На следующий день, в Страстную субботу, привезли грамоты в собор, распечатали их и начали читать. Но казаки не захотели слушать, вышли из собора и составили круг. Митрополит пошел за ними и велел читать грамоты в кругу. Когда окончилось чтение, казаки снова начали кричать, что грамоты сочинил сам митрополит со своими попами и что если бы они были подлинные государевы, то имели бы красные печати. Вся смута происходит от митрополита, шумели казаки: «Он переписывается и с московскими боярами, и с Тереком, и с Доном. По его письмам Терек и Дон от нас отложились». «Ох, тужит по нем раскат!» – прибавляли некоторые. Старец, однако, не смутился этими угрозами и, обратясь к астраханцам, увещевал их исполнить государеву волю, выраженную в грамотах: схватить донских воров и посадить в тюрьму до указу, а самим принести свои вины. «Он государь милостив и вины вам отдаст», – повторял Иосиф. Такое открытое требование схватить воров, а главное, попытка отделить астраханцев от казаков привели последних в бешенство. Они готовы были броситься на старца и тут же с ним покончить; но уважение народной толпы к величию наступавшего праздника пока сдержало их порыв.
Когда прошла Святая неделя, казаки принялись допрашивать в своем кругу соборного ключаря и некоторых митрополичьих детей боярских, с пытками добиваясь признания в том, что грамоты подложные; но такого признания не добились. Ключаря казнили, а детей боярских засадили под караул. Начали думать об убиении митрополита; но остаток уважения к великому духовному сану мешал наложить на него руку. В это время астраханские мятежники сделали отчаянную попытку возобновить бунт в среднем Поволжье и отправили туда войско под начальством Федора Шелудяка. Остановись в Царицыне, Шелудяк собрал сведения о положении дел. Отовсюду получились неблагоприятные для воровских казаков известия об усмирении мятежников и водворении правительственной власти. Оставалась одна Астрахань; но и на ее жителей трудно было полагаться, пока здесь сохранялась церковная власть в лице митрополита, который неустанно убеждал свою паству покаяться, отложиться от воров, выдать их. Шелудяк собрал круг, на котором решено было убить митрополита, а также и воеводу князя Семена Львова, все еще остававшегося в живых. С этим решением он послал казака Коченовского к астраханским атаманам, прибавив, что по письмам владыки Иосифа и князя Семена не только отложились Терек и Дон, но и произошла самая поимка Разина и что от них грозит казакам конечная гибель. Эта присылка дала решительный толчок, чтобы покончить с митрополитом.
Утром 11 мая 1671 года Иосиф слушал проскомидию в соборе. Вдруг пришли несколько казаков и позвали его в свой круг. Старец облачился в святительские ризы, надел митру и с крестом в руке, в сопровождении священников, при звоне большого колокола отправился в казачий круг. Тут Васька Ус велел Коченовскому выступить вперед и говорить, с чем приехал. Тот объявил, что прислан от войска с донесением на митрополита в переписке с Доном и Тереком. Иосиф ответил, что с ними не переписывался. «А хотя бы и переписывался, – заметил он, – то ведь это не с Крымом и не с Литвою». Затем он снова начал увещевать казаков, чтобы они отстали от своего воровства и принесли повинную великому государю. Круг зашумел. «Что он пришел на нас с крестом, как будто мы неверные?» – кричали они. Некоторые потянулись, чтобы сорвать с него облачение. Тут некий донской казак, по имени Мирон, попытался заслонить собою митрополита, говоря: «Что это, братцы, хотите руку поднять на такой великий сан, к какому нам и прикоснуться нельзя!» Но казак Алешка Грузинов бросился на Мирона и схватил его за волосы; с помощью других вытащил из круга, и тут его изрубили. Однако мятежники после его слов не решились сами разоблачать владыку, а велели это сделать священникам. Те медлили. Иосиф снял с себя митру и, обратясь к священникам и протодьякону, сказал: «Разоблачайте. Уже пришел час мой».
Разоблаченного владыку привели на зелейный (пороховой) двор и подвергли жестокой огненной пытке, допрашивая о переписке. Не получив никакого ответа, стали спрашивать, сколько у него казны. «Всего полтораста рублей», – проговорил страдалец. Обожженного, изувеченного старца потом повели к раскату на казнь. Проходя мимо убитого Мирона, он поклонился и осенил его крестным знамением. Алешка Грузинов и его товарищи взвели старца на раскат, посадили на край и стали толкать. По невольному чувству самосохранения митрополит ухватился за Алешку и едва не увлек его с собой. Товарищи отцепили его и столкнули старца. Когда раздался стук упавшего на землю тела и воры увидали предсмертные судороги владыки, на них напал ужас, и несколько минут они стояли в молчании. Очнувшись, они снова составили круг, куда привели князя Семена Львова. Его также подвергли пытке, а потом палач отрубил ему голову.
На следующий день Васька Ус и другие атаманы собрали опять круг и составили запись, на которой все казаки и посадские люди обязывались дружно жить между собой и стоять против изменников-бояр. Священники неволею принуждены были подписаться под этим приговором за себя и за своих духовных детей. Но подобная запись мало подкрепляла дух мятежников и не могла рассеять тяжелого впечатления, произведенного мученической кончиной митрополита. Тело его священники перенесли в собор и там пока похоронили в приделе.
Поход Федьки Шелудяка вверх сначала имел некоторый успех. К нему пристали не только царицынцы, но также саратовцы и самарцы, и он во главе большого полчища в июне дошел до Симбирска. Но тут так же, как у Разина, и окончилась его удача. В Симбирске теперь начальствовал Петр Васильевич Шереметев. Он отбил приступы мятежников; но после имел неосторожность принять от них грамоту о том, что они воюют против изменников-бояр, из которых главные это князь Юрий Алексеевич Долгорукий и оружничий Богдан Матвеевич Хитрово. Мало того, Шереметев отвечал атаманам и вошел с ними в переписку о принесении повинной и о посылке за царским указом. За это он потом подвергся царскому выговору. Меж тем полчище, отступившее к Самаре, большей частью рассеялось; а Шелудяк с своим войском ушел в Астрахань. Тут он взял в свои руки главное начальство, так как Васька Ус, замучивший митрополита Иосифа, вскоре после его кончины и сам умер, как говорят заживо съеденный червями.
Вслед за Шелудяком, в конце августа, под Астрахань приплыла царская рать, начальство над которой было вверено боярину Ивану Богдановичу Милославскому, отличившемуся обороной Симбирска от Разина. Он остановился у болдинского устья и отсюда посылал мятежникам увещания о сдаче с обещанием помилования. Но казаки и астраханцы приготовились к отчаянной обороне. Мало того, приведший к ним на помощь с Дону остатки разинцев атаман Алешка Каторжный укрепился на нагорной стороне Волги и отсюда препятствовал сообщениям Милославского с верховыми воеводами. Тогда последний и со своей стороны велел возвести земляной городок на том же нагорном берегу. Этот городок 12 сентября подвергся нападению соединенных шаек Шелудяка и Каторжного; но они были отбиты. После того воры ограничились простой обороной Астрахани. Осада ее затянулась на целых три месяца. Милославский также не предпринимал решительных действий. Он старался склонить жителей к покорности убеждениями и ласковым обхождением с теми, которые приходили к нему для переговоров или просто перебегали в его стан. На помощь царской рати явился черкесский князь Каспулат Муцалович, верный вассал московского государя. Теперь Астрахань была так стеснена, что прекратила подвоз съестных припасов и осажденным грозил неизбежный голод. В городе началось разъединение: умеренные стали склоняться на увещания боярина. Тщетно самое непримиримое казачество пыталось свирепствовать и застращать коренных жителей. Видя неминучую беду, Шелудяк вошел в сношения с князем Каспулатом; но тот перехитрил воровского атамана, выманил его из города и схватил. Оставшись без предводителя, астраханцы 26 ноября сдались на милость царскую.
Милославский торжественно, при звоне колоколов, вступил в город и обошелся очень мягко с побежденными. Опираясь на обещание царских грамот отдать вины покорившимся, он никого не казнил и не преследовал. Даже Шелудяк свободно проживал на его дворе; Алешка Грузинов отпущен из города, Иван Красулин тоже оставлен на свободе. Впрочем, воевода действовал далеко не бескорыстно и собрал с виновников мятежа обильную дань из награбленных ими богатств. В Москве не совсем были довольны таким образом действия воеводы; но благоразумно выждали время, пока Астраханский край успокоился и дела вошли в обычный порядок. А следующим летом сюда был прислан князь Яков Одоевский, чтобы произвести следствие и суд над главными мятежниками. Все они более или менее подверглись казни; в том числе Шелудяк, Красулин и Грузинов были повешены. Менее значительные мятежники разосланы на службу по другим волжским городам. Владыка Парфений, назначенный митрополитом в Астрахань, прежде всего устроил торжественное погребение убиенному предшественнику своему, Иосифу и положил его в самой соборной церкви за святительским местом. В народе распространились слухи о разных знамениях, являвшихся на том месте, где совершилась его мученическая кончина31.
Успокоением Астраханского края окончилась смута, поднятая Стенькой Разиным во главе голутвенного казачества против московских государственных порядков. Она приняла большие размеры потому, что нашла себе обильную пищу среди закрепощенного крестьянства, утесненного поборами посадского люда и угнетенного тяжелой службой стрелецкого войска, то есть среди тех низших обездоленных слоев, из которых наиболее смелая и свободолюбивая часть и уходила именно в это казачество. В сей борьбе государства со своими противниками много было потрачено энергии и свирепости с той и другой стороны; но, разумеется, в конце концов, новая смута обнаружила только крепость московского государственного начала и окончательно утвердила его самодержавный строй, вместе с помещичьим крестьяновладельче