Естественно предположить, что в сложившихся благоприятных условиях крестьяне пахали столько, сколько считали нужным – и, во всяком случае, не меньше, чем раньше. Г. Штаден свидетельствует, что в то время среди крестьян были богатые люди; известно также, что некоторые сельчане делали большие вклады в монастыри.[1482] О высоком уровне жизни крестьян говорит и высокая оплата монастырских батраков-«детенышей».
Таким образом, в период, последовавший за катастрофой 70-х годов, уровень эксплуатации крестьян не увеличился (как утверждают некоторые историки), а напротив, значительно уменьшился – в полном соответствии с неомальтузианской теорией. Это означало экономическую дестабилизацию, перераспределение ресурсов в пользу народа и в ущерб государству и элите. Начался тяжелый финансовый кризис государства, сопровождаемый кризисом элиты – характерные процессы, фиксируемые демографически-структурной теорией как признаки надвигающегося брейкдауна. Государству угрожал и старый конфликт, унаследованный от периода до катастрофы – затянувшееся противостояние между самодержавием и боярской аристократией.
С первого взгляда, мощное государство Ивана Грозного сумело справиться с тяжелым кризисом: крымские татары были разбиты, а внутри страны не было восстаний и мятежей. Однако в действительности демографическая катастрофа нанесла сильнейший удар по государственной системе России. Уменьшились не только подати, уплачиваемые землевладельцам; сокращение тяглых наделов привело к уменьшению крестьянских платежей в казну. Реальный размер податей, платимых с одного двора, сократился в 3–4 раза. В Новгородском уезде Шелонской пятины в 1573–1588 годах реальные платежи крестьянского двора уменьшились в 5 раз! Казна опустела; сборы с новгородских земель к 1576 году уменьшились вдвое, а к 1583 году в 12 раз![1483]
Власти не сразу осознали всей тяжести бедствия, первое время они, как встарь, заставляли уцелевших крестьян платить подати за погибших и ушедших. К 1570–1571 годам относятся сведения о жестоких «правежах», которые творили хлебные «праветчики» и посланные им на подмогу опричники; иной раз крестьян забивали насмерть; их имущество продавали за долги. В 1571 году правительство опомнилось и послало в деревню писцов выяснять положение и править писцовые книги, снимать налоги с умерших. Но было уже поздно, жестокие «правежи» вынудили крестьян к бегству – и бегство приняло массовый характер. Многие уходили на земли монастырей – во время борьбы с боярами царь восстановил отмененные было налоговые привилегии монастырей, «тарханы»; теперь монастыри, в свою очередь, давали льготы крестьянам. В условиях катастрофической нехватки рабочей силы крестьяне могли диктовать землевладельцам свои условия, заставлять их уменьшать величину тяглого надела и сдавать землю под оброк. Так же, как в Англии, начался процесс интенсивного перемещения крестьян в поисках лучших мест.[1484]
Последствия катастрофы тяжело сказались на положении военного сословия. Дворянские поместья стояли пустыми, землю было некому обрабатывать; в Московском уезде обрабатывалось только 7 % помещичьей пашни, в Коломенском уезде – 25 %. В Деревской пятине в начале 80-х годов больше трети помещиков не имели ни пашни, ни крестьян.[1485] «А крестьяне, вышед из-за служилых людей, живут за тарханами по льготе, – говорится в приговоре церковного собора 1584 года, – и оттого великая тощета воинским людям прииде».[1486] Барская запашка сократилась до уровня, немногим превосходящего запашку крестьянского двора, а доходы помещика – до уровня крестьянских доходов. «В период хозяйственного кризиса… оставшиеся крестьяне почти полностью перестали пахать тяглую землю, тем самым почти полностью лишив владельцев оброка», – отмечал Г В. Абрамович.[1487] Не имея денег, помещик не мог купить кольчугу или саблю – но, несмотря на это, должен был идти воевать. «У тех, кто не объявлялся на смотру, отписывались именья, – свидетельствует Г. Штаден, – а его самого били публично на торгу или в лагере кнутом…»[1488] Дворяне бросали свои опустевшие поместья и скрывались в бегах, московское войско уменьшилось более чем вдвое.[1489]
Под угрозой лагерных «правежей» помещикам не оставалось ничего иного, кроме как увеличивать оброки и барщину немногих оставшихся у них крестьян. В прежние времена величина оброка фиксировалась в переписных книгах; именно это детальное перечисление оброков составляло основное содержание русских переписных книг. В «послушных грамотах», выдаваемых при испомещении, указывалось, что крестьяне должны платить оброки и нести барщину «по старине» – то есть так, как зафиксировано в прежних книгах. (Иногда, правда, встречались грамоты, позволявшие помещику «прибавить доходу», но так, чтобы не вызвать уход недовольных крестьян, чтобы поместье не запустело.[1490]) В немногих сохранившихся переписных книгах 60-х годов сохраняется перечисление оброков примерно в тех же размерах, что и прежде. Однако с конца 60-х годов меняется форма «послушных грамот»; грамоты теперь требуют, чтобы крестьяне давали помещику все, «чем вас изоброчит».[1491] Таким образом, помещики получили право произвольно увеличивать оброки крестьян. «Служилые люди стали брать с бедных крестьян, которые были им даны, все, что те имели», – свидетельствуют И. Таубе и Э. Крузе.[1492] В ответ крестьяне стали уходить от помещиков, не дожидаясь Юрьева дня и не платя «пожилого». Бывали случаи, когда при повышении оброка все крестьяне разом уходили из деревни помещика.[1493]
Кризис продолжался, и некогда мощное московское войско быстро теряло боеспособность. По литовским сведениям, в 1580 году в Москве имел место собор, на котором «всей землей просили великого князя о мире, заявляя, что больше того с их сел не возьмешь, что против сильного государя трудно воевать, когда из-за опустошения их вотчин не имеешь на чем и с чем».[1494] «Обращение к материалам разрядных книг за 1578–1579 показывает, с каким трудом приходилось заставлять „оскудевших“ служилых людей выступать в походы, – отмечает В. И. Корецкий. – Ни угрозы битья кнутом, ни даже смертной казни уже не действовали».[1495] Правительство пыталось что-то предпринять: чтобы предотвратить уход крестьян с помещичьих на монастырские земли, были окончательно отменены все налоговые привилегии монастырей; была запрещена любая передача земель служилых людей церкви, были введены новые чрезвычайные налоги. Была начата перепись, в районах ее проведения временно вводились «заповедные годы» – в эти годы крестьяне и горожане не должны были менять место жительства.[1496] Все эти меры не могли спасти положение.
В начале 1582 года правительство признало свое бессилие, отказалось от завоеваний в Ливонии и подписало мир с Польшей. Два года спустя умер Иван Грозный, и на престол взошел его сын Федор (1584–1598). Федор был «слаб умом» и практически неспособен к управлению; это означало резкое ослабление государственной власти в период, когда экономическая дестабилизация грозила перейти в политический кризис.[1497]
Таким образом, произошедшее в соответствии с неомальтузианской теорией перераспределение ресурсов в пользу народа (и их сокращение в целом) привело к финансовому кризису государства, к расстройству военных сил и к частичной потере управляемости. Это перераспределение привело также и к кризису элиты, потерявшей большую часть своих доходов, и требовавшей от государства принять меры к их восстановлению. При этом сохранялся глубокий раскол элиты и конфронтация между аристократией и дворянством, с одной стороны, и аристократией и государством – с другой.
5.12. Польский образец
Наряду с экономическим бессилием было еще одно важное обстоятельство, обусловившее поражение России в Ливонской войне. Военная система России была перенята у Османской империи тогда, когда янычары и сипахи уже более столетия демонстрировали свою силу окружающим странам. Однако время не стоит на месте, и в середине XVI века в Европе было сделано новое военное открытие, позволившее европейцам остановить победное шествие османских армий. Этим новым фундаментальным открытием была тактика терций – тактика совместных действий мушкетеров и пикинеров. Около 1520 года испанский оружейник Мокетто из Веллетры создал мушкет, тяжелую аркебузу, пуля которой пробивала любые латы на расстоянии в сотню шагов. Постепенно в ходе так называемых итальянских войн между Испанией, Германией и Францией было создано новое построение войск, которое называлось у испанцев «терцией», а у немцев – «баталией», то есть батальоном. Терция представляла собой квадратную колонну в 2–3 тысяч солдат, по периметру которой располагалось несколько шеренг мушкетеров, а внутри находились пикинеры. Когда терция приближалась к противнику, передняя шеренга делала залп и отходила вглубь терции, чтобы перезарядить мушкеты; затем этот маневр повторяли другие шеренги. После огневой подготовки вперед выходили пикинеры с 5-метровыми пиками, они действовали как македонская фаланга и мощным ударом таранили фронт противника. Пикинеры отражали также и атаки кавалерии противника, они выходили во внешние шеренги и превращали терцию в ощетинившуюся пиками неприступную крепость.