л бегущих, устилая дорогу трупами. Победители двинулись к Саранску, подвергая казни захваченных вожаков и приводя русских крестьян к присяге, а татар и мордву к шерти по их вере. В то же время действовали и другие воеводы, отправленные князем Долгоруковым, который после Темникова расположился в Красной слободе. Князь Константин Щербатый очищал от воров Пензенский край, Верхний и Нижний Ломовы; Яков Хитрово двигался на Керенск и в деревне Ачадове поразил воровское скопище; причем особенно отличилась смоленская шляхта со своим полковником Швыйковским. Керенчане отворили ворота победителям. Пользуясь движением воевод к югу, в тылу у них в Алатырском и Арзамасском уездах снова собрались воровские шайки из русских и мордвы и стали укрепляться в засеках, вооруженных пушками. Против них отправлен воевода Леонтьев, который разгромил воров, взял их засеки и сжег их деревни. По нагорному берегу Волги князь Данила Барятинский (брат Юрия) усмирял мятежных чуваш и черемисов. Он занял Цивильск, Чебоксары, Васильсурск, взял приступом Козьмодемьянск и разбил пришедшее сюда из Ядрина многотысячное воровское скопище; после чего ядринцы и курмышане добили челом. Усмирение сопровождалось обычными казнями воровских вожаков. Любопытно, что в их среде иногда встречаются священники; таковым в Козьмодемьянске явился соборный поп Федоров.
Таким образом, к началу 1671 года волжско-окский край был умиротворен огнем и мечом, то есть потоками крови и заревом пожаров подавлено движение крестьян и посадских против крепостного права, против московских бояр и приказных людей. Но на юго-восточной украйне казацкая голытьба еще свирепствовала; а Стенька Разин еще гулял на свободе.
Однако и ему скоро пришел конец.
Напрасно Стенька распространял молву о своем чародействе, о том, что его не берет ни пуля, ни сабля и что сверхъестественные силы ему помогают. Тем скорее и полнее наступило разочарование, когда сторонники, увлеченные его успехом и обещаниями, вдруг увидали его побитым, израненным и спасающимся бегством. Самарцы и саратовцы заперли перед ним свои ворота. Только в Царицыне нашел он приют и отдых с остатками своих шаек. Хотя в его распоряжении еще были мятежные астраханские силы, но он не захотел явиться туда теперь же и беглецом, а перебрался в свой Кагальницкий городок и отсюда пытался прежде поднять весь Дон.
Пока мятежники имели успех, Донское войско держало себя нерешительно и выжидало событий. Главный его атаман Корнило Яковлев, будучи противником мятежа, однако, действовал осторожно и так ловко, что уцелел от ярых, беспощадных клевретов Разина и в то же время вел негласные сношения с московским правительством. Когда в сентябре 1670 года на Дон пришла новая царская грамота с увещанием о верности и прочитана была в казацком кругу, Яковлев попытался уговаривать братьев-казаков, чтобы они отложили свою дурость, покаялись и по примеру отцов своих служили великому государю верой и правдой. Домовитые поддержали было атамана и хотели уже выбрать станицу, чтобы послать ее в Москву с повинной. Но сторонники Разина еще составляли сильную партию, которая и воспротивилась этому выбору. Прошло еще два месяца. Весть о поражении и бегстве Стеньки немедленно изменила положение на Дону. Корнило Яковлев явно и решительно начал действовать против мятежников и нашел дружную поддержку в среде домовитых. Напрасно Стенька рассылал своих клевретов; никто не шел к нему на помощь. В бессильной злобе своей он (по словам современного акта) несколько захваченных противников сжег в печи вместо дров. Напрасно он явился со своей шайкой и хотел лично действовать в Черкасске; его не впустили в город и заставили уйти ни с чем. Этот случай, однако, побудил войскового атамана Яковлева отправить в Москву станицу с просьбой о присылке войска на помощь против мятежников. В Москве, по распоряжению патриарха, в неделю Православия наряду с другими богоотступниками провозгласили громогласную анафему Стеньке Разину. Донцам ответили приказом чинить промысел над Стенькою и доставить его в Москву; а белгородскому воеводе князю Ромодановскому велено отправить на Дон стольника Косогова с тысячью отборных рейтар и драгун. Но прежде, нежели подоспел Косогов, Корнило Яковлев с Донским войском подступил к Кагальницкому городку. Воровские казаки, видя, что на Дону дело их совсем проиграно, большей частью покинули своего атамана и бежали в Астрахань. 14 апреля 1671 года городок был взят и сожжен. Попавшие в плен сообщники Разина перевешаны; только он с братом Фролкой под сильным конвоем живыми доставлены в Москву.
Одетый в рубище, на телеге с укрепленной на ней виселицей, прикованный к ней цепью, знаменитый разбойничий атаман въехал в столицу; брат его бежал за телегой, также привязанный к ней цепью. Народные толпы с любопытством смотрели на человека, о котором было столько тревожных слухов и всяких толков. Злодея привезли на Земский двор, где думные люди подвергли его обычному розыску. Иностранные известия говорят, будто во время сего розыска Стенька еще раз показал железную крепость своего тела и своего характера: он вытерпел все самые жестокие способы пыток и ничего не отвечал на обращенные к нему вопросы. Но известия эти не совсем верны: Разин отвечал кое-что и, между прочим, говорил, будто Никон присылал к нему монаха. 6 июня на Красной площади он с видом бесчувствия встретил свою лютую казнь: его четвертовали, а части тела растыкали на кольях на замоскворецком так называемом Болоте. Брат его Фролка, закричавший, что у него есть государево слово и дело, получил отсрочку и был казнен спустя несколько лет.
Московское правительство не преминуло воспользоваться обстоятельствами, чтобы стеснить донскую вольность и более прочными узами закрепить войско за государством. Стольник Косогов привез на Дон милостивую царскую грамоту, денежное и хлебное жалованье, а также боевые припасы. Но вместе с тем он привез и требование присяги на верную службу великому государю. Молодые и менее значные казаки попытались было противоречить в казачьих кругах, но старые взяли верх, и 29 августа донцы, с войсковым атаманом Семеном Логиновым во главе, приведены были священником к присяге по установленному чину, в присутствии стольника и дьяка. После того войску предложено было идти на помощь воеводам против астраханских мятежников. Но прежде, нежели оно собралось в поход, в Астрахани дело с мятежом было покончено.
Главным атаманом казаков здесь, как известно, оставался подобный Стеньке изверг Васька Ус. Старшими атаманами показаченных астраханцев были Федор Шелудяк и Иван Терский; а после ухода последнего на Дон его место заступил Иван Красулин. По отъезде Разина казаки занимались некоторое время очищением города от своих врагов, то есть розыском и избиением подьячих и других людей, заподозренных в приверженности к боярскому правительству. Но в Астрахани оставалась еще власть духовная, которая не преклонялась перед грубой силой и твердо держала московское государственное знамя. То был митрополит Иосиф; в это критическое время, окруженный со всех сторон изменой и мятежом, угрожаемый постоянно насильственной смертью, беспомощный старец явился на высоте своего призвания. Невинные люди, осужденные на казнь, не раз искали убежища в митрополичьих палатах. Разыскивая их, мятежники врывались в эти палаты, кричали на митрополита, осыпали его бранью, грозили истребить всех его домовых людей, убить и его самого, однако пока не решались поднять на него руку. Иосиф поведал своим приближенным, что ему было сонное видение: представилась ему палата вельми чудная и украшенная; сидят в ней трое убиенных мятежниками князей Прозоровских, бывший его приятель воевода Иван Семенович с братом и сыном; на их головах сияли золотые венцы с драгоценными камнями, и пили они сладкое питье паче меда; но ему, митрополиту, сидящему поодаль от них, не дали пить и сказали: «Он еще к нам не поспел». – «Да, – прибавил владыка, – еще не пришел час мой».
И действительно, после того прошло несколько месяцев, пока решилась судьба митрополита.
Когда Стенька, разбитый под Симбирском, бежал на Дон, в Астрахань пришла окружная царская грамота с увещанием к мятежникам, чтобы они принесли повинную и добили челом великому государю. Грамота эта была доставлена митрополиту посланцами-татарами. Иосиф велел сделать с нее несколько списков; один из них он отправил к есаулу Лебедеву для убеждения казаков, а сам велел звонить в большой колокол и созывать народ в соборную церковь, чтобы выслушать там царскую грамоту. Есаул поспешил на атаманский двор и донес Ваське Усу о том, будто митрополит со своими попами и домовыми людьми сочиняет подложные грамоты и хочет всех казаков выдать в руки боярам. Меж тем соборный ключарь, по приказу митрополита, облачась, прочел с амвона грамоту и, окончив чтение, передал ее владыке. Но тут бросились к нему казаки и вырвали из его рук грамоту. «Еретики! Изменники!» – обрушился на них Иосиф. Те, в свою очередь, осыпали старца всякими бранными словами. «На раскат его!» – кричали одни. «В воду!» – отзывались другие. «В заточенье!» – перебирали третьи. Однако на сей раз угрозы эти не были приведены в исполнение. Грамоту отнесли к атаману. А на следующий день схватили ключаря и пытками дознались от него о существовании списков с грамоты, которые затем и отобрали у владыки.
Миновала зима.
В апреле вдруг приходит весть, что Кагальницкий городок разорен самими донцами, а Разин схвачен и отправлен в Москву. Смятение и тревога овладели астраханцами. А в это время митрополит узнал, что за Волгой стоят татары, которые привезли из Москвы новую царскую грамоту. Иосиф, в свою очередь, дал о том знать казацким старшинам и тщетно звал их к себе. Наконец лично пришел на базар и стал говорить казакам, чтобы они отправились на ту сторону Волги за новой грамотой, а что сам он не шлет за нею, так как его уже поклепали первой грамотой. «Великий государь свет милостив и вины вам отдаст», – прибавлял он. Но казаки не смели идти без атаманского приказа. Возвращаясь в соборный храм, владыка встретил Ваську Уса с есаулом Топорком, которые стали с ним перебраниваться; особенно дерзок был есаул. Иосиф назвал его окаянным еретиком и замахнулся на него посохом.