[565] Манифест о Генеральном межевании 1765 года объявил помещикам, что им «всемилостивейше жалуются и утверждаются» самовольно захваченные ими государственные земли, если они «полюбовно только между соседями своими разберутся».[566] В 1763 году были введены новые административные штаты, предусматривавшие специализацию служащих и резкое увеличение окладов; жалование стали платить и тем служащим, которые прежде питались «от дел». В итоге расходы на содержание администрации в начале правления Екатерины увеличились до 8 млн. руб. (40 % расходов бюджета); они продолжали расти и далее, так что к концу правления содержание чиновничества обходилось дороже содержания армии.[567] В 1775 году административная реформа была продолжена, было установлено новое административное деление и учреждена губернская администрация с отдельными финансовыми и судебными учреждениями; новые суды были сословными: отныне дворяне имели свой суд с выборными заседателями. Власть на нижнем, уездном уровне была передана в руки дворян, которые получили право выбирать уездного капитана-исправника. «Жалованная грамота дворянству» 1785 года оформила существование дворянских губернских корпораций, органами которых были дворянские собрания, избиравшие губернских и уездных предводителей дворянства, капитан-исправников и судебных заседателей. Статьи 11 и 24 «Жалованной грамоты» запрещали практиковавшие в рамках поместной системы произвольные конфискации поместий, и устанавливали принцип, по которому дворяне получали право свободного распоряжения своими имениями. Это означало признание частной собственности дворян на землю. Незадолго до этого Екатерина II ввела в российское законодательство сам термин «собственность», сразу же принявший частноправовой характер. Таким образом, вслед за освобождением дворян от службы была юридически оформлена приватизация дворянских имений, земли которых при существовании поместной системы считались государственными. Сравнивая «Жалованную грамоту» с дворянской политической программой времен Елизаветы, можно сделать вывод, что к 1785 году все основные требования дворянства были удовлетворены Екатериной II и Петром III.[568]
Таким образом, в результате трансформации структуры, совершившейся в 1760-х годах, дворянство в значительной мере подчинило себе государственную власть. Как отмечалось выше, одной из причин этого конфликта был демографический дисбаланс, повлекший за собой оскудение дворянства, – та же причина, что толкала дворянство к «рокошам» 1640-х годов. Этот дисбаланс продолжал ухудшаться и далее, по данным В. М. Кабузана, удельный вес дворянства в населении страны постоянно рос: в 1744 году он составлял на территориях, вошедших в первую ревизию, 0,50 %, в 1762 году – 0,59 %, в 1795 году – 0,68 %.[569] Число крепостных крестьян, приходившихся на одного дворянина, постоянно уменьшалось, а число обедневших дворян – росло, что подталкивало их к попыткам увеличить ренту.
рис. 3.1. Доходы и расходы государственного бюджета в 1680–1794 годах (в пересчете на хлеб, млн. пуд.)[570]
рис. 3.2. Доходы и расходы бюджета в расчете на душу населения (в пудах хлеба).
Но помимо демографического фактора, действовал и диффузионный фактор, проявлявшийся в подражании русского дворянства европейским, и в частности, немецким порядкам. Пруссия и Австрия в этот период были странами, где дворянство формально было свободно от служебной повинности, где оно обладало собственностью на свои земли, где господствовали крепостное право и барщинная система. Очевидно, некоторую роль сыграл и случайный фактор, проявившийся в династических кризисах, наступивших после смерти Петра Великого, а затем – после смерти императрицы Анны. Династический кризис способствовал ослаблению самодержавия и в конечном счете привел на русский престол немецкого принца Карла Петера, стремившегося ввести в России порядки Пруссии. Однако стеснявшая русское дворянство прусская государственная дисциплина была отвергнута, и в итоге было заимствовано не то, что составляло силу прусского государства, а то, что было средневековыми пережитками – принцип сословности, привилегированное положение дворянства, вотчинная власть помещиков – то, с чем пытались бороться Фридрих Великий и Иосиф II.
Трансформация структуры означала радикальное перераспределение ресурсов в пользу дворянства. Государство было вынуждено поступиться в пользу дворянства значительной частью ренты, которую оно собирало с помещичьих крестьян в виде подушного налога. Как отмечалось выше, огромная эмиссия медных денег во время Семилетней войны вызвала инфляцию и двойной рост цен. Соответственно, реальная величина подушной подати уменьшилась в 2 раза, и государственный бюджет понес большие потери. Однако Екатерина не осмелилась увеличить подать, чтобы компенсировать потери – в результате государственная доля ренты с крестьян сократилась, и это дало возможность помещикам увеличить свою долю – произошло то, чего давно добивались помещики (см. рисунок 3.4). Но инфляция продолжалась и далее, к 1794 году подушная подать уменьшилась по сравнению с 1750-ми годами более, чем в 4 раза. Государственные доходы с крепостных крестьян были отданы помещикам. График на рисунке 3.4 иллюстрирует этот кардинальный результат совершившейся социальной революции: до 1750-х годов кривые государственной и частной ренты с крепостных крестьян идут параллельно, но затем они расходятся: государственная рента убывает, а помещичья растет, поглощая те ресурсы, которые раньше принадлежали государству.
Таким же образом обстояло дело и в сфере косвенных налогов. Сразу же после захвата власти Екатерина в демагогических целях понизила цену на соль с 50 до 40 копеек; после восстания Пугачева последовало новое понижение – до 35 копеек. В условиях инфляции это привело к тому, что продажа соли стала убыточной, то есть соляная пошлина прекратила существование, и деньги, которые крестьяне платили за соль, достались помещикам.
Правительство пыталось компенсировать свои потери дальнейшим повышением пошлины на вино, но столкнулось с огромным ростом нелегальной «корчемной» торговли.[571] В 1780 году откупщик столичных сборов Голиков доносил, что «корчемство распространилось до крайней чрезвычайности, и корчемники до толикой дошли наглости, что нередко, скопясь во многом числе, вооруженные, провозят великими обозами, бочек по 200…».[572] Поскольку вино корчемникам продавали дворяне, то Екатерина не осмеливалась принимать решительные меры к искоренению нелегальной торговли; в результате, несмотря на рост населения, доход от винных откупов в 1791–1794 годах сократился по сравнению с 1750-ми годами в полтора раза.[573]
Более того, вслед за ликвидацией хлебной монополии при Петре III в правление Екатерины II были уничтожены почти все оставшиеся торговые и промышленные монополии государства. Доходы от этих монополий были переданы в частные руки – то есть в значительной степени в руки дворянства.[574]
Символом бессилия Екатерины II была ее финансовая политика. Не смея компенсировать потери от инфляции повышением налогов, Екатерина покрывала огромный дефицит бюджета печатанием бумажных денег, ассигнаций. Естественно, это вызывало огромный рост цен – за время правления Екатерины цены возросли в 3 раза. Рост цен обесценивал реальные доходы бюджета, и правительство восполняло недостаток печатанием новых ассигнаций – это был порочный круг, который удалось разорвать лишь Николаю I.
Таким образом, Екатерина II отдала дворянству власть на местах и большую часть государственных доходов. По существу, это был демонтаж некогда могущественной государственной машины, созданной Петром Великим, демонтаж механизмов этатистской монархии. В хлебном исчислении доходы государства в расчете на душу населения уменьшились вдвое, и в целом, несмотря на то, что население возросло в 1,7 раза, доходы в конце правления Екатерины были меньше, чем в его начале! Сокращение доходов при том, что все большая часть их уходила на двор и чиновников, должно было привести к сокращению расходов на армию. Диаграмма на рисунке 3.2 наглядно показывает, как в послепетровские времена вместе с прямыми налогами уменьшались душевые расходы на армию. При Петре I численность армии составляла 1,56 % от численности населения, при Екатерине II этот показатель снизился до 0,83 % – в то время как в Австрии он составлял 1,04 %, а в военизированной Пруссии – 3,45 %.[575]
Однако дело было не только в относительном уменьшении армии, но и в ее разложении. Коррупция стала еще одним способом перераспределения доходов в пользу элиты. Екатерина не смела контролировать своих генералов и полковников, и пользуясь этим, они присваивали деньги, отпускаемые на содержание полков. «Несколько полковников признались мне, что каждый год получают от трех до четырех тысяч рублей со своих полков», – свидетельствует французский посол Л. Ф. де Сегюр. Князь П. Д. Цицианов, приняв полк от своего предшественника, писал, что довольствие расхищается и не доходит до солдат, что «ротные командиры избалованы и считают роту за деревню».[576] Расхищали и самих солдат: полковники отправляли рекрутов в свои деревни, и они навсегда исчезали из армии. Князь Г. А. Потемкин присвоил целый рекрутский набор; по словам канцлера А. А. Безбородко, в 1795 году было 50 тысяч «растасканных» солдат.