Только спустя три года после своего выезда из Москвы Спафарий воротился в нее в начале 1678 года. Важным плодом его посольства было составленное в двух книгах описание совершенного им пути, то есть описание Сибири и Китая, снабженное чертежами; кроме того, имеем любопытные донесения, посылавшиеся царю во время самого путешествия. Но его главный покровитель Матвеев находился уже в ссылке и вообще, вследствие изменившихся обстоятельств, он не нашел достаточно благосклонного отношения к совершенным трудам. Ему пришлось даже в Сибирском приказе оправдываться против возведенных на него обвинений в превышении посланнической власти, в лихоимстве и в сношениях с иезуитами. Например, говорили, что он поднес богдыхану плохих соболей, а добрых оставил себе для продажи; что послал албазинским людям приказ не ходить для сбора ясака по реке Зии и вниз по Амуру; что образ Михаила Архангела отдал католикам для их пекинского костела и тому подобное. Однако ему удалось до некоторой степени оправдаться, и потом он был вновь назначен на должность переводчика Посольского приказа35.
Меж тем как русское владычество утверждалось в Восточной Сибири до берегов Охотского моря и Тихого океана, в Западной Сибири оно упрочилось и пускало все более и более глубокие корни; хотя ему и пришлось здесь выдержать некоторую борьбу с новым напором кочевых орд. То были пресловутые калмыки. Теснимые другими монгольскими и татарскими ордами, они с 20-х и 30-х годов XVII столетия из монгольских степей передвинулись далее на север и северо-запад и заняли своими кочевьями земли по верхнему течению Иртыша, Ишима, Тобола до реки Яика и даже перешли на западную его сторону в степи волжские и астраханские. В отношении силы и энергии движение этих орд далеко уступало их предшественникам половцам и особенно татарам. Раздробленные на отдельные роды, управляемые своими князьями или тайшами, нередко враждебными друг другу, калмыки не могли быть опасными неприятелями для окрепшего Московского государства, владевшего страшным для кочевников огненным боем; но ему все-таки пришлось напрягать силы, чтобы обеспечить свои юго-восточные пределы и подчинить себе те орды, которые очутились внутри этих пределов, сливавшихся со степями Средней Азии.
Москве помогло и то обстоятельство, что это чисто монгольское племя встретило себе врагов в племенах татарских, с которыми оно столкнулось и потеснило их, а именно с ногаями и киргизами. С ногаями еще резко разделяла его и самая религия: первые были мусульмане, тогда как калмыки принадлежали к ламаитам. За ногаями стояла Крымская орда, с которой калмыки также вступили во враждебные отношения. Московское правительство довольно ловко воспользовалось сими отношениями для того, чтобы в калмыках приобрести себе союзников против крымцев.
Испытав в некоторых столкновениях силу московского огнестрельного оружия, часть калмыцких тайшей, кочевавших между Яиком и Волгой, уже в конце Михайлова царствования прислала в Москву послов с просьбой о принятии под свою высокую руку и разрешении вести торг с русскими городами. Правительство Алексея Михайловича спешило закрепить эти вассальные отношения; оно обещало государево жалованье, но требовало от тайшей заложников, присяги на верную службу, а также удаления орды на восток за Яик. Ближние калмыцкие тайши то соглашались на требования, то давали гордый ответ вроде того, что «никого не боятся, кроме Бога»; но в конце концов, прельщенные подарками и нуждаясь в пастбищах, выдавали аманатов, приносили шерть, или присягу на подданство (1655 г.), и обязывались платить дань. Они не раз выставляли вспомогательные отряды для войны с крымцами, чем отвлекали их от союза с Польшей и оказали значительную помощь Москве в трудное время ее борьбы с поляками из-за Украйны. Часть калмыцких орд, перешедшая на запад от Яика, не ушла за него обратно, а распространилась в степях астраханских, уфимских и саратовских и тут продолжала вести довольно успешную борьбу с татарскими народами, то есть с крымцами, ногайцами и башкирами; но при этом и сами калмыки иногда заводили междоусобия. Кочевники, таким образом, ослабляли себя в этой взаимной вражде и тем облегчали окончательную победу Московского государства над степью. Безобразной наружности, одетые в кольчуги и шлемы, вооруженные стрелами, копьями и короткими, прямыми саблями, жадные к добыче, калмыки первое время наводили большой страх на крымских татар и нередко одним своим появлением обращали их в бегство. (Только башкиры умели наносить поражения калмыкам.) Немало пользы для Москвы принесли они тем, что, заняв астраханские степи, отрезали крымских, едисанских и кубанских татар от их более северных единоплеменников; чем нарушили также их мусульманское единение, поддерживаемое верховенством и влиянием Крыма.
Что касается Большой ногайской орды, то часть ее осталась в тех же степях, которые были заняты калмыками; причем ее мурзы признали себя в некоторой зависимости от калмыцких тайшей; так что последние, давая шерть московскому государю, включали в нее присягу не только за своих родичей, но и за этих мурз. Эта шерть, или присяга, конечно, нередко нарушалась; калмыки и татары изменяли, бунтовали, грабили торговые караваны, нападали на русские поселения и тому подобное. По усмирении вновь давали аманатов и возобновляли шерть. Самыми крупными тайшами среди астраханских и уфимских калмыков в первую эпоху Алексеева царствования были Дайчин и его сын Мончак; исполняя государеву волю, они вместе с донскими казаками предпринимали более или менее успешные походы на крымцев и азовцев. От 1661 года мы имеем шерть, которую учинил Бунчук-тайша за себя, за отца своего Дайчина и племянника Монжика Ялбу. А в 1673 году дает шерть великому государю со своими братьями и племянниками Аюкай-тайша, сын Мончака и внук Дайчина. Они присягали «на своей калмыцкой вере»; причем «целовали бога своего Бурхана (т. е. статуэтку Будды) и молитвенную книгу Бичин, и четки и саблю на свою голову и к горлу прикладывали», клянясь верно служить, государское повеление исполнять и ходить войною, на кого государь укажет, а на русских людей не нападать и в полон их не брать, рыбных учугов по Волге не разорять, мурз и татар едисанских, ногайских и других от воровства унимать; с турецким султаном, кизыльбашским (персидским) шахом, крымским ханом, азовским беем, темрюками и кумыками не ссылаться и в соединении с ними не быть и так далее. Этот Аюкай впоследствии играл немаловажную роль в истории наших юго-восточных пределов.
Таким образом, калмыки, поселившиеся по сю сторону Яика, хотя и не могли, конечно, совершенно отстать от своих хищных, грабительских привычек, однако признали себя подданными московского царя и поступили, так сказать, на его службу. Другое дело было с калмыками, оставшимися по ту сторону Яика, то есть в степях Западной Сибири. Там московское господство поддерживалось немногочисленными русскими колониями, разбросанными на огромном пространстве и терявшимися посреди инородческих племен, подобно оазисам в необозримой пустыне. Подчинение одной царской воле и государственный порядок, затем культурное и расовое превосходство и, наконец, огненный бой – вот чем обусловилось это господство над разноплеменными, разрозненными, полудикими туземцами. Если и бывали с их стороны мятежные попытки и отказы платить ясак, то они довольно легко и скоро усмирялись небольшими отрядами служилых людей при помощи огнестрельного оружия. Прибытие калмыцких орд в сибирские пределы в значительной степени изменило положение дел и дало сильный толчок к новым и более опасным движениям инородческих племен. Уже в последнюю эпоху Михайлова царствования сибирские воеводы должны были напрягать имевшиеся под рукой силы, чтобы оборонить некоторые города и уезды (Тюменский, Тарский, Кузнецкий, Красноярский) от нападений хищных калмыков и соединявшихся с ними туземцев, каковы киргизы, саянские татары, телеуты и прочие. Соединенными усилиями западносибирских воевод удалось, однако, отразить этот первый калмыцкий напор. При Алексее Михайловиче калмыцко-инородческое движение возобновилось и распространилось далеко на север. Кроме калмыков, этому движению способствовали и другие сопредельные монголы.
Среди южных отрогов Саянского хребта между истоками Енисея и озером Упса находились кочевья монгольского владетеля так называемого Алтын-хана. Этот хан при Михаиле Федоровиче признал себя подручником, или вассалом, московского царя и получил от него жалованье, то есть дорогие подарки. Но, конечно, такое подчинение было чисто номинальное. Пользуясь трудными для русских обстоятельствами, Алтын-хан в 1652 году сделал вторжение в Красноярский уезд, повоевал обитавших там киргизов и тубинцев и потребовал, чтобы они платили ясак ему, то есть хану, а не русскому царю. У красноярского воеводы имелось всего 350 воинских служилых людей, которым трудно было стоять против пятитысячного монгольского полчища. Только пущенный воеводой слух о приходе к нему на помощь ратных людей из других городов заставил Алтын-хана удалиться. Но спустя лет пять сын и преемник этого Алтын-хана снова повоевал наших ясачных киргизов и татар в Томском уезде и заставил их признать себя его данниками.
Особенно сильно отразился приход калмыков на иртышских и тобольских татарах. Он оживил их воспоминания о бывшем своем царстве; некоторые татарские улусы соединились вокруг внуков Кучума и под начальством сих царевичей произвели разные мятежные попытки. Так, в 1681 году они напали на монастырь, основанный старцем Далматом на реке Исети (впадающей в Тобол), и сожгли его. В 1659–1660 годах вместе с калмыками они повоевали русские волости в Барабинской степи. По примеру татар стали бунтовать и грабить русские поселения башкиры, даже вогулы и инородцы, обитавшие на запад от Уральского хребта, то есть самоеды, мордва, черемисы, чуваши. В 1662 году мятежники взяли и сожгли Кунгур, а в 1663 году самоеды сожгли Пустозерский острог и перебили там служилых людей. В 1664 году башкиры напали на Невьянский острог и пожгли соседние деревни и монастырь. Остяки волновались и также