялся в следующем, 1667 году, с участием восточных патриархов; их отлучили от церкви и передали суду светскому, который осудил их на вырезание языка и ссылку в Пустозерский острог. Туда же был сослан ученик Лазаря поддьяк Федор; но последний потом раскаялся и был прощен.
Одновременно с соборным судом над Лазарем вновь принялись за Аввакума и неоднократно привозили его в Москву. Очевидно, Алексей Михайлович все еще жалел его и питал надежду сломить упорство этого уважаемого им неукротимого человека. От имени царя и восточных патриархов к нему не раз приходили разные лица и уговаривали покориться собору. В числе этих лиц встречаем Неронова, чудовского архимандрита Иоакима (будущего патриарха) и рязанского архиепископа Илариона. А из мирских людей приходили от царя приближенные его Артамон Матвеев и дьяк Дементий Башмаков. Но никто не мог поколебать Аввакума. Вслед за Лазареем и Епифанием его сослали в тот же Пустозерский острог. Туда же потом отправлен и дьякон Федор, которому, так же как попу Лазарю и иноку Епифанию, предварительно вырезали язык.
Не так легко и скоро решилось дело с монастырем Соловецким.
Настоятель сего монастыря архимандрит Варфоломей был вызван в Москву, чтобы принять участие в церковном соборе. Тут, когда узнали, что в его монастыре продолжают служить по старым неисправленным книгам и что братия поручила ему подать челобитную об оставлении ей старины, архимандрита подвергли допросу. Он сознался в том, что безуспешно пытался ввести новые книги и «наречное пение» и только навлек на себя укоризны со стороны монастырских старцев. Мало того, на собор была прислана от некоторых старцев челобитная, которая обвиняла Варфоломея в пьянстве, любостяжании и вообще дурном поведении и просила дать ей иного настоятеля. В отпор им пришла другая челобитная, написанная от лица келаря и остальной братии; они жаловались на помянутых старцев и на сосланных под начало несколько десятков духовных и светских лиц, которые затевали в монастыре мятежи и бесчинствовали. Для расследования соловецких непорядков и челобитных собор отправил туда комиссию из нескольких духовных особ с ярославско-спасским архимандритом Сергием во главе, в сопровождении небольшого стрелецкого отряда. Но комиссия была там принята самым неприязненным образом. Когда она стала читать в храме царский указ и соборную грамоту, братия подняла шум и крик и решительно объявила себя против троеперстия, трегубой аллилуии и новоисправленных книг. Более всех кричал бывший архимандрит любимого царем Саввы-Сторожев-ского монастыря Никанор, добровольно удалившийся на покой в Соловецкую обитель. Тщетно архимандрит Сергий и его товарищи несколько раз принимались убеждать братию и доказывать неправильность раскольничьего учения; так они и уехали назад, ничего не добившись. А братия вслед за ними послала государю новые челобитные об оставлении в Соловецком монастыре старых книг и устава свв. Зосимы, Савватия и Германа. В Москве решили отставить Варфоломея и на его место назначить архимандритом в Соловецкий монастырь Иосифа. Но когда последний прибыл туда, братия прежде всего спросила его, как он будет служить: по старым или по новым книгам. Иосиф вместо ответа прочел ей в церкви царский указ. Тогда его не допустили отправлять настоятельскую должность и вскоре выслали из монастыря; к царю же снова послали челобитную с просьбой оставить их при старых порядках. После того (в декабре 1667 г.) царь указал отобрать соловецкие вотчины и земли в казну и прекратить подвоз хлебных припасов монастырю. А большой Московский собор изрек анафему на непослушных монахов и послал о том грамоту, призывая братию к послушанию. Но так как мятежники взяли верх в монастыре и продолжали стоять на своем, то в следующем, 1668 году пришлось-таки отправить против них стрелецкий отряд под начальством стряпчего Игнатия Волохова. Монахи со многими находившимися у них в ссылке и на богомолье мирянами вооружились и сели в осаду.
Собор 1666 года, занимавшийся по преимуществу делами о расколоучителях, по окончании суда над ними издал особое «Наставление благочиния церковного». Этим наставлением отцы собора подтвердили почти все сделанное Никоном относительно исправления книг и обрядов, в том числе троеперстие, тройную аллилуйю, четвероконечный крест на просфорах и прочее. Но они не изрекли никакого проклятия на старопечатные книги, двуперстие и прочее. В свою очередь, большой собор 1667 года, происходивший с участием восточных патриархов и занимавшийся преимущественно судом над Никоном, издал так называемое «Изречение», в котором еще более подробно изложил и подтвердил статьи означенного «Наставления», но прибавил от себя проклятие тем, которые не захотят покориться сему соборному определению; а кто из них потом обратится с покаянием, тот может быть снова принят в лоно православной церкви.
В действительности расколоучители и их последователи уже отделились от Греко-восточной церкви, считая ее иерархию неправославной со времени Никона. Тем не менее означенный акт положил открытую и резкую грань между господствующей церковью и так называемым расколом старообрядчества. Раскол этот с того времени принял уже прямо враждебное отношение не только к господствующей церкви и к духовным властям, но и к самой гражданской власти. Дотоле расколоучители старались отделять царя от Никона и подавали первому свои челобитные на второго и на его, якобы еретические, нововведения. Теперь никонианской ересью в их глазах были заражены уже все власти и все государственные учреждения. Поэтому с особою силой проповедовали они теперь о воцарении на земле антихриста, с которым связывали апокалиптическое или звериное число 666, приурочивая его именно к Московскому собору 1666 года. Этим царством антихриста осквернены не только сами никонианцы, но даже и предметы их обихода, до пищи включительно. Отсюда возникла проповедь наиболее фанатичных деятелей раскола не сообщаться с никонианцами и даже не есть с ними из одной посуды. Но, с другой стороны, так как открытое исповедание раскола не всегда было удобно и навлекало преследования со стороны властей, то некоторые расколоучители, в том числе Аввакум, дают своим последователям советы лицемерия и скрытности. Например, вот каковы Аввакумовы советы: если поневоле придется быть в церкви, то «молитву Иисусову твори вздыхая, а пения их не слушай»; если же священник придет в дом с крестом и святой водой, то пусть ребята спрячутся за печью, а хозяин с женой должен поить его вином, но к кресту не подходить, говоря: «бачко, нечисты, недостойны». «Он кропит, а ты рожу-то в угол вороти, или в мошну в те поры полезь да деньги ему добывай; а жена за домашними делами поди, да говори ему: „бачко, не время мне!“» и тому подобное.
Раскол, однако, открыто и сильно распространялся, особенно в северных и северо-восточных краях. Патриарх Макарий Антиохийский, после собора возвращаясь из Москвы Волгою, писал из Макарьевского Желтоводского монастыря патриарху Иоасафу, что в этой стране много раскольников не только в народе, но и между священниками, и советовал обуздывать их строгими мерами. Там раскол усиливался и мало встречал себе противодействия, между прочим, и потому, что Нижегородский край не имел собственного епископа, то есть не составлял особой епархии, а входил в состав епархии патриаршей. Хотя на соборе 1667 года и заходила речь об учреждении Нижегородской кафедры, но вопрос остался нерешенным, вероятно, потому, что московский патриарх не желал лишиться значительной части своих доходов. События, однако, вскоре заставили решить этот вопрос в положительном смысле. Во-первых, в начале 70-х годов XVII столетия мятеж Стеньки Разина отразился в сем краю сочувственным ему движением раскольников. А во-вторых, в том же краю, прежде чем в иных местах, раскольничий фанатизм проявился в самом изуверном виде, то есть в виде самосожжения, которое связывалось с представлением о воцарении антихриста и с ожиданием близкой кончины мира. Многие крестьяне сожигались в овинах и избах вместе с женами и детьми; образовалась даже особая секта самосожигателей. Другие в лесных трущобах луговой стороны запирались наглухо и морили себя голодом. Замечательно, что Нижегородская епархия была учреждена Московским собором в 1672 году, именно в междупатриаршество, то есть после кончины Иоасафа и до выбора его преемника Питирима. Епархия сия была прямо возведена в достоинство митрополии. Первым нижегородским митрополитом поставлен архимандрит Владимирского Рождественского монастыря Филарет, нижегородский уроженец. Не видно, однако, чтобы в Нижегородском краю и после того успешно пошла борьба с расколом, который успел там сильно укорениться.