8.14. Механизм брейкдауна в условиях войны
«Среди историков существует мнение, – отмечает Э. Хобсбаум, – о том, что Россия… могла бы продолжать поступательное и эволюционное движение в сторону процветающего либерального общества, если бы это движение не было прервано революцией, которой, в свою очередь, можно было бы избежать, если бы не Первая мировая война. Ни одна из возможных перспектив развития не удивила бы современников больше, чем эта. Если и существовало государство, в котором революция считалась не только желательной, но и неизбежной, так это империя царей».[2077]
Однако вопрос о том, что было бы, если бы не было войны, в принципе не имеет право на постановку – и не только по той причине, что история не имеет сослагательного наклонения. До появления ядерного оружия войны между великими державами были неотъемлемой частью исторического процесса. А. Н. Боханов подсчитал, что в XVI веке русское государство воевало 43 года, в XVII веке – 48 лет, в XVIII веке – 56 лет, в XIX веке – 30 лет.[2078] Конечно, не все эти войны были большими войнами с «великими державами». Специфика ситуации второй половины XIX столетия заключалась в том, что большая война почему-то запаздывала, между окончанием Крымской и началом Первой мировой войны прошло 58 лет, в то время как временные промежутки между большими войнами с участием России в XVI – первой половине XIX века в среднем составляли лишь 16 лет.[2079] Последний мирный период был очень длинным потому, что русское правительство сознавало неготовность страны и армии к большой войне и часто шло на большие дипломатические уступки, как было, например, во время боснийского кризиса 1908 года – эти уступки воспринимались тогда как публичное унижение России.[2080] Однако, как указывает Э. Хобсбаум, в 1910-х годах неизбежность войны воспринималась уже как неоспоримый факт.[2081] «Продолжавшееся международное напряжение и напряжение от гонки вооружений – все это создавало настроение, в котором война воспринималась почти как облегчение… – отмечает Д. Джолл. – Предшествующий международный кризис, рост вооружений и флота и настроение, которое они создавали, – все это позволяло определить, что эта конкретная война не могла не разразиться в данный момент».[2082]
Таким образом, война была неизбежной исторической реальностью, и нам предстоит еще раз описать и проанализировать механизм действия демографически-структурной теории в условиях войны. Большое значение при этом имеет то обстоятельство, в какой фазе демографического цикла происходит война. Как отмечалось ранее, в соответствии с концепцией Дж. Голдстоуна война (если она не сопряжена с вторжением противника в глубь страны) не может вызвать брейкдаун в периоды низкого давления, но способствует брейкдауну в период Сжатия. В пункте 5.5, анализируя механизм кризиса в период Крымской войны, мы отмечали, что он имел три направления развития. Первая встававшая перед страной проблема заключалась в нехватке вооружений, что вело к военным поражениям и ослаблению авторитета власти. Вторая проблема заключалась в том, что в обстановке Сжатия и перманентного финансового кризиса государство могло финансировать войну лишь за счет эмиссии бумажных денег, что приводило к гиперинфляции, развалу рынка и в перспективе – к нарушению снабжения городов. Третья – и главная – проблема заключалась в том, что Сжатие, крестьянское малоземелье и народная нищета, вызывали глубокий социальный раскол общества, что в условиях военных тягот было чревато восстаниями крестьян-ополченцев и народными восстаниями в тылу.
Интересно отметить, что П. Н. Дурново в цитированной выше записке выделяет, причем во взаимосвязи, первую и третью проблему, но не говорит о второй – видимо, потому что финансовые трудности во время непродолжительной русско-японской войны были разрешены с помощью внешних займов и не вызвали гиперинфляции. Однако необходимо напомнить, что именно финансовый кризис был одной из главных причин, заставивших Россию подписать Портсмутский мир.
В отличие от предыдущих войн, в которых участвовала Россия, новая война была огромной по масштабам и намного более длительной. Масштабы войны были следствием технологических революций XIX века: железные дороги позволили мобилизовать и отправить на фронт многомиллионные армии, а фабричная промышленность позволила оснастить их оружием. Длительность войны была во многом обусловлена новым достижением военной техники, изобретением пулемета. Появление пулеметов дало решающее преимущество обороняющейся стороне и обусловило «окопный» характер долгой войны на истощение.[2083]
Необходимо подчеркнуть также, что, согласно теории, понятие Сжатия заключает в себе не только малоземелье и низкий уровень потребления, но и повышение уровня смертности – в том числе в результате войн. Таким образом, война была еще одним фактором Сжатия, намного увеличившим его интенсивность.
В начале Первой мировой войны продовольственное положение было относительно благоприятным, и никто не предвидел будущих трудностей.[2084] Экспорт, прежде сводивший внутреннее потребление к полуголодному уровню, был теперь запрещен; было запрещено и винокурение, таким образом, в стране должно было оставаться количество зерна, более чем достаточное для снабжения армии и тыла. В 1914 году урожай был средний, а в 1915 году – самый высокий за последнее десятилетие. Как показывают расчеты, душевое потребление в тылу в 1914/15 – 1915/16 годах составляло 23–25 пудов – то есть было не меньше, чем потребление населения в предвоенное время (см. таблицу 8.8).
К весне 1915 года в армию было мобилизовано 6,3 млн. человек, а к весне 1917 года – 13,5 млн., что составляло 47 % трудоспособного мужского населения. Это привело к резкому изменению демографической ситуации в деревне, на смену избытку рабочей силы пришел ее недостаток. В семи губерниях Черноземья (Орловской, Пензенской, Рязанской, Тамбовской, Тульской и Черниговской) без работников-мужчин осталось 33 % хозяйств, во многих хозяйствах земля была засеяна лишь благодаря старой традиции общинных «помочей». Не хватало работников и в помещичьих хозяйствах. Арендная плата по семи губерниям упала с 41 % урожая в 1912–1914 годах до 17 % в 1915 году и 15 % в 1916 году; резко возросла оплата батраков (в Тамбовской губернии – на 60–70 %). На юге, в Новороссии, не получавшие прежней прибыли помещики стали сокращать запашку, в Херсонской губернии к 1916 году владельческая запашка сократилась в 2,3 раза. Однако в целом по стране, если не учитывать потерю оккупированных территорий, уменьшение посевных площадей было незначительным (в Центрально-Черноземном районе – на 4 %).[2086]
Как отмечают многие авторы, с чисто продовольственной точки зрения, положение крестьянства во время войны несколько улучшилось,[2087] но в плане уменьшения социальной напряженности это не имело существенного значения. Отношение к правительству и к войне определялось негативной инерцией предшествующего периода. «Село, и прежде антигосударственное по настроению, – отмечают В. А. Дьячков и Л. Г. Протасов, – не видело нужды в активной поддержке государственных военных усилий, ставя на первое место борьбу за землю и волю, против помещиков, хуторян… против твердых цен, проваливая продовольственную разверстку А. А. Риттиха, саботируя государственные повинности и налоги… Внутренний конфликт, ненависть к „врагу внутреннему“ были сильнее, подпитываясь негативно осмысленным опытом прошлой жизни, пережитыми обидами, хроническим социально-культурным недопотреблением».[2088] С началом войны к накопленному за десятилетия социальному недовольству добавилась боль расставания с родными и близкими; если прежде крестьянство страдало от голода, то теперь «мужиков» посылали умирать на непонятной для них войне. Во время мобилизации «плач мужчин, женщин, детей слышался в России повсеместно».[2089]
В годы войны русская армия на 90 % состояла из крестьян.[2090] Исследователи крестьянского менталитета отмечают, что в основе отношения крестьян к войне лежало традиционное фаталистическое восприятие ее как стихийного бедствия, наподобие засухи и неурожая. Поэтому крестьяне и на этот раз в своей массе подчинились судьбе: 96 % мобилизованных явились на призывные пункты.[2091] Но на многих призывных пунктах неожиданно вспыхнули стихийные волнения, которые пришлось усмирять силой, по неполным официальным данным, при подавлении этих бунтов было убито 216 призывников. Власти пытались объяснить эти волнения несвоевременным введением «сухого закона», что не позволяло провожать призывников «по обычаю». Однако Дж. Санборн приводит примеры, когда официальное объяснение было заведомо ложным, и показывает, что в основе волнений лежало социальное недовольство. Мобилизация сопровождалась огромным потоком жалоб но то, что «богатые» уклоняются от призыва, что «за 100 рублей можно получить бронь».[2092]