У Всеволода оставалась здесь значительная партия приверженцев, которая неприязненно относилась к новому князю. Святослав Ольгович, кроме того, возбудил против себя и владыку новгородского Нифонта. Будучи вдов, князь хотел жениться на какой-то новгородской боярыне; но владыко запретил, не венчал его, говоря, что не следует вступать в брак с этой женщиной. Святослав, однако, настоял на своем и был повенчан собственным своим священником. Приверженцы Всеволода даже покушались на жизнь Святослава и однажды едва не убили его стрелой. После этого неудачного покушения некоторые знатные люди уехали к Всеволоду в киевский Вышгород, который был дан ему в удел дядей Ярополком. Перебежчики приглашали Всеволода снова воротиться на север, уверяя, что новгородцы и псковичи только ждут его прибытия, чтобы опять посадить на своем столе. Князь поехал в Псков, где граждане действительно приняли его с почетом. Но когда новгородцы узнали о том, поднялся жестокий мятеж. Противники Всеволода опять взяли верх на вече, и многие приятели его поспешили спастись бегством в Псков. Чернь разграбила их дома, а с оставшихся в Новгороде взяла денежную пеню. Набрали до 1500 гривен и употребили их на приготовления к войне с Всеволодом. Святослав действительно выступал в поход с новгородцами, ведя с собою еще вспомогательную дружину, призванную с юга, и даже наемных половцев. Псковичи обнаружили твердую решимость защищать Всеволода. Они поделали засеки в лесах и завалили все дороги, ведущие из Новгорода к Пскову. Новгородское ополчение дошло до места, называемого Дубровною, за несколько переходов от Пскова, и, увидав трудности дальнейшего движения, воротилось. Таким образом, псковичи впервые получили себе особого князя, что составляло предмет их желаний. Но Всеволод, в крещении Гавриил, княжил у них недолго. Он скончался в 1138 году, и прах его впоследствии был перенесен в Троицкую соборную церковь, им самим построенную, где и доныне находится его гробница и хранится его меч (с готическою надписью: honorem meum nemini dabo[4]). Преемником ему в Пскове остался его брат Святополк. Но и соперник Всеволода Святослав Ольгович недолго княжил в Новгороде. Торговля новгородская много терпела по причине враждебных отношений к Мономаховичам, которые владели соседними областями, Ростовской, Смоленской и Псковской; вследствие прекратившихся подвозов сделалась сильная дороговизна хлеба. Поэтому новгородцы уже в следующем, 1139 году изгнали Святослава Ольговича и выпросили себе у Юрия Суздальского его сына Ростислава, впрочем, ненадолго. По смерти Ярополка, когда на киевском столе сел Всеволод Ольгович Черниговский, новгородцы снова призвали его брата Святослава Ольговича; но вскоре снова выжили Святослава и опять посадили у себя Ростислава Юрьевича. Такая частая перемена князей у них уже вошла в обычай25.
Не одни новгородцы воспользовались смутами, наступившими после Мстислава, и соперничеством разных ветвей княжеского дома, чтобы ослабить свое подчинение Южной Руси. Теми же обстоятельствами воспользовались и полочане, чтобы воротить своих старых князей и свою независимость от Киева. Изгнав полоцких Всеславичей, Мстислав отдал эту область второму сыну Изяславу. Но при Ярополке II Изяслав, добиваясь удела в Южной Руси, покинул неприязненный Полоцкий край. Полочане призвали к себе одного из внуков Всеслава, Василька, который, вероятно, избежал участи других своих родичей. А немедленно по смерти Ярополка в Полоцкую землю воротились еще двое из князей, изгнанных его старшим братом в Грецию.
В 1139 году скончался великий князь Ярополк Владимирович. Следующий за ним брат Вячеслав Туровский, имевший теперь старшинство в семье Мономаховичей, поспешил занять Киев. Но он был известен недостатком твердости и мужества в своем характере и не пользовался уважением у своих братьев и племянников. Поэтому соперником ему выступил представитель другой отрасли Ярославова потомства, черниговский князь Всеволод Ольгович, не менее своего отца отличавшийся честолюбием и предприимчивостью, тот самый Всеволод, который когда-то не признал старшинства своего дяди и отнял у него Чернигов. Он неожиданно явился под стенами Киева и зажег конец Копырев. Вячеслав не решился на борьбу, уступил ему Киев и ушел в свой Туровский удел. Черниговский князь, собственно, не имел права на киевский стол, потому что отец его никогда не был великим князем; но Ольговичи приписывали это обстоятельство несправедливости киевлян и Мономаха и ни за что не хотели помириться с устранением своего рода от великого княжения. Чтобы укрепиться в Киеве, Всеволоду нужно было только поддерживать несогласие племянников с дядями в семье Мономаха. Племянников удалось привлечь на свою сторону тем легче, что они приходились ему шурья по его жене, дочери Мстислава I. Особенно важен был для Всеволода союз с самым даровитым и храбрым из них, с Изяславом Мстиславичем, сидевшим тогда во Владимире-Волынском; Всеволод обещал оставить ему после своей смерти великокняжеский стол помимо его дядей.
Дружба Всеволода с Мономаховичами, однако, вызвала вскоре неудовольствие его собственных братьев, и тем более, что наследственный Черниговский удел он передал не родному брату Игорю Ольговичу, а двоюродному Владимиру Давидовичу. Чтобы удовлетворить настояниям родных братьев, Всеволод попытался добыть для них от Мономаховичей области Переяславскую и Волынскую, но неудачно. В южном Переяславле сидел младший из сыновей Мономаховых Андрей. Когда великий князь послал сказать ему, чтобы он перешел в Курск, Андрей отвечал: «Дед и отец мой княжили в Переяславле, а не в Курске; живой не пойду из своей волости, а если убьешь меня, вспомни, Святополк тоже убил Бориса и Глеба, но долго ли после того сам княжил?» Приступы Ольговичей к Переяславлю были отбиты. В то же время Изяслав Мстиславич отбился от своих соперников на Волыни. Всеволод помирился с Мономаховичами, так что по смерти Андрея не отдал Переяславля кому-либо из братьев, а перевел сюда Вячеслава Туровского. Тогда родные и двоюродные братья, обманутые в своей надежде на богатые волости, соединились и подняли брань на Всеволода. Но за последнего вступились сами Мономаховичи. Эта междоусобная война, опустошавшая Южную Русь, была окончена только при посредстве князя-инока. Еще жив был Николай Святоша, двоюродный брат Ольговичей и родной Давидовичей.
Всеволод вызвал Святошу из монастырской келии и послал уговаривать братьев к миру; тот успешно выполнил это поручение. Таким образом, Всеволод сумел до самой смерти (1146) удержаться в Киеве благодаря своей политике разъединения. Он то помогал Ольговичам против Мономаховичей, то последним против первых; Ольговичей ссорил с Давидовичами, а Мономаховичей-племянников — с Мономаховичами-дядями.
Такая узкая политика самосохранения не замедлила принести свои плоды в отношениях Киева к русским областям. Постоянно занятый собственною безопасностью великий князь все менее и менее мог оказывать влияния на другие области, особенно на те, которые были отдалены от него и по самому географическому положению. Меж тем как Чернигов, Смоленск, Волынь еще принимали непосредственное участие в судьбах Киева, на северо-востоке начинали жить своею особой политической жизнью земли Суздальская и Рязанская, а на севере Новгород приобретал право призывать князей из той или другой ветви княжеского рода, по своему усмотрению и все более ослаблял свои связи с Киевом. На северо-западе Полоцкая земля с возвращением собственных князей окончательно выделялась из общего состава Руси. На юго-западе такой же особой политической жизнью начинала жить Русь Червонная, или Галицкая.
В последней области явилась в то время замечательная личность, которая положила основание сильному княжеству Галицкому. То был Владимирко, сын Володаря Ростиславича. Володарь и брат его, известный слепец Василько, оба умерли в 1124 году. Сыновья не наследовали от своих отцов их дружбы и согласия. Честолюбивый, предприимчивый Владимирко воспользовался потом смертью родного брата и двух двоюродных, чтобы захватить в свои руки обе наследственные волости своего рода, то есть Перемышльскую и Теребовльскую. Только небольшой удел Звенигородский оставался еще за его родным племянником, Иваном Ростиславичем. Владимирко утвердил свою столицу в городе Галиче на берегах Днестра, и с тех пор Червонная Русь стала называться Галицким княжеством, Галицией. Много ума и ловкости нужно было, чтобы укрепить и расширить это княжество, отовсюду окруженное сильными и враждебными соседями, каковы угры и поляки на западе, и русские соперники на востоке. Галицкий князь, бесспорно, владел теми, хотя и не всегда похвальными чертами, с которыми являются в истории некоторые основатели или двигатели государственной силы. Он умел найтись при всех затруднениях и извлечь пользу из всякого столкновения своих соседей; но зато не стеснялся в выборе средств; клятвы и договоры были для него только делом политики, и он забывал о них, как скоро миновала надобность. С уграми, смотря по обстоятельствам, он был то союзником, то врагом. Соперничество между Мономаховичами и Ольговичами, возникшее из-за киевского стола, представило ему удобный случай не только вполне освободиться от некоторого подчинения Киеву, но и расширить свое княжество за счет соседних волынских городов. Последнее обстоятельство заставило великого князя Киевского Всеволода Ольговича в 1144 году предпринять поход в Галицию с сильной ратью, в которой участвовали Ольговичи, часть Мономаховичей и еще наемные половцы. Владимирко со своей стороны получил помощь от угров.
Обе рати сошлись под Звенигородом; их разделяла небольшая речка Белка. Всеволод велел навести гати, переправился через речку и зашел в тыл неприятельскому войску, так что отрезал его от сообщения с Галичем и Перемышлем. Галичане пришли в уныние, опасаясь за свои семейства. Тогда Владимирко прибег к своей дипломатической ловкости. Он вступил в переговоры не с самим великим князем, а с его братом Игорем и взял последнего за самую чувствительную струну, послав сказать ему: «Если помиришь меня со своим братом, то после его смерти я помогу тебе сесть в Киеве». Игорь действительно принялся усердно хлопотать в пользу галицкого князя и уговорил Всеволода заключить мир. Противники съехались вместе и, по обычаю, утвердили мир крестным целованием. «Многоглаголивый» (по выражению летописи) Владимирко отделался от опасности уплатою 1400 гривен серебра, которые Всеволод добросовестно разделил между своими братьями и союзниками.