у в Печерский монастырь до семисот гривен серебра и до ста гривен золота. Глеб умер в 1119 году. Супруга его жила вдовою около сорока лет, умерла на восемьдесят пятом году от роду и положена подле своего мужа. Она завещала обители пять сел с челядью и все свое движимое имущество, «даже до повойника», как замечает летопись. В этом случае она подражала не только мужу, но и отцу своему, который подарил Печерскому монастырю несколько собственных волостей. В Успенской церкви была погребена и сестра Мономаха Евпраксия, бывшая супруга императора Генриха II.
Таким образом Киев, это средоточие русской политической жизни, по естественному ходу истории сделался и средоточием русского православия, главным местом русских святынь. В самом Киеве красовались храмы Десятинный и Софийский с гробницами Владимира и Ярослава. В северном его пригороде, т. е. в Вышгороде, находились раки чисто русских святых Бориса и Глеба, а в южных окрестностях сияла Печерская обитель с могилами также чисто русских святых, Антония, Феодосия и многих других подвижников, погребенных в ее знаменитых пещерах. Мало-помалу с отдаленных концов Руси народ привык стекаться в Киев на поклонение его святыням.
Из тех печерских иноков, которые сделались предметом монастырских сказаний, впоследствии вошедших в сборник житий, или так называемый Патерик Печерский, особенно замечательны: Дамиян-целитель, Матвей-прозорливец, Исаакий-затворник, старец Иеремия, который помнил крещение Русской земли при Владимире, Агапит-врач безмездный, Марк-гробокопатель, Алимпий, первый русский иконописец, Никола Святоша и др. Они были современниками Феодосия или подвизались вскоре после него.
Много чудных легенд повествуется о печерских подвижниках, об их необыкновенном постничестве, терпении и особенно об их неутомимой борьбе с злыми духами, которые постоянно изощряются в разных способах, чтобы искушать подвижников и мешать их спасению. (По большей части это олицетворение страстей или побуждений человеческой плоти, легкомыслия, гордости и других слабостей.) Вот, например, Матвей-прозорливец стоит однажды в церкви, и видится ему, как бес в образе ляха несет в поле своей луды, или плаща, цветки, называемые лепками, и бросает их то на того, то на другого из братии, поющей заутреню. К кому цветок прилипнет, того начинает сильно клонить ко сну; немного постояв, он уходит в свою келию и засыпает; но к кому цветок не прилипнет, тот бодро выстаивает службу до конца. В другой раз, во время игуменства Великого Никона, он за утренней службой хотел взглянуть на игумена, и на месте его увидел беса, стоявшего в образе ослином; Матвей понял, что престарелый Никон еще не встал от сна. Или вот Исаакий-затворник, бывший прежде купцом в городе Торопце и раздавший все имение нищим, сидит в своей тесной пещере; до самой полуночи он пел псалмы и молился, и теперь, погасив светильник, присел, чтобы немного отдохнуть. Вдруг пещера его озарилась ослепительным светом; предстали два прекрасных юношей, и говорят: «Исаакий! мы ангелы, а се идет к тебе Христос; поклонись ему в землю». Затворник не спохватился осенить себя крестным знамением и поспешил совершить поклон. Вдруг бесы воскликнули: «Теперь ты уже наш, Исаакий!» Вся келия наполнилась бесами, которые принялись играть в сопели, бубны и гусли и заставили плясать затворника до истощения сил; так что, наругавшись над ним, оставили его еле живого. В течение нескольких лет лежал он, пораженный полным расслаблением и лишенный языка. Но впоследствии мало-помалу Исаакий оправился, наложил на себя юродство, подверг себя всякого рода лишениям и трудам; пока, наконец, удостоился загладить свой грех и победить беса. А вот и другой затворник, Никита, который подвизался во время игуменства Великого Никона. Он затворился в надежде получить от Бога дар чудотворения, и был, конечно, наказан за свое лжесмирение. Лукавый явился к нему в образе ангела, как будто посланного самим Богом. Никита с его помощью начал рассказывать о том, что делалось в отдаленных областях, и скоро прослыл за пророка. Особенно он поражал приходящих к нему своею начитанностью в книгах Ветхого Завета. Но странным показалось, что он никогда не хотел ни говорить, ни слышать об Евангелии и Апостоле. Отсюда игумен и другие старцы скоро догадались, в чем дело. Они пришли к затворнику и молитвами своими отогнали от него беса. Оказалось, что Никита не только не отличался ученостью, но никогда прежде не читал Св. Писания; так что старцы после с трудом научили его грамоте. С тех пор, оставив затворничество, он предался истинному смирению и благочестию.
Первый из русских князей, вступивших иноком в Печерскую обитель, был Николай Святоша, сын черниговского князя Давида, внук Святослава Ярославича. Подобно деду, он носил языческое имя Святослава, откуда и получил прозвание Святоши. В 1106 году он постригся и затем проходил разные послушания, прежде нежели поселился в келий: три года работал на братию в поварне и три года был монастырским привратником.
Печерская обитель имела великое влияние на русское монашество. По образцу ее стали распространяться в России и другие общежительные монастыри; подвижники ее сделались предметом подражания для иноков. О важном ее значении в истории Русской церкви свидетельствует и то обстоятельство, что уже с самых первых времен своего существования она преимущественно перед всеми другими монастырями начала снабжать русские области иерархами. Так, инок Ефрем, бывший домоправитель великого князя и приславший Феодосию из Царьграда список Студийского устава, впоследствии поставлен епископом южного Переяславля, и ознаменовал здесь архиерейство построением многих храмов, каменных городских стен и других зданий. Между прочим, он возвел на Переяславле какое-то банное строение; чего, по замечанию летописи, прежде не было на Руси. (По мнению Карамзина, более других вероятному, это был баптистериум, или крещальня, при соборном храме.) Далее, Стефан, преемник Феодосия на игуменстве, возведен на архиерейскую кафедру Владимира Волынского; упомянутый выше затворник Никита является впоследствии епископом Великого Новгорода; Исайя, печерский инок при Феодосии, потом прославился как епископ Ростовский, и др. Некоторые из печерских иноков не только известны как проповедники христианства в тех областях России, которые еще коснели в язычестве; но и запечатлели свои апостольские подвиги смертию мучеников. Таковы: св. Леонтий, предшественник Исайи на Ростовской кафедре, как говорят, погибший там от язычников, и св. Кукша, который крестил много народу в стране диких вятичей, но наконец принял от них смерть вместе со своим учеником Никоном[21].
Основатели и подвижники Печерского монастыря свидетельствуют о той силе характера, о том устое и многосторонних способностях, которыми природа одарила русский народ. Он одинаково является великим в своих представителях на поприще государственного и церковного быта. То глубокое религиозное чувство, которое в период языческий доводило русского человека до кровавых жертвоприношений идолам, теперь, очищенное светом новой религии, обратило его к подвигам самоистязания и смирения, но не тупого, робкого смирения, а сознательного и деятельного. Христианская Русь усваивает себе идеалы, принесенные Греческою церковью, и ревностно старается осуществить их в лице своих подвижников. Не уступая в аскетизме восточным образцам, они не разрывают всех связей с миром; а стараются влиять на улучшение его нравственности, на улучшение самых гражданских отношений, разумеется, сообразно со своими понятиями, со степенью своего собственного развития.
Как и во всей средневековой Европе, монастыри явились на Руси зачатками и хранителями книжной образованности. Расцвет русской письменности связан с тою же Киево-Печерскою обителью, по преимуществу перед другими монастырями. Здесь подвизалась и отсюда вышла значительная часть древнерусских писателей.
Книжное дело в России получило свое начало вместе с водворением греческого христианства и славяноболгарских переводов Св. Писания. Византийская словесность надолго осталась образцом и главным источником для нашей словесности; а книжный болгарский язык и болгарская грамота легли в основу русской письменности. Древнейшими памятниками ее служат славянские переводы договоров Олега, Игоря и Святослава; хотя они относятся к эпохе последних языческих князей, но несомненно, что в эту эпоху уже существовала крещеная Русь, а следовательно, и церковнославянская грамота.
В числе первых русских писателей являются наши первые митрополиты и другие иерархи, приходившие к нам из Византии. Славянский язык, употреблявшийся ими, заставляет предполагать, что Константинопольский патриархат назначал на русские кафедры именно тех лиц, которые были славянского происхождения, или тех греков, которые были знакомые церковнославянским языком. (Возможно, впрочем, и то, что в случае малого знакомства с этим языком они для своих посланий к пастве имели под рукой славянских переводчиков.) Таковы, например, митрополиты Иоанн, современник Всеволода, названный в летописи мужем книжным и ученым, и Никифор, современник Владимира Мономаха. Сочинения этих и других иерархов представляют по преимуществу разного рода правила и поучения; они имели своею задачею внутреннее благоустройство юной Русской церкви и определение ее внешних отношений, разрешение беспрерывно возникавших вопросов со стороны обрядовой и житейской, борьбу с разными языческими обычаями, которые медленно уступали свое место христианским установлениям, и т. п.
От митрополита Иоанна дошло до нас Церковное Правило, обращенное к черноризцу Иакову, который, вероятно, предлагал митрополиту разные вопросы на разрешение. В этом послании митрополит восстает против торговли рабами, волхвования, пьянства, нескромных песен, плясок и других языческих обычаев, а также против вольного сожития с женщиной и существовавшего в простонародье мнения, что венчальный обряд изобретен только для князей и вообще людей знатных. Особенно заметно старание греко-русских иерархов оградить Русскую церковь от влияния папства, от сближения с латинством. Старания эти тем понятнее, что русские князья находились в деятельном общении и в родственных связях с другими государями европейскими, особенно с соседями своими, королями польскими, немецкими, скандинавскими и угорскими; тогда как именно во второй половине XI века совершилось окончательное разделение церквей и последовали те меры Григория VII, которые еще более усилили различие в характере греческого и латинского клира. Митрополит Иоанн в своем Правиле осуждает обыкновение русских князей отдавать своих дочерей замуж в чужие земли (где они обыкновенно окатоличивались). А митрополит Никифор посвятил Владимиру Мономаху целое послание об отличиях Римской церкви от Православной. Он насчитывает до двадцати отличий, между которыми главное место занимают: служение на опресноках, безбрачие и брадобритие священников, а также учение об исхождении Духа Святого от Отца и Сына; последнее он называет «великим зловерством».