также по мнению гг. Куника и Васильевского («О годе смерти Святослава». СПб., 1876). А по летописи Яхъ и Антиохийского — к 971 году (см. в издании барона Розена).
8 В числе Ярополковых бояр находился некто Варяжко. Он, по словам летописи, предупреждал своего князя об измене и советовал ему не ходить к Владимиру, а лучше идти к печенегам и нанять там войско; но тщетно. После убиения Ярополка Варяжко убежал к печенегам и вместе с ними потом много воевал против Владимира, пока последнему не удалось привлечь его в свою службу. Имя или прозвание этого боярина указывает, конечно, на его варяжское происхождение, а последнее обстоятельство подтверждает наше предположение, что варяжские выходцы начали вступать в службу киевских князей по крайней мере со времен Олега. Отсюда можно объяснить и присутствие двух-трех норманнских имен в числе русских послов, приведенных договорами Олега и Игоря: если только эти два-три имени впоследствии, при более усовершенствованных приемах и более значительных средствах сравнительно-исторической филологии окажутся действительно норманнские.
О женолюбии Владимира — см. ПСРЛ Ипатьевский и Лаврентьевский списки, а также Chronicon Dithmari, episcopi Merseburgensis. Ed. Norimb. 1807. Проф. Голубинский полагает, что летопись в этом отношении сильно преувеличивает. Ист. Рус. цер. I. 145 и далее. О языческой ревности Святослава и веротерпимости Ярополка см. отрывок из так называемой Иоакимовой летописи у Татищева в I томе, хотя это источник довольно мутный.
Летопись, говоря о принесении человеческой жертвы богам и убиении отца с сыном, называет сих мучеников варягами. Это место летописи представляет некоторые трудности для своего объяснения. Почему жребий пал на христианина-чужестранца, а не русина? Во-первых, в Киеве, как известно, была уже туземная крещеная Русь. Об этой крещеной Руси упоминает сама же летопись в договоре Игоря. О христианской Руси, кроме того, говорит Фотий в своем послании 866 года и Лев Философ в расписании церковных кафедр. Константин Багрянородный упоминает о «крещеной Руси», которая находилась на византийской службе (De cerem. Aulae Byzant.). То же подтверждает папская булла 967 года, которая указывает на славянское богослужение у русов (у Добнера Ann. III. 197. «Нестор» Шлецера. II. 527. Некоторые усиливаются доказывать, будто эта булла подложная). Следовательно, с какой стати киевлянам было бы требовать от чужеземного, вольного варяга его сына на заклание своим богам? На этот вопрос до известной степени удовлетворительное объяснение дает проф. Васильевский в своей книге «Житие свв. Георгия Амастридского и Стефана Суражского» (СПб., 1893). Греческий текст жития Георгия по поводу нападения русов на Амастриду указывает на сохранившийся у них древний тавроскифский обычай ксеноктонии, то есть заклания чужеземцев в жертву своим богам. (См. также мою «Вторую дополнит, полемику». М., 1892. С. 49.)
Мы не распространяемся о языческой религии русских славян и довольствуемся кратким ее очерком; причем имеем в виду преимущественно известия писателей X–XII веков, каковы: наш летописец, договоры Олега и Игоря, Ибн Фадлан, Масуди, Константин Багрянородный, Лев Диакон и «Слово о полку Игореве». Вообще источники, современные языческому периоду или близкие к нему по времени, очень скудны и не дают возможности создать ясную полную картину; а известия позднейшие сбивчивы и разноречивы. Хотя литература славяно-русской мифологии вообще не бедна; но, за немногими исключениями, в ней столько гадательных и произвольных выводов, столько смешения разных эпох и племен, что пока трудно на этом основании строить какое-либо здание. Сочинения, наиболее заслуживающие внимания по этому вопросу, суть Костомарова «Славянская мифология» (Киев, 1847); Срезневского — «Исследования о языческом богослужении древних славян» (СПб., 1848); Афанасьева — «Поэтические воззрения славян на природу» (М., 1865–1869). Кроме того, много любопытных мыслей и соображений о славяно-русской мифологии рассеяно в трудах: того же Срезневского, Русова, Снегирева, Терещенка, Ходаковского, Калайдовича, Строева, Касторского, Бодянского, Надеждина, Соловьева, К. Аксакова, П. Лавровского, Буслаева, Бессонова, О. Миллера, Котляровского, Бестужева-Рюмина, Потебни, Шепинга и других. А по славянской мифологии вообще см. в трудах Шафарика, Бандтке, Прейска, Макушева и прочих. Из статей об отдельных божествах укажу: Сабинина — «О Купале» (ЖМНПр., 1841. Т. XXXI), Ефименка — «О Яриле» (Зап. Геогр. об. Отд. этнографии. T. II. 1869), Иванова — «Культ Перуна у южных славян» (Известия отд. рус. яз. Акад. н. Т. VIII. Кн. 4. 1903). Имя Перуна сохранилось у болгар, в личных именах. Перуну-громовнику посвящался дуб. См. еще Кирпичникова «Что мы знаем достоверного о личных божествах славян?» (ЖМНПр., 1885. Сентябрь), со ссылками на исследования Ягича о Сварожиче и Симаргле, на Лебедева «Последняя борьба с язычеством», Петрова «Гербордова биография Отгона» и на Фаминцина «Религия древних славян».
Что касается до требищ и капищ, то о них, кроме летописей, упоминают митрополит Илларион и Печерский патерик. Относительно происхождения слова «капище» мы укажем мнение Срезневского, который сближает его по корню с «копот», греч. /алуосо. Следовательно, это слово указывает на курение и дым, распространявшиеся от сожигаемых жертв. Но, по-видимому, можно сближать «капище» и с латинским термином capella, происходящим от caput. (Точно так же из всех объяснений слова «Перун» особенно укажу на сближение его с греческим лир — огонь или с нашим словом «перо» — пернатая стрела.) Самое положительное известие о языческих храмах у Русова находим в исландской саге Олава Тригвиева сына. По ее словам, Олав всегда ездил с Владимиром к храму, но никогда не входил в него, а стоял за дверями в то время, когда князь приносил богам жертвы. Олав заметил при этом, что Владимир, имевший обыкновенно веселый, ласковый вид, делался мрачным и скучным, когда посещал храм и приносил жертвы (Рус. истор. сбор. IV. 47). Что капища представлялись сооружениями храмообразными, на это указывают слова митрополита Иллариона: «Уже не капища сограждаем, но Христовы церкви зиждем». Что у языческой Руси было жреческое сословие, и притом довольно влиятельное, о том свидетельствует арабский писатель X века Ибн Даста. (Жрецы русов по переводу Хвольсона назывались «врачи», с. 38, а по Гаркави — «знахари», с. 269.) Деревянные идолы русов, судя по Ибн Фадлану, были термы, то есть столбы с человечьей головой. Вероятно, эти разные истуканы имели человекообразную фигуру, но только нечленораздельную. Масуди тоже говорит о каких-то славянских храмах, поставленных на горе и вблизи моря. Вероятно, он сообщает здесь слухи именно о Руси Боспорской, или Тмутараканской. Тут, между прочим, в одном храме под большим куполом стоял мужской идол, а подле него другой, женский (Гаркави. С. 139). Эти идолы и храмы у него изукрашены драгоценными камнями, и вообще описание их фантастично. Замечательно, однако, что у мужского идола голова сделана из червонного золота, и в этом случае он напоминает известие нашей летописи о киевском Перуне.
9 Намек на участие Владимировых жен в его подготовлении к христианству можно видеть в той же саге об Олаве Тригвесоне. По ее словам, благотворное влияние на князя и на его религиозные убеждения имела его супруга Аллогия. В этом имени мы узнаем княгиню Ольгу. Сага, очевидно, спутала бабку Владимира с его женами-христианками и забыла, что Владимир был многоженец.
Относительно перевода Священного Писания, найденного Кириллом и Мефодием у черных болгар, см. наше исследование: «Болгаре и русь на Азовском поморье».
Драгоценные подробности о Таврическом походе и крещении киевского князя сохранила нам Русская летопись. Из византийских историков о завоевании Корсуня Владимиром говорит только Лев Диакон. Хотя он упоминает о том мимоходом, но видно, что это завоевание считалось большим бедствием для империи, так как оно, наравне со взятием Веррой болгарами, будто бы предвещено было явлением кометы и страшными огненными столпами на северной части неба (то есть отблесками необычного для тех стран северного сияния?). О браке с греческой царевной упоминают византийские писатели Скилица-Кедрен, Зонара, латинский хронист Дитмар и армянский историк Асохик, писатель X века. Два последних говорят при этом и об обращении Руси в христианство. Еще подробнее о браке и крещении Владимира говорят Ибн Эль-Атир и Эльмакин, арабские писатели XIII века (относящиеся сюда отрывки из этих арабских писателей сообщены г. Куником, в переводе барона Розена, в XXIV т. Зап. Акад. наук. См. «О записке готского топарха». С. 75).
Взятие Корсуни и крещение Владимира русская летопись помещает под 988 годом. Но уже во времена летописца были разные мнения о месте, следовательно, и времени крещения. По его словам, некоторые утверждали, что Владимир крестился в Киеве, другие — в Васильеве и так далее. Некоторые несогласия о времени крещения и взятии Корсуня, заключающиеся в известиях иноземных писателей, указаны г. Васильевским (Русско-Византийские отрывки. ЖМНПр. 1876. Март). Судя по всем соображениям, события эти совершились в конце 988 и в начале 989 года. А по арабской летописи Яхьи — осенью 989 года, и крещение было совершено греческими священниками (см. изд. бар. Розена). По поводу принесения мощей св. Климента из Корсуня в Киев см. князя Оболенского «О двух древнейших святынях Киева» (Киевлянин. III. М., 1850). Голубинский полагает, что Владимир крестился в 987 году и после того предпринял поход. Известие о Новгородском мятеже находится у Татищева в упомянутом отрывке из так называемой Иоакимовой летописи. Там говорится, что язычников подстрекали к мятежу главный их жрец Богомил и новгородский тысяцкий Угоняй.
10 О богатырях Владимира см. Никоновский свод. Здесь упоминаются: Александр Попович с Золотою Гривною, Рахдай Удалой, который один выходил на 300 воинов, Ян Усмович, как назван тут юноша, победивший в единоборстве печенежского богатыря, и славный разбойник Могута, который был пойман, приведен к Владимиру и раскаялся в своих грехах. Последний, может быть, имеет некоторую связь с Соловьем-разбойником былевых песен.