В целом за время правления Петра было построено около полусотни металлургических и оружейных заводов, и производство чугуна возросло с 150 до 800 тыс. пудов.[344] Но для армии были необходимы также мундиры; в 1704–1705 годах были построены две большие суконные мануфактуры в Москве и Воронеже, однако они давали лишь пятую часть потребного сукна. В 1705–1710 годах в Англии и Голландии было закуплено 300 тысяч аршин сукна. Петру так и не удалось решить проблему обмундирования, и до конца XVIII века сукно в больших количествах ввозили из-за границы. Для обеспечения армии и флота Петр строил также полотняные, кожевенные, амуничные мануфактуры – в общей сложности было построено около 200 мануфактур, заложивших начало русской промышленности. Большинство рабочих на этих мануфактурах составляли «приписные» крестьяне из соседних деревень – они были обязаны отрабатывать на мануфактурах несколько месяцев в году. Петр стремился привлечь в новую промышленность купеческие капиталы и часто передавал построенные им предприятия (вместе с «приписными крестьянами») компаниям купцов с обязательством поставлять часть продукции казне. Таким образом, к концу царствования Петра большая часть предприятий принадлежала купцам, но деятельность этих фабрикантов строго регламентировалась.[345]
Одновременно с созданием военной промышленности проводились мероприятия по созданию огромной новой армии. В первые годы после Нарвы Петр ограничился восстановлением и доукомплектованием разбитых дивизий «прибором» людей из «старых служб» – главным образом из стрельцов; он по-прежнему не доверял «даточным».[346] Но необходимость создания большой армии заставила царя вернуться к массовым наборам, подобным наборам 1658–1660 годов. В феврале 1705 года был произведен первый большой набор «даточных» (теперь их называли рекрутами) – по 1 человеку с 20 дворов, затем большие наборы повторялись ежегодно до 1709 года. По этим наборам было призвано 118 тыс. рекрутов. К 1708 году полевая армия увеличилась в два с половиной раза, она насчитывала теперь 57 пехотных и 28 кавалерийских полков, 113 тыс. солдат (но кроме того, были еще многочисленные гарнизонные части).[347]
Естественно, подневольные крестьяне, загнанные в армию силой, использовали любой удобный случай для бегства. Во время следования в полк рекрутов заковывали в колодки, тем не менее в 1705 году из партии в 2277 человек бежало 895, в 1710 году из партии в 5715 человек бежало 1669 – таких примеров было множество. Бежали и с поля боя: после сражения при Головчине в 1708 году в дивизии князя Репнина насчитали 113 убитых, 218 раненых и 409 беглых. По указу 1705 года из каждых трех пойманных дезертиров одного вешали, а двух других секли кнутом и отправляли на каторгу – но дезертиров было так много, что армейские власти были не в состоянии всех казнить. В 1712 году для удобства опознания беглых рекрутам стали делать наколку на правой руке в виде креста, в народе ее называли «печатью антихриста».[348]
С точки зрения теории культурных кругов поражение от завоевателей, обладающих новым оружием, («удар завоевательной волны») должно было бы породить спешное перенимание их военной технологии. Такое перенимание действительно имело место: полки русской армии получили организацию шведского образца (они делились на 2 батальона по 4 роты). Комплектование полков (как и в Швеции) стало территориальным: полки носили название того города или области, откуда получали рекрутов, и если солдат погибал или дезертировал, с его деревни требовали нового рекрута. Был введен 4-шереножный строй, и Петр срочно принялся переучивать свою армию с австрийского на шведский вариант линейной тактики; приоритет теперь отдавался штыковой атаке, в армию вернули пикинеров. В действительности Петру не нужно было ничего менять, военная реформа была проведена заблаговременно, перед войной. В дальнейшем оказалось, что австрийский вариант линейной тактики был более эффективным, и в 1730-х годах русская армия вернулась к «стреляющим линиям».[349] Однако одно нововведение тех времен было довольно существенным: багинеты были заменены на штыки, и Р. Хелли полагает, что именно это новшество позволило петровской армии отказаться от прежней оборонительной тактики.[350]
Таким образом, мобилизовав ресурсы страны и резко увеличив налоги, царь смог создать огромную, более чем 100-тысячную полевую армию. Карл XII не верил, что огромная русская армия овладела секретом нового оружия – он самонадеянно бросил свои войска в штыковую атаку под Полтавой, и на большей части фронта шведские линии не успели добежать до противника: они были сметены картечью полковых пушек.[351]
2.4. Трансформация структуры
После реформ Ивана Грозного и Алексея Михайловича реформы Петра I были третьей военной революцией. Каждая военная революция сопровождается трансформацией структуры, качественными изменениями в структуре «государство – элита – народ». Как и во времена Ивана Грозного, трансформация структуры означала создание постоянной армии, что влекло за собой государственную централизацию, перераспределение ресурсов в пользу государства, увеличение налогов и отягощение дворянской службы. Петр I хорошо понимал близость своих задач и задач, стоявших перед Иваном IV. «Сей государь, – говорил Петр Великий о Иване Грозном, – есть мой предшественник и образец; я всегда представлял его себе образцом моего правления в гражданских и воинских делах, но не успел еще в том столь далеко, как он. Глупцы только, коим не известны обстоятельства его времени, свойства его народа и великие его заслуги, называют его мучителем».[352]
Петровская трансформация структуры привела к радикальному изменению положения элиты. Как отмечалось выше, при царе Алексее Михайловиче началось переформирование дворянской элиты в рамках второй военной революции. Этот процесс был остановлен традиционалистской реакцией после смерти царя Федора и возобновился с началом Северной войны. Воздействие технологического фактора было настолько велико, что военная революция меняла не только распределение ресурсов между государством и элитой, но изменяла функции и положение элиты. Как и прежде, одним из основных моментов этого процесса было преобразование поместного ополчения в регулярную кавалерию. После Нарвы началось формирование новых регулярных кавалерийских полков. В 1700–1701 годах комиссия под председательством князя Б. Голицына произвела перепись всех дворян и их сыновей; всего было учтено 27 тысяч человек, и годные к службе были распределены по полкам. При этом существенно, что дворян теперь посылали на службу не в рейтары, а в драгуны; это было вызвано падением значения тяжелой кавалерии в результате усиления артиллерии и широкого применении картечи. Однако служба в драгунах означала умаление престижа дворян и должна была вызвать их недовольство.[353]
Другим направлением преобразования элиты было создание нового офицерского корпуса. Петр полагал, что офицерами новой армии должны быть в основном дворяне – но для того чтобы стать офицером, дворянин должен был сначала получить необходимое образование, а затем в качестве солдата пройти военное обучение в гвардейских частях. В 1714 году было указано всех дворянских недорослей десяти лет определить для учебы в новосозданные «цифирные» школы; это мероприятие было сопряжено с отрывом детей от семьи – ведь школы имелись лишь в немногих губернских городах. Учеба в школах продолжалось до 16 лет, после чего юношей распределяли рядовыми в полки. Отпрыски знатных фамилий обычно служили в гвардии; тех, кто не служил в гвардии и «с фундамента солдатского дела не знает», было запрещено производить в офицеры. Особенно престижно было служить в конногвардейском полку, там числилось около 300 рядовых из князей.[354]
Если раньше дворяне жили в поместьях и собирались лишь перед началом похода, то теперь служба стала постоянной. После окончания Северной войны постепенно установился порядок, по которому в мирное время офицер раз в два года мог получить полугодовой отпуск. Отставку давали только за старостью или увечьем. Правда, можно было записаться на гражданскую службу, но число принимаемых в чиновники было ограничено третью от каждой фамилии, и требовалось соответствующее образование.[355]
Другой указ 1714 года вводил единонаследие поместий и вотчин, нарушенное в правление Софьи; по существу, это было частичное восстановление традиционной системы верстания «в припуск», когда один из сыновей заменял на службе отца. Кроме того, была запрещена продажа не только поместий, но и вотчин. В целом политику Петра I в отношении дворянства можно рассматривать как меры, направленные на реставрацию и усиление поместной системы, со времен Ивана III составлявшей основу российской этатистской монархии.
Отягчение службы, естественно, вызывало недовольство дворян, некоторые не являлись на смотр и скрывались в «нетях». В 1703 году многие дворяне не явились к сроку в стоявший в Пскове корпус Б. П. Шереметева. У «нетчиков» были отобраны поместья и вотчины – причем эти конфискации приобрели массовый характер; за время войны было конфисковано в общей сложности около 3 тысяч поместий.[356] Таким образом, Петр эффективно использовал старый принцип поместной системы, возможность конфискации поместий; благодаря этому царю удалось навести дисциплину среди дворян.