На черных землях, где не было помещиков, самоуправление было чисто крестьянским, земским. На уровне волостей крестьянское самоуправление существовало и раньше, так что реформа лишь закрепляла старинный общинный порядок.[1374] Но на уровне городов и наместничеств самоуправление вводилось впервые. Псковская летопись отмечает, что в результате губной реформы «бысть крестьянам радость и льгота велика».[1375] Более того, крестьяне использовали оказавшуюся в их руках власть для наступления на вотчины – главным образом на монастыри. Сохранились свидетельства о том, что земские волостные суды отнимали у монастырей земли. «Над старцы и над слугами и над дворники чинят насильства великие…» – говорилось в одном из царских указов.[1376]
Пересветов пишет в «Сказании», что, отстранив наместников, Магмет-салтан «назначил судей» во все царство. Московские реформаторы не назначали судей, а предоставили право выбирать их общинам. Это решение как будто находится в противоречии с проектом Пересветова, но нужно вспомнить, что в Турции существовала и другая судебная система – на славянских землях самоуправляемые общины и округа сами выбирали своих старост («кнезов»), которые одновременно были и судьями.[1377] Вероятно, московские реформаторы предпочли образец более близкий православному славянскому миру.
Отмена наместничеств и сбор кормов в казну означали реформу налоговой системы. Эта реформа – также как установление служебных норм – упиралась в проблему измерения земель: служба и налоги шли с земли. В прежние времена землю клали в податные единицы, «сохи», в значительной мере произвольно – теперь был введена стандартная соха, зависевшая от качества земли. На служилых (поместных и вотчинных) землях в соху клали 1200 десятин «доброй», или 1500 десятин «середней», или 1800 десятин «худой» земли; на монастырских землях – соответственно 900, 1050 и 1200 десятин; на черных землях – 750, 900 и 1050 десятин.[1378] Был проведен кадастр, все поля были измерены и соответственно качеству земли поделены на «сохи»; каждой «сохе» был присвоен номер.[1379] Со всех «сох» полагались одинаковые государственные подати, которые крестьяне разверстывали между собой, соответственно размерам наделов (их, как и прежде, исчисляли в «вытях»). Поскольку размеры «сох» были разными, то обложение служилых земель составляло 62,5 %, а обложение монастырских земель – 83 % от обложения черных земель. За счет снижения обложения с поместных, вотчинных и монастырских земель государство позволяло служилым людям и церкви брать с крестьян свою долю дохода.
Как отмечалось выше, османская податная система была в основных чертах заимствована из Византии, но в отличие от Византии, турки не меряли землю (точнее, размер полей оценивался по объему высева). Русские заимствовали эту систему отчасти из Турции, отчасти непосредственно из византийских письменных источников, очевидно, через посредство греческих священников. При этом русские писцы более строго следовали византийским образцам: они стали мерить землю, причем русское землемерное пособие сохранило явные следы византийского происхождения.[1380] Проведение земельных кадастров было несомненным достижением русских писцов; подобным достижением в те времена могли похвалиться только китайские и японские чиновники.
В связи с измерением земель были введены государственные стандарты мер и весов. Это обстоятельство также удивляло многих иностранцев:[1381] в те времена государственный стандарт мер существовал только в Османской империи и в Китае. Не удивительно, что русская система мер (как и монетная система) была привязана к турецкой; простая сажень была приравнена к 2 турецким аршинам, косая сажень – к 3 аршинам. Вес измерялся в пудах и контарях, русский контарь составлял 0.7 от турецкого контаря; в таком же соотношении находятся русский пуд и турецкий батман.[1382] (Разница произошла, по-видимому, оттого, что в одну и ту же емкость наливали воду и насыпали зерно. Русский контарь – это вес зерна, турецкий – это вес воды).
Налоговая реформа не ограничивалась передачей наместничьих кормов в казну; она привела к полной перестройке податной системы. Пересветов не затрагивает этой темы, однако известно, что османская налоговая практика включала коммутацию отработочных повинностей; это была характерная черта османской податной системы. Начиная с 1551 года московское правительство так же осуществляет коммутацию отработочных повинностей. Ямская повинность, военная служба «с сох» и прочие повинности заменяются выплатой денег; отныне крестьяне платят в 4 раза больше, чем прежде.[1383] Трудно сказать, насколько эквивалентной была эта замена, однако даже после четырехкратного увеличения денежных выплат государственные налоги не превышали 9 % крестьянского дохода.[1384] С государственной точки зрения коммутация была вполне оправданной: набиравшиеся с «сох» крестьяне-ополченцы были практически непригодны для войны, по своим воинским качествам они не шли в сравнение с поместной конницей. Вместо крестьянской службы реформа дала правительству деньги, которые пошли на финансирование нового войска. Налоговая реформа (в сочетании с поместной реформой) обеспечила создание огромной армии Ивана Грозного.
В связи с налоговой реформой следует упомянуть также о сдаче косвенных налогов (тамги) на откуп крупным купцам. Как известно, сдача таможенных и рыночных сборов на откуп была характерна для налоговой практики Османской империи.[1385]
Московское правительство пыталось провести еще одну реформу, не затронутую в проекте Пересветова. Речь идет о попытке конфискации монастырских земель с целью наделения воинов поместьями. Владения церкви составляли примерно треть земель государства, при этом в силу тарханных грамот многие из них были освобождены от налогов. Первую попытку конфискации монастырских земель предпринял еще Иван III (вероятно, примером для великого князя послужила конфискация «вакфов» Мехмедом II). Ивану III удалось конфисковать церковные земли в Новгородской земле, однако в целом эта попытка закончилась неудачей. В начале 1551 года Иван IV обратился к патриарху и церковному собору с вопросом о том, достойно ли монастырям приобретать земли и копить богатства (любопытно, что по форме эти вопросы были похожи на те обращения за «фетвой», которые часто делали султаны). В ответ на запрос царя иерархи церкви объявили вероотступником всякого, кто покушается на ее богатства, и Иван IV был вынужден отступить. Тем не менее правительство нашло способ перераспределения церковных доходов в свою пользу. Церковь была лишена прежних налоговых привилегий (тарханов), и монастыри были обязаны платить налоги по ставке, лишь немного уступающей ставке налога с государственных («черных») земель. Земли, полученные церковью в 1540-е годы «за долги», были отписаны на царя, и впредь монахам было запрещено заниматься ростовщичеством. Все новые покупки земель производились только с разрешения царя.[1386]
Еще одно направление реформ было связано с организацией центральных ведомств, «приказов». Налоговая и поместная реформа, составление земельного кадастра, ведение нарядных книг – все это требовало учета и контроля, создания новых специализированных ведомств. Военными делами стал управлять Разрядный приказ, сбором ямских денег и организацией ямской службы – Ямской приказ, государственными землями – Поместный приказ. Прежняя Казна превратилась в Казенный приказ, появились и другие приказы – Посольский, Разбойный и т. д. Дьяки в приказах кормились «от дел» – то есть на законных основаниях могли получать небольшую плату от просителей. Любопытно, что такой порядок содержания мелких чиновников существовал и в Турции.[1387]
Над каждым приказом начальствовал думный боярин, но бояре плохо разбирались в делопроизводстве и в действительности главой приказа был ученый грамотей-дьяк. Дьяки происходили обычно из «поповского рода», они были незнатными людьми, но тем не менее они были включены в состав думы и стали «думными дьяками». Это выдвижение худородных чиновников вызывало негодование у родовитых бояр. А. Курбский писал, что писарям русским царь «зело верит, а избирает их не от шляхетского роду, ни от благородства, но паче от поповичей или от простого всенародства, а от ненавидячи творит вельмож своих».[1388] Царь больше не верит боярам, писал Т. Тетерин боярину М. Я. Морозову, «есть у великого князя новые верники-дьяки… у которых отцы вашим отцам в холопстве не пригожалися, а ныне не только землею владеют, но и вашими головами торгуют».[1389]
Выдвижение на первые места неродовитых чиновников относится к началу 1560-х годов. К этому времени в правительстве произошли большие перемены, Адашев и Сильвестр попали в опалу; первыми советниками царя теперь были знаменитый воевода Алексей Басманов и дьяк Иван Висковатый. Висковатый был именно тем писарем из «всенародства», возвышение которого вызывало ярость бояр. Он руководил Посольским приказом, а затем вошел в состав думы и стал «печатником».[1390] Характерно, что Г. Штаден считал И. Висковатого туркофилом,[1391]