Помещики, конечно, не были заинтересованы в гибели своих крестьян, но некоторые «душевладельцы» соблазнялись возможностью продажи своего хлеба по спекулятивным ценам и не спешили раздавать его голодающим. Так, на просьбы о выдаче ссуд канцелярия Юсуповых отвечала, что «главная причина скудного состояния крестьян» состоит в том, что они «предаются лености и пьянству» и «лебеда в настоящее время – тот же хлеб». Правительство было вынуждено принимать экстренные меры. Местные власти оказывали давление на помещиков, требовали от них выдачи подписок-обязательств о прокормлении крестьян до нового урожая и об обеспечении посева весной. Помещикам выдавались ссуды для приобретения посевного зерна, а в случае растраты этих ссуд их имения передавались в опеку. Власти организовали общественные работы, бесплатно выдавали паспорта отходникам. В деревнях на случай неурожая создавались запасные хлебные магазины.[984] Очевидно, влияние кризиса сказалось также и на поспешном введении инвентарей в Западном крае (о чем говорилось выше).
В 1848 году, по данным Министерства внутренних дел, только от холеры погибло 668 тыс. человек, а в целом по России, по некоторым оценкам, число жертв эпидемии и голода в 1847–1849 годах составляло около одного миллиона.[985] Однако возможно, что в действительности число жертв было больше: по сравнению с уровнем смертности 1846 года «излишек» смертей за 1847–1849 годы только среди православного населения составлял 1,4 млн.[986] Хотя в 1849 году голод и эпидемия пошли на убыль, кризис принял рецидивирующий характер. В 1852–1855 годах эпидемия вернулась и унесла еще 250 тыс. жизней.[987]
Голод (вместе с влиянием европейских событий) привел к невиданной до тех пор волне крестьянских бунтов. В 1847 году голод породил массовое переселение крестьян Белоруссии, которое привело к крупным столкновениям с войсками.[988] В обстановке голода и холерной эпидемии снова распространились слухи об освобождении; эти слухи были связаны с появлением указа 1847 года о возможности выкупа крестьян при продаже имения за долги. Одновременно под влиянием сопровождавшегося резней помещиков восстания в австрийской Галиции произошла мощная вспышка волнений на Украине. В 1848 году было зарегистрировано 160 крестьянских волнений – число, примерно в 4 раза превышающее средний уровень (см. рисунок 4.5). Волнения на Украине вызвали панику среди помещиков и их массовое бегство из деревень в города; среди крестьян западных областей ходили слухи, что французы уже идут освобождать их от помещиков.[989]
Заслуживает внимания то обстоятельство, что после кризиса 1848 года стала явным образом проявляться связь между количеством крестьянских волнений и уровнем смертности – то есть уровнем материальных тягот, которые несло на себе крестьянство. В 1848–1856 годах коэффициент корреляции между смертностью и числом волнений равнялся 0,89, причем кривая волнений повторяла кривую смертности с запозданием на один год.[990] Крестьяне перестали ждать, как прежде, смерти царя и перемены правления – теперь они сразу же реагировали на ухудшающиеся условия.
Как и в 1790-х годах, кризис вынудил помещиков к временному снижению ренты. Известны конкретные случаи такого рода, например, голод в тульской вотчине заставил графа Шереметева дать крестьянам ссуду и отпустить их на оброк.[991] Более существенным моментом было то, что, как и в 1790-х годах, помещики уже не могли увеличивать оброки, чтобы компенсировать инфляцию. В 1855–1859 годах в результате эмиссии кредитных билетов в период Крымской войны цена ржи возросла по сравнению с предыдущим пятилетием в полтора раза. В итоге перед освобождением оброк составлял в Рязанской и Тамбовской губерниях (и во всем Черноземье) в пересчете на хлеб 10 пудов с души[992] – то есть уменьшился по сравнению с 1840-ми годами примерно в полтора раза.
4.7. Сжатие в Центральном районе
Центральный район пребывал в состоянии Сжатия еще с 20-х годов XVIII века, и положение здесь смягчалось лишь поставкой хлеба с Черноземья. В 1815–1833 годах среднегодовой прирост крепостного населения в Центре составлял лишь 0,39 %, а в 1833–1857 годах прирост сменился убылью в 0,07 %. Поскольку крепостные составляли основную часть населения, то в целом население также стагнировало: по пяти центральным губерниям среднегодовой рост составлял в 1833–1857 годах лишь 0,08 %. За полвека посевы хлебов увеличились на 22 % – отчасти за счет увеличения нормы высева, отчасти за счет ввода в оборот бедных земель, которые раньше не использовались. В силу этих обстоятельств, а также вследствие общего истощения почв урожайность, которая в XVIII веке составляла в среднем сам-3,1, в первой половине XIX века упала до сам-2,7. Чистый сбор хлебов на душу населения на протяжении первой половины столетия оставался практически постоянным и составлял 2,3 четверти (17,7 пуда на душу). Вследствие распашки лугов значительно сократилось поголовье скота; в 1842 году на 100 человек приходилось 29 лошадей и 38 коров, а 1860 году – 23 лошади и 31 корова.[993]
рис. 4.7. Динамика оброков в Центральном районе в 1780 – 1850-х годах (в пудах на душу населения).[994]
Крестьянское малоземелье заставляло помещиков переводить еще оставшихся барщинных крестьян на оброк и отказываться от барской запашки – к середине XIX века барская запашка составляла только 15 % пашни. Высвободившиеся земли делили между крестьянами, и – вместе с освоением новых земель – это до какой-то степени позволяло бороться с малоземельем. Чистый сбор на наделах помещичьих крестьян в середине столетия составлял около 2 четвертей (15,4 пуда) хлеба на душу[995] – то есть был как раз на уровне потребительского минимума. Но кроме того, крестьянину нужно было платить налоги и оброк; в Центре преобладали оброчные крестьяне, оброк был различным и зависел от развития промыслов в конкретном селе, от близости столиц, куда отправлялись массы отходников, и некоторых других факторов. После резкого увеличения в 1820-х годах оброки в целом стабилизировались. В середине XIX века средний оброк в Московской губернии был равен примерно 4 руб. 68 коп. серебром или 8,7 пуда хлеба на душу[996] – и часто получалось так, что крестьяне продавали весь свой урожай, платили оброки и налоги, а потом уходили на заработки и, как могли, жили ремеслами и промыслами.
Помещики не желали терять контроль над отходниками и предписывали им определенные правила. Отходники обычно шли группой, которую возглавлял староста. Староста должен был отбирать у отходников большую часть заработанных денег, выдавая им «ярлыки», а деньги предоставлял в правление. Он должен был также смотреть за «нравственностью» крестьян и не допускать лишних расходов.[997] По словам современника, в столицы, в Москву и Петербург, стекались десятки тысяч людей. «Создавшаяся вследствие этого конкуренция совершенно обесценивала рабочие руки. Крестьяне, которым, наконец, посчастливилось получить работу в столице, попадали в рабскую зависимость от своего нанимателя, нередко вовсе не уплачивавшего заработанные деньги. Эти бедные люди, без пищи, без крова, со смертельной бледностью на лицах, едва прикрытые какими-то лохмотьями, шатались, как привидения, по улицам».[998]
Оценка уровня доходов и расходов оброчных крестьян, произведенная И. Д. Ковальченко и Л. В. Миловым для Московской и Тверской губерний,[999] показывает, что, несмотря на масштабы промысловой деятельности крестьян, их заработки были недостаточны, и у них не хватало денег на пропитание и уплату оброков. Данные по отдельным крупным имениям указывают на постоянный рост недоимок, которые помещики вынуждены были снимать, но они снова росли. К 1858 году средняя недоимка по Калужской губернии составляла около 4/5 годового оброка.[1000]
Особенно тяжелым было положение крестьян заложенных и «взятых в опеку» имений. О том, что представляло собой «взятие в опеку» дает представление следующий пример. За тверским имением княгини М. И. Голицыной в 1842 году числился баснословный долг в 196 тыс. рублей – 140 рублей на крепостную душу или, в переводе на хлеб, 340 пудов, примерно двадцатилетний урожай с крестьянского надела! Московскому опекунскому совету нужно было во что бы то ни стало вернуть деньги с процентами, и совет определил оброк вдвое больше обычного – примерно 28 пудов в хлебном эквиваленте. Крестьяне отдавали весь урожай с полей, после чего шли кормиться на московские фабрики, они голодали и продавали свой скот, и за 1842–1848 годы выплатили 84 тыс. рублей. Однако… из этих денег лишь 24 тысячи пошло на погашение долга, а 60 тысяч – на уплату процентов. Крестьянам приходилось оплачивать не только прихоти расточительной княгини, но и доходы банка. Но, с другой стороны, поражает живучесть крепостного хозяйства, способного вынести непомерные тяготы – и продолжать существовать.[1001]
Положение государственных крестьян было лучше, чем положение крепостных, но недос