Первым конфликтом, прорвавшимся на поверхность после смерти грозного царя, был старый конфликт между государством и боярской аристократией. Боярская партия сразу подняла голову и начала атаку на ближайших сподвижников Ивана IV. Бояре добились ликвидации «дворовой охраны» – прежнего опричного корпуса, и теперь остатки опричнины сохранялись в виде «царской вотчины» (или «дворцовых земель») эта вотчина включала в себя 36 городов с прилежащими к ним волостями и по-прежнему имела особое управление.[1505] Характерно, что боярская оппозиция опиралась на Польшу. Литовский канцлер Сапега писал, что знатные бояре – сторонники короля Батория. Один из знатных московских эмигрантов, Михаил Головин, говорил Баторию: «Где король не придет, тут все его будет, нихто… против него руки не подымет».[1506] «Московской знати импонировали порядки Речи Посполитой, ограничивавшие королевскую власть в пользу магнатов», – пишет Р. Г. Скрынников438. Бояре были не прочь установить подобные порядки и на Руси – это можно было сделать, передав престол польскому ставленнику (как произошло позже, во времена Смуты). Однако дело было не только в интересах бояр – военная сила Польши вызывала стремление к трансформации по европейскому образцу в различных слоях общества. Бориса Годунова позже также упрекали за покровительство «латинской ереси», за попытку выдать дочь за датского принца, за то, что иноземные лекари стали его политическими советчиками.[1507]
К числу последних руководителей «двора», наследников политических традиций Грозного, относились бывшие опричники Богдан Бельский и Борис Годунов. Годунов был братом царицы Ирины, и с ее помощью ему удалось подчинить своему влиянию безвольного царя Федора. Борьба с боярами носила ожесточенный характер, знать спровоцировала волнения в Москве, толпа пыталась взять приступом укрепленное подворье Годунова – однако штурм был отбит, и глава заговора князь Иван Шуйский был отправлен в ссылку. Победа бывшего опричника была обусловлена тем, что после казней Ивана Грозного бояре уже не обладали той силой, что прежде. Характерно, что Борис Годунов прямо обвинял бояр в связях с поляками: король Стефан Баторий собирался в новый поход на Москву, и один из вождей бояр, князь Андрей Шуйский, ездил на границу, чтобы договориться с поляками о совместных действиях.[1508] Австрийский посол Николай Варкоч писал, что бояре «хотели тайно сговориться с Польшей и включить Россию в ее состав».[1509] Таким образом, повторялась ситуация начала 60-х годов: сторонники самодержавия вступили в борьбу со знатью, опиравшейся на Польшу и стремившуюся к установлению польских порядков. По утверждению Р. Г. Скрынникова, политика Годунова напоминала опричнину, знать подвергалась гонениям, были конфискованы уделы Симеона Тверского и Марии Старицкой.[1510] Исаак Масса называл правление Годунова «великой тайной тиранией» и говорил, что эта «тирания» «погубила все знатные роды».[1511] Капитан Маржерет говорил о Годунове, как об «одном из самых неограниченных государей на свете».[1512]
В итоге Годунову удалось временно отразить наступление сторонников трансформации по польскому образцу и утвердить незыблемость самодержавия. Царский шурин стал официально именоваться «правителем» России, он принимал послов, замещая на церемониях царя. Вместе с тем «правитель» счел необходимым пойти на определенные уступки. Персональный состав государева двора был пересмотрен и худородные опричники были вынуждены уступить первые места потомственной знати.[1513] С укреплением власти «правителя» начались попытки восстановления государственной системы, разрушенной катастрофой 70-х годов.
Первые экономические мероприятия Бориса Годунова следовали линии, намеченной Иваном Грозным: требовалось восстановить финансовую систему государства и завершить перепись, начатую в 1581 году. К концу 1580-х годов правительству удалось наладить сбор налогов в соответствии с результатами новой переписи. К этому времени относятся первые надежные сведения о доходах и расходах государственного бюджета, представляющие интерес в плане демографически-структурного анализа и оценки реальной мощи русского государства того времени. Дж. Флетчер перечисляет доходы русского государства в 1588 / 89 году: подати с «сох» составляли 400 тыс. рублей, доходы дворцового хозяйства 230 тыс. руб., но самую большую прибыль давали таможенные и судебные пошлины и кабаки – около 800 тыс. рублей.[1514] В целом доходы составляли 1430 тысяч рублей, что при пересчете на рожь по средней цене 1580 – 90-х годов 44 деньги за четверть эквивалентно 26 млн. пудов. Если принять численность населения в этот период ориентировочно в 6 млн. человек (допуская уменьшение за время кризиса с 9 – 10 до 6 млн.), то душевой налог с «сох» составит 1,2 пуда (что примерно согласуется с данными по Бежецкой пятине[1515]), а общие государственные доходы в расчете на душу населения – 4,3 пуда. Налогообложение, было, конечно, много ниже, чем во времена Ивана Грозного, но все же выше, чем в эпоху ослабления государства в XVII веке: в 1680 году доходы на душу населения в пересчете на хлеб составляли 2,5 пуда, а прямые налоги с души – 0,7 пуда.[1516]
Флетчер приводит также данные о численности московского войска: 80 тысяч всадников получали ежегодное жалование (в придачу к поместьям), причем 65 тысяч из них ежегодно выходили нести сторожевую службу на южной границе.[1517] По сравнению с временами Василия III, когда службу на южной границе несли 20 тысяч всадников, количество конницы увеличилось в 3–4 раза. Можно предположить, что и численность дворян увеличилась в такой же пропорции, в то время как население страны после пережитой демографической катастрофы, по-видимому, не превосходило той численности, которая была при Василии III. Могло ли это население обеспечивать увеличившейся в 3–4 раза элите прежние доходы? Очевидно, не могло бы, даже если бы, закрепостив крестьян, помещики увеличили ренту до прежнего, или, скажем, вдвое более высокого уровня. Таким образом, демографическая катастрофа нарушила равновесие между численностью элиты и численностью населения, и это равновесие могло быть восстановлено только уменьшением численности дворянства. Как отмечалось выше, история Англии подсказывает, каким образом могло быть осуществлено такое уменьшение: это путь внутренних войн, когда дворянство распадается на враждебные группировки и воюет само с собой.
Таким образом, представляется сомнительным, что политика закрепощения могла кардинальным образом улучшить положение дворянства и спасти страну от междоусобной войны. Однако Годунов был обречен проводить эту политику: находясь в конфликте с аристократией, он, естественным образом, искал поддержки у дворянства.[1518] Это проявилось уже при проведении переписи 1580-х годов. Прежде в переписных листах подробно расписывались все барщины и оброки, полагающиеся с крестьян помещику. В 80-х годах такая роспись не делалась – таким образом, правительство утвердило тот порядок, который сложился после катастрофы, признало право помещиков увеличивать повинности по своему произволу. Кроме того, как отмечалось выше, одновременно с проведением переписи во многих районах временно объявлялись «заповедные лета» – крестьянам (и горожанам) запрещалось менять место жительства вплоть «до государева указу». В результате помещики при желании могли увеличивать оброки до прежнего, бывшего до катастрофы, уровня, и крестьяне не имели права уходить от них. Эти указы, по сути, были близки тем законам, которые приняло английское правительство после «Великой Чумы» – как отмечалось выше, парламент запретил крестьянам уходить из своих деревень и обязал их работать за прежнюю плату. Еще один указ освобождал от налогов усадебную пашню помещиков с тем, чтобы они могли беспрепятственно расширять свое барщинное хозяйство.[1519]
Перемена правительственной политики была сразу же замечена современниками. «Кроме податей… налагаемых царем, – писал Дж. Флетчер, – простой народ подвержен такому грабежу и таким поборам от дворян… что вам случается видеть многие деревни и города, в полмили или в целую милю длины, совершенно пустые, весь народ разбежался по другим местам от дурного с ним обращения и насилий».[1520] Конечно, Дж. Флетчер прав лишь отчасти, народ разбегался не только от насилий – пользуясь нехваткой рабочей силы, многие крестьяне искали лучших условий в монастырских владениях или в южных районах. Последние десятилетия XVI века были наполнены борьбой между правительством, землевладельцами и крестьянами. Крестьяне (несмотря на «заповедные годы») пытались уйти туда, где им сократят тяглый надел и дадут возможность обрабатывать землю за малый оброк. Малоземельные помещики старались удержать, закрепостить своих крестьян, увеличить их повинности и при этом платить поменьше налогов. Крупные землевладельцы (в том числе монастыри) переманивали к себе крестьян, сокращая их тяглые наделы. Это приводило к уменьшению учтенной пахотной площади («вытей»), и правительство отвечало увеличением налога на оставшиеся «выти».[1521]
Каков был результат этой борьбы? Прежде всего, очевидно, что до введения крепостного права крестьян было трудно удержать; они уходили на земли крупных владельцев и в южные области – в особенности из северных районов. В Бежецкой пятине в 1584–1594 году численность населения не только не увеличилась, но существенно уменьшилась. С другой стороны, население некоторых расположенных по соседству волосток Троице-Сергиева монастыря увеличилось втрое.