Еще в том же 1195 году Всеволод прислал к Рюрику своих бояр с упреком, что тот оделил младших князей русскими городами, а ему, Всеволоду, старшему во всем Владимировом племени, не дал никакой части в Русской земле. Он пожелал иметь те именно города, которые были отданы Роману Волынскому. Рюрик находился в затруднении, так как Роман взял с него присягу никому не отдавать этих городов. Киевский князь начал думать со своими боярами о том, как ему поступить в данном случае; решено послать к Всеволоду с предложением иной волости. Но суздальский князь требовал непременно Поросья и грозил войною. Рюрик обратился к митрополиту Никифору за советом; митрополит отвечал, что его долг удерживать князей от кровопролития; он разрешил Рюрика от присяги и советовал ему удовлетворить требование старейшего князя, а Роману дать иную волость. Так и было поступлено. Духовенство постаралось убедить и волынского князя; последний изъявил готовность удовольствоваться другим наделом или получить вознаграждение кунами (деньгами). Но Всеволод совсем не желал такого исхода. Он послал в города Поросья своих посадников, а главный из них, Торческ, возвратил зятю своему Ростиславу, сыну Рюрика. Расчет его оказался верен. Роман начал обвинять своего тестя в том, что все это дело о Поросье затеяно по предварительному уговору Всеволода с самим киевским князем, чтобы доставить Торческ его сыну. Отсюда возникла распря, которая перешла в междоусобие.
Естественными союзниками Романа явились Олеговичи. Представители Мономахова племени, Рюрик и Всеволод, хотели обеспечить за своим родом Киевскую землю и потребовали от черниговских князей такого договора, по которому те должны были навсегда отказаться от притязаний на Киев и довольствоваться правою стороною Днепра на основании раздела, произведенного еще Ярославом I. Но Ольговичи энергически отказались исполнить подобное требование. «Мы не угры и не ляхи, — повторяли они, — но одного деда внуки; при вашей жизни не ищем Киева; а после вас кому Бог даст». Рюрик начал готовиться к борьбе, призывая на помощь Всеволода Суздальского и брата своего Давида Смоленского. А Ольговичи нашли себе еще союзников в полоцких князьях, которые враждовали со Смоленскими из-за Витебска. Междоусобные войны закипели в разных концах Руси: в земле Киевской и Чернигово-Северской, Смоленской и Полоцкой, на Волыни и в Галиче. Защита русских пределов от половцев отошла на задний план; напротив, варвары снова получили возможность грабить Русь в качестве союзных полчищ. Сам Рюрик подавал тому пример: он был женат на половецкой княжне и, следовательно, имел свояков между ханами. Только Всеволод Суздальский и Роман Волынский своими походами в степи напомнили варварам времена прежних погромов.
Будучи главным виновником междоусобий, Всеволод III не оказывал большой помощи Рюрику и вообще мало прилагал старания прекратить кровопролитие и разорение, охватившие южную половину России. По временам в том или другом краю воюющие стороны заключали мир, утверждали его присягой и крестными грамотами, но только для того, чтобы, отдохнув немного, при первом удобном случае вновь начать междоусобную брань. В течение этого времени взаимные отношения князей нередко менялись: союзники становились врагами, и наоборот. Впрочем, перемены в союзах большей частью имели тот смысл, что направлялись к развитию и поддержанию некоторого политического равновесия: едва какой-либо из князей усиливался настолько, что становился опасен для других, как союзники спешили его оставить и переходили на сторону его противников.
Роман Волынский, достигший наконец цели своих долгих стремлений, то есть обладания Галичем, в 1202 году изгнал из Киева Рюрика. Последнего на этот раз поддерживали сами Ольговичи, с неудовольствием смотревшие на соединение Галича и Волыни в руках одного князя, между тем как Всеволод III находился уже в неприязненных отношениях с Рюриком. Киевляне сами отворили Роману ворота Подола, или своего Нижнего города. Но, подобно Суздальскому, Галицко-Волынский князь заботился главным образом о расширении и усилении собственной земли, в которой он был наследственным и полным хозяином, и не показывал желания самому занимать непрочный стол киевский. С согласия Всеволода III он посадил здесь своего двоюродного брата (Ингваря Луцкого). Рюрик удалился в Овруч. Но в следующем году, соединясь с Ольговичами, с Кончаком и другими половецкими ханами, он взял Киев приступом и, забыв всякую совесть, отдал его на разграбление степным союзникам, вместо платы за их услуги и в отмщение киевлянам, которые изменили ему в прошлом году. Варвары с неистовством принялись грабить и жечь не один Подол, но и Верхний город. Даже Святая София, Десятинный храм и монастыри подверглись общей участи. Половцы забрали из церквей драгоценные сосуды и кресты; обдирали оклады с икон и богослужебных книг; сняли и дорогие одежды старых князей, которые имели обыкновение вешать их в храмах на память о себе. Кроме того, варвары захватили в полон множество жителей, особенно юношей и девиц, не щадя самих чернецов и монахинь, и увели их в свои вежи. Уцелели только иноземные и варяжские гости, которые заперлись с товаром в своих каменных церквах, и варвары удовольствовались тем, что гости выдали им половину товара. Это было второе после 1169 года взятие и разграбление матери русских городов. По замечанию летописца, оно было еще горше первого; что весьма понятно: тогда неприятели, грабившие город, были русские и православные, которые не могли свирепствовать с таким неистовством, как степные дикари. После этого второго разорения богатство и значение древнего Киева упали еще более.
Доскажем в нескольких словах судьбы киевского княжения до нашествия татар.
Еще в том же 1203 году Роман Волынский снова пришел на Рюрика, который, не доверяя киевлянам, заперся в своем Овруче. Князья помирились. Рюрик пожертвовал своим союзом с Ольговичами; а Роман оставил за ним Киев, но не иначе как получил на то согласие Всеволода, которого они по-прежнему признавали старейшим в роде Мономаха. Недолго, однако, длилось это примирение. Вслед за тем князья ходили вместе на половцев и на обратном пути, остановись в Треполе, заспорили о волостях. Тут Роман схватил Рюрика и велел постричь его в монахи, а также постриг его супругу и дочь (свою бывшую жену). На киевском столе он по желанию Всеволода III посадил его зятя, известного Ростислава Рюриковича.
В 1205 году Роман Галицкий погиб в войне с поляками. Тогда Рюрик немедленно снял с себя монашескую одежду и снова занял великокняжеский стол вместо своего сына. Он хотел расстричь и супругу свою; но та поспешила принять схиму.
И на этот раз Рюрику не удалось спокойно владеть Киевом: соперником ему явился соседний князь Черниговский. В роде Ольговичей строже, чем где-либо, соблюдался порядок старшинства при занятии главного стола. Когда умер Ярослав Всеволодич (1198), на черниговском столе сел его двоюродный брат Игорь Святославич, князь Новгорода-Северского, герой «Слова о полку Игореве». Но спустя четыре года он также скончался; старшинство в роде Ольговичей принадлежало теперь Всеволоду Чермному, сыну Святослава Всеволодича, бывшего киевского князя, и Чермный беспрепятственно занял черниговский стол. По характеру своему этот князь был истинным представителем своего рода. Не довольствуясь Черниговом, он, по смерти Романа Галицкого, предъявил свои притязания на Киев, где сидели и отец его и дед; с помощью наемных половцев Чермный не раз изгонял несчастного Рюрика из Киева.
Всеволод Суздальский решился наконец вооруженной рукой напомнить Ольговичам, что киевским столом нельзя распоряжаться без его соизволения, и в 1207 году предпринял поход на юг. На помощь к нему пришли его подручники, князья Рязанские. Но до великого князя дошел слух, будто бы последние замышляют измену и пересылаются с черниговскими; тогда он велел их схватить и вместо Черниговской земли повернул в Рязанскую, чтобы окончательно покорить ее своей власти. Однако уже самое намерение суздальского князя идти на Чернигов устрашило Ольговичей; они изъявили покорность Всеволоду III, с согласия которого Чермный получил Киев, а Рюрик сел на его место в Чернигове (1210). Такое необычное перемещение напомнило времена первых Ярославичей; оно объясняется неудовольствием суздальского князя на Ростиславичей Смоленских. Но этот порядок не мог быть прочен. Спустя два года скончался Всеволод III, Суздальская земля раздробилась между его потомством; там наступили смуты, подобные тем, которые были после смерти Андрея Боголюбского; почему снова утрачено было влияние Владимира-Клязьминского на судьбы Киева, и юг России снова предоставлен самому себе. Здесь не замедлила возобновиться борьба Ростиславичей с Ольговичами из-за Киевского стола. Рюрик между тем умер (1215); но на помощь Ростиславичам пришел из Новгорода его племянник Мстислав Мстиславич Удалой; он выгнал Всеволода Чермного из Киева и посадил в нем своего двоюродного брата Мстислава Романовича Смоленского. Этот Мстислав Романович находился в числе князей, погибших в несчастной битве на Калке.
Посреди описанных междукняжеских отношений все более и более вырабатывалась отдельность русских областей при помощи разнообразия в характере населения и в других местных условиях. Каждая из этих областей начинала жить своей собственной исторической жизнью, имея во главе особую ветвь княжего дома. Каждая из этих ветвей более или менее сохраняет тот же обычный порядок старшинства, из-за которого иногда возникает такое же соперничество, какое происходило из-за Киева. А последний между тем окончательно терял свое значение старейшего стола. Будучи постоянно яблоком раздора между разными поколениями Игоревичей, он не утвердился ни за одним из них. Мало того, он достается иногда уже не старшим князьям, а их младшим родственникам. Сила и значение киевского князя определяются уже не самим киевским столом, а теми родовыми, наследственными волостями, которыми этот князь располагал. Однако Киев все еще продолжал быть посредствующим звеном, которое связывало отдельные и даже отдаленные части России. Он все еще служил главнейшим средоточием древнерусской образованности, пока не надвинулась с востока новая темная сила и вконец не разрушила матери русских городов.