История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции — страница 88 из 146

[1361] Этот новый вариант барщины назывался «отработками», и он устраивал многих крестьян тем, что не требовалось платить за аренду деньги – у большинства крестьян не было денег. Но с другой стороны, о внедрении новых орудий и новой агротехники при такой системе не могло быть речи – хозяйство велось, как в домашинную эпоху.

Экономические трудности, переживаемые дворянством, отразились и в политической сфере. Как отмечалось в предыдущей главе, после реформы 1861 года значительная часть дворянства перешла в оппозицию, которая взяла на вооружение лозунги политических свобод и парламентского представительства. Это была мирная либеральная оппозиция, пытавшаяся достичь своей цели путем агитации за реформы. Однако отчаянное положение разорявшегося мелкого дворянства толкало его к более радикальным средствам борьбы, что проявилось в участии дворян в движении народников.

6.6. Становление российской интеллигенции и движение народников

Демографически-структурная теория утверждает, что Сжатие вызывает обеднение элиты, обострение конкуренции за доходные должности, фрагментацию элиты и выступления отдельных элитных групп против правительства. Как мы попытаемся показать далее, эти обстоятельства играли важную роль в политическом кризисе конца 1870-х – начала 1880-х годов. Однако, как не раз бывало и раньше, вместе с демографическим фактором действовал фактор диффузии. Чтобы показать, как переплеталось действие демографического и диффузионного факторов нам придется уделить несколько страниц описанию некоторых сторон процесса модернизации в 60 – 80-х годах XIX века.

Как отмечалось выше, современная историческая наука рассматривает социально-экономическое развитие России в общем контексте процесса мировой модернизации. Модернизацию XIX века часто отождествляют с вестернизацией, с перениманием европейской техники и промышленности, экономических, социальных и политических порядков передовых стран Запада. Процесс вестернизации приводит к столкновению с традиционными социально-политическими институтами и носит революционный характер, поэтому Теодор фон Лауэ называл его «революцией извне». В политической сфере «революция извне» осуществляется через бурные политические революции и радикальные реформы, и в этом смысле почти все революции XIX и начала XX века можно назвать политическими «революциями извне».

Одним из проявлений модернизации были изменения в социальной структуре общества, связанные с появлением новых социальных групп и классов. Модернизация породила промышленный пролетариат, промышленную буржуазию и интеллигенцию, и хотя можно спорить о том, что эти группы существовали в какой-то форме и раньше, но несомненно, что в процессе модернизации они многократно увеличились количественно и приобрели новое качество. Ключевым моментом в этом процессе социальных изменений было появление интеллигенции, той социальной группы, которая была носительницей новых знаний – знаний, которые разрушали старое общество.

Рассматривая освещение вопроса о происхождении русской интеллигенции в западной историографии, М. Д. Карпачев отмечает, что «в соответствии с духом теории „вестернизации“ (другое ее название – „теория модернизации“) большинство авторов признает ее искусственным социальным организмом, возникшим в результате действия внешних… факторов».[1362] Фон Лауэ отмечал, что в контексте «теории вестернизации» интеллигенция была «типичным побочным продуктом излияния западноевропейской цивилизации в Россию, это была группа, не имеющая аналогов на Западе, но достаточно обычная среди слаборазвитых стран… Ее миссия состояла в том, чтобы передать культурные стимулы с Запада, и привязать их, по возможности, к местным условиям. В ее составе можно было найти всех образованных русских независимо от их социального происхождения, потому что образование само по себе подразумевало вестернизацию».[1363] Такое понимание очень близко реальному самоощущению интеллигентов начала XX века. Интеллигенция «есть прорубленное Петром окно в Европу, через которое входит к нам западный воздух», – писал С. Н. Булгаков в сборнике «Вехи».[1364]

Как отмечает Дж. Фишер, слабость буржуазных средних классов привела к тому, что в России роль главной «прогрессивной силы» играла не буржуазия (как было на Западе), а интеллигенция (как в развивающихся странах). При этом русская интеллигенция была политически независимой и более активной, чем на Западе; она встала во главе народных масс, привлекая их лозунгами политического и социального равенства.[1365]

В контексте демографически-структурной теории интеллигенцию можно рассматривать как новую элитную группу, положение которой обуславливало не владение собственностью, а тем, что она являлась носительницей необходимых обществу знаний. Интеллигенция росла вместе с распространением образования, и ее рост находил свое выражение в росте числа учащихся и студентов. За 1860–1880 годы число учащихся средних школ увеличилось более чем в 4 раза, с 17,8 до 69,2 тыс.; число студентов высших учебных заведений возросло с 4,1 до 14,1 тыс. Появились технические школы и вузы – непосредственное проявление технической революции. В реальных училищах в 1880 году было 13,2 тыс. учащихся, в технических вузах – 6,1 тыс.[1366] В классических вузах также давалось образование западного образца, и формирующаяся русская интеллигенция изначально воспитывалась в сознании интеллектуального, технического, экономического и социального превосходства Запада. По самому своему происхождению интеллигенция была «западнической», она была пропитана западной культурой, и ее политической программой была либеральная программа переустройства общества по западному образцу – сюда входили, в частности, политические свободы, парламент, свобода предпринимательства и вероисповедания. При этом естественно, что российская интеллигенция в значительной степени формировалась из тех народов империи, которые были более близки западной культуре, чем православные великороссы. В 1886 году среди студентов российских университетов было 15 % евреев, квота поляков составляла 20 %, и, кроме того, было много немцев и финнов.[1367]

«Россия находится на уверенном, устойчивом пути прогресса и реформы, – писала в марте 1865 году газета „Нью-Йорк таймс“. – С новыми провинциальными учреждениями и распространением средних школ и газет… она скоро обучит массу интеллектуальных и организованных граждан, которые будут полностью способны к управлению».[1368] Считалось само собой разумеющимся, что «интеллектуальные граждане», получившие западное образование, должны стоять у руля управления обществом и переделывать его в соответствии с европейскими стандартами. Такое «общественное мнение» выражало не только стремление к модернизации, но и претензии интеллигенции на обладание властью. Для интеллигенции борьба за модернизацию была вместе с тем борьбой за свои групповые интересы.[1369] Однако реальность была такова, что власти не прислушивались к интеллигенции. Овладев западными знаниями, интеллигенты чувствовали свое превосходство над окружающими, что вступало в противоречие с их реальным, не слишком высоким положением и с отсутствием возможности влиять на власть. «Как обычно бывает с интеллектуалами в обществах, запоздавших с модернизацией, – писал С. Блэк, – они разрывались между европейскими стандартами, принятыми ими за образец, и действительностью, которую они видели вокруг себя».[1370]

Это противоречие побуждало интеллигенцию к активным попыткам переделать действительность, искать союзников, пропагандировать свои взгляды через прессу и возбуждать другие недовольные социальные группы, чтобы, воспользовавшись их помощью, добиться своей цели. Интеллигенция выступала в роли проводника идей модернизации и инициатора борьбы за модернизацию – и хотя она была еще малочисленна, за ней стояло мощное диффузионное воздействие западной культуры, ей придавали силы технические и военные достижения Запада. Роль интеллигенции – это была роль одного из каналов, через который проявлял свое действие могущественный фактор диффузии.

В соответствии с теорией «революции извне» или «революции вестернизации» модернизация (или вестернизация) была основным содержанием происходивших в России и во всем мире революционных процессов. В контексте этой теории интеллигенция была носителем революционных идей и «революционным классом». «Русское революционное движение, а потом и сама революция развивалась по своему пути главным образом благодаря энергии и стремлениям интеллигенции… – писал М. Малиа. – Русское революционное движение в своих различных фазах не было ни буржуазным, ни пролетарским, а было, по сути дела, интеллигентской революцией».[1371]

Основным способом распространения «западнических» идей были публикации в прессе. Журналисты и литераторы симпатизировали этим идеям уже в силу своего образования, которое подразумевало знакомство с европейской культурой. Большинство российских газет пореформенного периода придерживалось либеральной ориентации – постольку, поскольку это позволяли цензурные условия.[1372] «Пресса стала неоспоримой силой, – писал в 1862 году министр внутренних дел П. А. Валуев. – Это факт не исключительный, а общий, который вытекает из универсальных форм цивилизации. Наша пресса вся целиком в оппозиции правительству».[1373]