Наряду с обильным ясачным сбором на государя русские промышленники так усердно занимались охотой на соболей и лисиц, что даже в 1649 году некоторые тунгусские старшины Якутского уезда били челом московскому правительству на быстрое истребление пушного зверя. Не довольствуясь охотой и облавой с собаками, промышленники всю зиму ловили соболей и лисиц кулемниками (род капканов); отчего эти звери стали сильно выводиться и туземцам уже трудно было выплачивать сполна ясак.
Излишние поборы и притеснения вызывали иногда довольно значительные бунты среди сибирских инородцев. Особенно сильно было восстание бурят, обитавших по рекам Ангаре и верхней Лене, около Байкала. Оно произошло в начале царствования Алексея Михайловича.
Буряты и соседние тунгусы уплатили ясак в Верхоленском остроге, подведомственном якутским воеводам; а казачий атаман Василий Колесников, посланный енисейским воеводой и ставивший город на Байкале, вновь собрал ясак с тех же бурят и тунгус. Тогда соединенные толпы сих двух народцев, вооруженные луками, копьями и саблями, в куяках и шишаках, конные стали нападать на русских и приходить под Верхоленский острог. Восстание это усмирено было не без труда. Посланные на помощь сему острогу из Якутска боярский сын Алексей Бедарев и казачий десятник Василий Бугор с отрядом в 130 человек, не доходя Верхоленска, выдержали три «напуска» (атаки) со стороны 500 бурят. При третьем напуске из служилых людей некто Афанасьев схватился с бурятским наездником-богатырем, братом князца Могунчака, и убил его. С убитого снял куяк, шелом и саадак. Получив подкрепление в остроге, русские опять пошли на бурят, погромили их улусы и вновь выдержали открытый бой, который окончили полной победой.
Из построенных в том краю укреплений впоследствии особенно выдвинулся Иркутский острог (1661 г.) на Ангаре, против впадения в нее речки Иркути. А в Забайкалье нашими главными опорными пунктами сделались Нерчинск (1654 г.), на реке Нерче, впадающей в Шилку, и Селенгинск (1666 г.) на реке Селенге, впадающей с юга в Байкал.
Подвигаясь все далее и далее на восток, русские вступили в пределы Даурии. Здесь, вместо северо-восточных тундр и горных пустынь, они нашли более плодоносные земли с менее суровым климатом, вместо редких бродячих дикарей-шаманистов, обилующих только оленями, рыбой и пушным зверем, более частые улусы кочевых или полуоседлых монгольских (мугальских) племен – ладаитов, полузависимых от Китая, подвергшихся влиянию его культуры и религии, богатых всякого рода скотом и хлебом, знакомых с рудами и с изделиями из драгоценных металлов. У даурских и маньчжурских князцев встречаются серебряные позолоченные идолы (бурханы), укрепленные городки, с расположенными около них передвижными юртами. Мелкие князцы, а также соседние бурятские и тунгусские роды обыкновенно платили дань более крупным владельцам или ханам, которые, в свою очередь, подчинялись маньчжурскому богдыхану. Эти ханы имели крепости, окруженные земляным валом и снабженные иногда огненным боем, то есть пушками. Русским тут уже нельзя было действовать партиями в десяток-другой ратных людей; для успешного покорения нужны были сотенные и даже тысячные отряды, вооруженные не только пищалями, но и пушками.
Первый русский поход в Даурию предпринят был в конце царствования Михаила Федоровича.
Якутский воевода Петр Головин, имея вести о народцах, сидевших на реках Шилке и Зии и изобилующих хлебом и всякой рудой, летом 1643 года отправил партию в 130 человек, под начальством письменного головы Василия Пояркова, на реку Зию, левый приток Амура, «для прииску вновь неясашных людей». Поярков поплыл на дощениках вниз по Лене, потом вверх по ее притоку Алдану, потом по впадающей в него речке Учюре и по ее притоку. Плавание было очень трудное и медленное по причине частых порогов, больших и малых (последние назывались «шиверы»). Когда он достиг волока, настали морозы; пришлось устроить зимовье. Перешедши волок и вновь построив легкие суда, Поярков весной спустился в Зию по ее притоку. Тут он плыл сначала по земле оленных тунгусов; а потом вступил в улусы пашенных дауров. Князцы их жили в городках со своими родами, заключавшими по нескольку десятков человек, а иногда до сотни и более. Письменный голова начал хватать у них аманатов и подвергать расспросам. От них он узнал имена разных князцев, обитавших по Шилке и Амуру, и количество их людей. По их рассказам, наиболее крупным и богатым князцом на Шилке является Лавкай, а выше его на той же реке живут кочевные мугалы, у которых он свой хлеб меняет на скот. Даурские князцы платили ясак какому-то хану, который жил ордою далеко к югу, в земле Богдойской (по-видимому, в Южной Маньчжурии), имел у себя «рубленый» (бревенчатый) город с земляным валом; а бой у него был не только лучной, но и огненный, и даже пушечный. Даурские князцы платят хану ясак соболями. На соболи же они покупают у него серебро, медь, олово, камки и кумачи; а это все он получает из Китайской земли. Если какой князец не захочет платить ясак хану и аманатов ему не дает, то он отправляет на непокорного войско в тысячу, две и даже в три тысячи человек. Поярков посылал впереди себя некоторые партии, а потом сам спустился в среднее течение Амура и поплыл вниз по земле дючеров, которые немало побили у него людей; а потом нижним течением он дошел до моря в земле гиляков, которые никому не платили дани. Русские люди впервые достигли устья Амура, где и зимовали, собрав небольшой ясак с ближних гиляцких улусов. Отсюда Поярков поплыл Охотским морем к устью речки Ульи, где опять зазимовал; а весной перевалился в реку Маю, потом вошел в Алдан и Леной воротился в Якутск в 1646 году, после трехлетнего отсутствия. Это был, собственно, разведочный поход, познакомивший русских с рекой Амуром и Даурией, которую они тогда называли Пегой ордой. Его нельзя назвать удачным: большая часть людей погибла отчасти в схватках с туземцами, отчасти от голода и всяких лишений. Особенно сильный голод терпели они во время зимовки около р. Зии: он доходил до того, что некоторые служилые и промышленные люди принуждены были питаться мертвыми телами туземцев. По возвращении в Якутск они подали новому воеводе Пушкину жалобу на Пояркова за его жестокость и корыстолюбие и обвиняли его в том, что он их бил, мучил и не только не давал им хлебных запасов, но еще отнимал у них и выгонял их из острожка в поле. По донесениям Пушкина, Поярков был вызван на суд в Москву вместе с потакавшим ему прежним воеводою Головиным, также обвинявшимся в разных проступках.
Слухи о богатствах Даурской земли возбудили в сибирских воеводах и в самой Москве сильное желание привести эту землю в подданство великому государю и собирать там обильную дань не только «мягкою рухлядью», но также серебром, золотом, самоцветными камнями и всякими «узорчатыми товарами». Немедленно возобновлены были попытки идти и покорить обитавших по Шилке и Амуру даурских владетелей или князцев Лавкая и его родственника Ботогу (по другим данным, Болтачая). По некоторым известиям, уже Поярков до его позыва в Москву был послан в новый поход в ту сторону, а после него отправлен другой письменный голова Еналей Бахтеяров. Отыскивая более близкий путь, они ходили из Лены по ее правому притоку Витиму, вершины которого сближаются с левыми притоками Шилки. На настоящую дорогу, однако, не попали, не дошли до цели походов и без успеха воротились назад.
В 1649 году якутскому воеводе Димитрию Францбекову подал на имя царя челобитье «старый опытовщик» Ерофей Павлов Хабаров, происхождением посадский торговый человек из города Устюга. Он вызывался на собственные средства «прибрать», то есть снарядить до полутораста или более охочих людей, служилых и промышленных, чтобы идти на Лавкая и Ботогу, привести их под высокую царскую руку и взять с них ясак на государя. При сем этот бывалый, опытный человек объявил, что настоящая «прямая» дорога на Шилку и Амур идет по притоку Лены Олекме и впадающему в нее Тугиру, от которого волок ведет уже в Шилку. Получив разрешение и вспоможение оружием, порохом и свинцом, построив дощаники и нагрузив их хлебными запасами, Хабаров с отрядом в 70 человек летом того же 1649 года переплыл из Лены в Олекму и по Олекме достиг Тугира. Настала зима. Покинув дощаники, Хабаров и его партия двинулись далее на нартах; долиной Шилки и потом Амура они пришли во владения князца Лавкая. Но город его, или зимовник, и окрестные улусы оказались пусты. Русские подивились на сей город, укрепленный пятью башнями и глубокими рвами; из башен вели тайники к воде; в городе находили каменные сараи, в которых могло поместиться человек до шестидесяти и более. Если бы на жителей не напал страх, то крепость их было бы невозможно взять с таким малым отрядом. Хабаров пошел вниз по Амуру и нашел еще несколько подобных, также укрепленных городов, которые также были покинуты своими князцами и жителями. Оказалось, что в том краю у подвластных Лавкаю тунгусов успел побывать какой-то казак или промышленный человек Ивашка Квашнин с несколькими товарищами; он говорил, что русские идут в числе 500 человек, а за ними следуют еще большие силы, что они хотят всех даурских людей побить, имущество их пограбить, а жен и детей взять в полон. Испуганные тунгусы давали Ивашке подарки соболями, а он отдаривал их котлами, топорами, ножами. Услыхав о грозившем нашествии, Лавкай и находившиеся с ним в родстве другие даурские старшины, Шилгиней, Албаза, Атуй, Десаул и прочие, побросали свои городки, или зимовники; со всеми их родами, улусными людьми и стадами они бежали в соседние степи под покровительство маньчжурского владетеля Шамшакана, которого были вассалами. Из их покинутых зимовников Хабарову особенно понравился городок князца Албазы своим крепким положением, на среднем течении Амура. Он занял Албазин. Оставив 50 человек гарнизону, Хабаров пошел назад, построил острожек на Тугирском волоке и летом 1650 года воротился в Якутск. Чтобы закрепить Даурскую землю за великим государем, воевода Францбеков поспешил в следующем, 1651 году отправить того же Хабарова с отрядом гораздо большим и с несколькими пушками.