„Без таковой грозы невозможно в царстве правду ввести“. Правда – богу сердечная радость, поэтому следует в царстве своем правду крепить. А ввести царю правду в царстве своем – это значит и любимого своего не пощадить, найдя его виновным. Невозможно царю без грозы править, как если бы конь под царем был без узды, так и царство без грозы».[1330]
Магмет-салтан выступал в «Сказании» как охранитель справедливости: он выдал судьям книги судебные, чтоб судили всех одинаково, он установил налоги и послал сборщиков – «а после сборщиков проверял, по приказу ли его царскому собирают». Воинов царь «наделил царским жалованием из казны своей, каждому по заслугам». «А войско его царское с коня не слезает и никогда оружия из рук не выпускает. Он же воинникам всегда сердце веселит своим царским жалованием». «Если у царя кто против недруга крепко стоит… будь он и незнатного рода, то он его возвысит и имя ему знатное даст…» «Еще мудро устроил царь турецкий: каждый день 40 тысяч янычар при себе держит, умелых стрельцов из пищалей, и жалование им дает и довольствие на каждый день…».[1331] Пересветов не просто рассказывал о порядках Османской империи – он предлагал брать пример с эти порядков, предлагал проект преобразований. Главное в этом проекте – это призыв к утверждению самодержавия, призванного охранять «правду» с помощью «грозы». Самодержавная монархия Пересветова носит военный характер, она нацелена на завоевания и первое место в ней занимают «воинники», которые годами не слезают с коней. Конкретные меры, которые предлагает Пересветов – это ликвидация наместнических судов и системы кормлений, создание справедливого суда и нового свода законов, сбор судебных пошлин в казну, наделение служилых людей постоянным жалованием, особый суд для военных, запрещение закабалять свободных людей. Три наиболее настоятельных совета Пересветова – это установление «великой правды», возвышение воинов по заслугам и создание приближенного к царю стрелецкого корпуса, подобного корпусу «умелых стрельцов» – янычар.
Дж. Биллингтон пишет, что Пересветов «заразил Ивана своим восхищением перед турецким султаном и янычарами».[1332] О том, что сочинение Пересветова пришлись по душе царю, говорит его внесение в Никоновскую летопись и в Хронограф второй редакции.[1333] Но все-таки для православного человека было негоже подражать безбожным туркам, и, уловив настроение сановных читателей, Пересветов посчитал нужным сменить тон. Вскоре после первой челобитной он подал вторую, в которой те же самые мысли высказывались в более осторожной форме и уже не от имени автора, а от имени молдавского «воеводы» Петра. Господарь Петр Рареш (1527–1546) был известен тем, что отнимал вотчины у своих бояр, чтобы раздать их в поместья служилым людям. Очевидно, по примеру султанских земель «хассе», Рареш выделял государственные земли каждого уезда в самостоятельные «околы», на которых создавалась особая администрация. Конфискации вызвали конфликт с боярами, которые перешли на сторону османов, и Рарешу пришлось бежать из Молдавии. Однако через некоторое время господарь пришел к соглашению с турками и стал вассалом султана; вернувшись на престол, он жестоко расправился с изменниками-боярами.[1334] Таким образом, имя Петра Рареша содержало в себе определенную программу действий, и то, что «воевода» Петр выступал в роли советчика Ивана IV было достаточно символично.
Призыв Пересветова брать пример с османов был настолько смелым, что никто более не смог его повторить, на эту тему снова был наложен запрет. Однако в более общей форме мысли Пересветова настолько часто повторялись в посланиях Сильвестра, Адашева и самого царя, что это породило сомнения историков. Возникли предположения, что Пересветова вообще не существовало на свете, что это Адашев использовал псевдоним, чтобы высказать то, о чем не осмеливался сказать открыто. Наконец, предполагали, что автором второй челобитной может быть сам царь.[1335] Тем не менее А. А. Зимин, досконально исследовавший этот вопрос, не сомневался в существовании «воинника Иванца Пересветова». Таким образом, повторение идей Пересветова в устах правителей Руси говорит о том, что они восприняли эти идеи и были готовы им следовать. Почти все исследователи признают, что царь во многом следовал советам Пересветова. Однако основной совет – брать пример с Турции – носил общий характер. Следуя этому совету, можно было зайти очень далеко, гораздо дальше, чем мог помыслить многоопытный воинник. Таким образом, остается рассмотреть вопрос о том, как далеко зашел царь в исполнении этого совета, о том, как реализовывалась на практике идея подражания султанам. Необходимо шаг за шагом проанализировать нововведения Ивана Грозного, сравнить их с тем, что предлагал Пересветов, и с османскими порядками тех времен.
Основной составляющей реформ Ивана Грозного были военные реформы – создание сильной армии было решающим условием существования государства. Первые мероприятия царя в точности следовали проекту Пересветова. Летом 1550 года был создан корпус «выборных стрельцов» в 3 тысячи человек; стрельцы получали по 4 рубля в год и жили в Воробьевой слободе под Москвой.[1336] Уже при жизни Грозного некоторые авторы, в частности, Франческо Тьеполо и Александр Гваньини, сравнивали стрельцов с янычарами.[1337] «Главная сила русских заключается в пехоте, – отмечал тосканский посол Яков Рейтенфельс, – которая совершенно справедливо может быть уподоблена турецким янычарам».[1338] Х. Ф. Манштейн, видевший стрельцов в начале XVIII века, отмечал, что «их больше всего можно сравнить с янычарами, они держались одинакового с ними порядка в сражениях и имели почти одинаковые с ними преимущества».[1339] Сам царь Петр писал, что «оная пехота была устроена по образцу янычар турецких».[1340] Действительно, стрельцы сражались как янычары: они действовали под прикрытием полевых укреплений, образующих лагерь, «кош» (тюрк. «кош» – «стоянка», «лагерь», «кошун» – «войско»). Иногда такие укрепления делались из сборных деревянных щитов, на Руси передвижные укрепления из щитов назывались «гуляй-городом».[1341] Рейтенфельс пишет, что укрепления из деревянных щитов раньше использовали персы.[1342] Характерно, что на Руси использовались фитильные ружья турецкой конструкции, и на Руси и в Турции эти ружья называли «мултух»; они отличались от европейских ружей устройством затвора, «жагры» (перс. «жегор» – «раскаленный уголь, жар»).[1343] Наконец, даже форма стрельцов была похожа на форму янычар.[1344]
Пересветов не упоминает о турецком артиллерийском корпусе «топчу оджагы», однако на Руси хорошо знали о турецких артиллеристах, которые имели такую же регулярную организацию, как и янычары. Созданный Иваном IV корпус пушкарей был организован подобно подразделениям стрельцов.[1345] Характерно, что легкие пушки на Руси называли «тюфяками» (то есть «тюфенгами»), а пушкари носили специальный нагрудный знак «алам» (перс. «алам» – знак отличия на одежде).[1346] Тьеполо и Дженкинсон свидетельствуют, что стрельцы и пушкари проводили постоянные учения и стрельбы; царь регулярно присутствовал на таких военных тренировках.[1347] Тьеполо писал, что Иван IV пригласил немецких и итальянских инженеров, литейщиков и пушкарей и поручил им наладить литье пушек;[1348] с другой стороны, известны имена многих русских литейщиков, работавших на Пушечном дворе. В походе на Казань у царя было уже 150 пушек, некоторые из них стреляли ядрами «в колено человеку и в пояс».[1349] Огромные «стенобитные» пушки в то время были символом могущества монарха, и самые большие пушки Ивана Грозного – «Павлик», «Орел» и «Медведь» – не уступали знаменитой пушке Урбана; они стреляли ядрами в 20 пудов.[1350]
Одновременно со стрельцами царь попытался создать конную гвардию – он выбрал тысячу лучших воинов и хотел дать им поместья под Москвой. Пересветов не упоминает об этом, но наряду с гвардейской пехотой («ени чери оджагы») у турок была и конная гвардия («алты булук халкы»). Задача гвардии заключалась в том, чтобы постоянно находится при особе царя или султана, быть его оружием в борьбе со всеми врагами – не только внешними, но и внутренними. Однако из-за нехватки земель для испомещения проект создания конной гвардии остался неосуществленным; он был реализован позже – это была знаменитая опричная «тысяча».[1351] Впрочем, «выборные стрельцы» так же не сразу стали личной гвардией царя, поначалу они использовались как обычное воинское подразделение.
Начиная с 1550 года проводятся мероприятия по приведению в порядок поместной системы. Как отмечалось выше, в период боярского правления учет был запущен, царь писал, что у одних помещиков были излишки земли, а иные были голодны.[1352]