Собор уже оканчивал свои занятия и начал разъезжаться, когда некоторые его члены вдруг подняли вопрос о монастырском землевладении. И прежде некоторые пастыри церкви несочувственно относились к тому, что монахи, владея селами и деревнями, отвлекались мирскими заботами от своих обетов. С другой стороны, это землевладение часто возбуждало неудовольствие и в обществе. Законные наследники тех, которые жертвовали свое имущество монастырям, конечно, роптали и иногда заводили с ними тяжбы. Государство также начало тяготиться переходом целой массы земель в руки духовенства, которое старалось освободить их от налогов и некоторых повинностей. Вопрос этот теперь был поднят так называемыми заволжскими старцами или белозерскими пустынниками, во главе которых явился всеми уважаемый Нил Сорский. Он происходил из боярской фамилии Майковых, постригся в Кирилловом монастыре, путешествовал по Востоку и, воротясь в отечество, устроил небольшую обитель на реке Соре. Он стоял за отшельническое или скитское житие и проповедовал, чтобы монахи помышляли о спасении своей души, а не об имениях своих и чтобы они кормились трудами своих рук. Иван Васильевич, озабоченный возраставшими государственными нуждами, особенно необходимостью содержать большую военную силу, едва ли не сам содействовал возбуждению помянутого вопроса: очевидно, он был не прочь отобрать монастырские земли, чтобы раздавать их потом военно-служилому сословию или детям боярским. Опыт такой секуляризации церковных земель и их раздачи был им уже сделан после взятия Новгорода. Во всяком случае, по повелению великого князя, Московский собор 1503 года вновь открыл заседания и занялся рассмотрением вопроса о том: следует ли монастырям владеть селами?
В числе ранее уехавших членов собора был Иосиф Волоцкий. По-видимому, противники монастырского землевладения именно рассчитывали на его отсутствие, когда подняли данный вопрос. Но епископы немедленно послали за Иосифом; он поспешил воротиться на собор и явился тут самым энергичным, самым красноречивым защитником монастырского землевладения. Он указывал на то, что земля принадлежит не лично монахам, а монастырю и она не только не вредит чистоте монашеской жизни, а, напротив, дает возможность монастырю оказывать благодеяния бедному люду в трудные годы, созидать храмы, поддерживать церковные службы и приготовлять достойных пастырей для народа. «Если у монастырей отнять имения, — говорил он, — и все монахи должны содержаться собственными трудами и рукоделием, как тогда честному и благородному человеку постричься? И если не будет честных старцев, откуда взять на митрополию, или архиепископа, или епископа и на всякие честные власти? А когда не будет честных старцев и благородных, тогда будет колебание веры». Это мнение одержало верх; соборное большинство постановило сохранить монастырские имения и в этом смысле подало доклад великому князю. Между прочим, оно ссылалось на порядок, установленный русскими и византийскими государями, который не осмелились нарушить даже неверные, нечестивые монгольские ханы, а, напротив, подтвердили его в своих ярлыках, данных святителям Петру и Алексею. Иван III не решился идти против соборного постановления, выраженного с такой настойчивостью, и дело монастырского землевладения осталось в прежнем виде. Впрочем, едва ли можно было ожидать другого исхода этому делу; отобрав земли, государство не в состоянии было бы принять на себя содержание больших русских монастырей в то время, когда и за военную службу оно стало расплачиваться почти исключительно земельными имуществами.
Со своей стороны епископы, чтобы и на будущее время предупредить попытки к отобранию церковных земель, последовали примеру Новгородского чина православия, которое возглашалось на первой неделе Великого поста и состояло в следующей анафеме: «Веи начальствующий и обидящии святыя Божия церкве и монастыреве, отнимающе у них данныя тем села и винограды, аще не престанут от таковаго начинания, да будут прокляти».
В том же 1503 году скончалась Софья Фоминична, по некоторым свидетельствам, как сказано выше, женщина хитрая и имевшая значительное влияние на своего супруга. Нет сомнения, что она вместе с сыном Василием поддерживала партию строго православную в борьбе с новгородскими еретиками и, в свою очередь, находила опору в этой партии по известному вопросу о престолонаследии. Только в следующем году, уже после кончины Софьи, решилась судьба этих еретиков.
Иосиф Волоцкий, тщетно ожидавший от великого князя обещанных им строгих мер против ереси, вновь и энергически принялся за это дело. Он написал послание духовнику Ивана III, архимандриту Андроникова монастыря Митрофану; рассказал ему о прежних беседах с государем и его обещаниях и убедительно просил Митрофана, чтобы тот неотступно напоминал государю об исполнении этих обещаний, ибо время уходит, а ересь умножается и производит великий соблазн в народе. На сей раз общие усилия Иосифа и Митрофана увенчались успехом. Великий князь, уже удручаемый болезнями, готовясь к близкой смерти, склонился на их убеждения и в декабре 1504 года созвал в Москве новый церковный собор на новгородских еретиков. Иосиф явился здесь главным и ревностным их обличителем. Еретики были не только преданы церковному проклятию, но главные из них осуждены на смертную казнь. Сия последняя напомнила испанское аутодафе того времени. В Москве сожгли в клетке дьяка Волка Курицына (брат Федора), Митю Коноплева, Ивашка Максимова, а в Новгороде сожгли Некраса Рукавова, юрьевского архимандрита Касьяна с братом Иваном и некоторых других. Прочих уличенных в ереси заточили по темницам и монастырям. Вслед за тем скончалась в заключении и невестка великого князя Елена. Эти казни хотя не прекратили совершенно ереси, тем не менее навели страх и нанесли ей решительный удар. Иосиф простер свою ревность до того, что восстал против помилования тех еретиков, которые изъявляли раскаяние; противодействуя ходатайству за них заволжских старцев, он называл это раскаяние притворным и убеждал великого князя не верить им. Впрочем, с такими убеждениями ему пришлось обращаться уже к сыну и преемнику Ивана III, Василию.
Иосиф Волоцкий в данном случае является таким же крайним представителем русского ума, какими были новгородские еретики в противуположном, то есть отрицательном, направлении. Он хотел вырвать их учение с корнем и не соглашался ни на какие сделки, ни на какие уступки, ради сохранения церковного здания в полной целости и неприкосновенности. Не скоро потом в русских умах улеглось брожение, поднятое мниможидовской ересью, которая и доселе остается не вполне разъясненной. К сожалению, мы не имеем никаких писаний, где бы сами еретики излагали свое учение. Во всяком случае, это брожение и энергический отпор, встреченный еретиками, внесли немало оживления в область русского религиозного мышления, которому угрожал застой при полном его подчинении внешней церковной обрядности; следовательно, имели свои добрые последствия.
Любопытна судьба самого начального борца с этой ересью, архиепископа Геннадия. Ему не пришлось участвовать в торжестве своего дела; он не присутствовал на соборных заседаниях 1504 года. Едва окончился предыдущий собор, строго запретивший брать какую-либо плату за поставление священников, и едва Геннадий воротился в Новгород, как первый нарушил соборное постановление 1503 года и стал взимать мзду с новоставленных пуще прежнего. Впрочем, летопись главную вину в этом случае приписывает его любимому дьяку Михаилу Алексееву, злоупотреблявшему доверием владыки. По доносу недоброжелателей Геннадия великий князь и митрополит немедленно велели «обыскать», то есть исследовать дело; после чего Геннадий был «сведен» с архиепископского престола и водворен в московском Пудовом монастыре, где и скончался спустя два с половиной года. Кроме борьбы с ересью, его несомненную заслугу составляет попытка поднять образование низшего духовенства заведением публичных школ. (Выше приведено было его послание митрополиту Симону о невежестве сельских священников и необходимости завести училища.) Мы упоминали о том, что прежде составленная пасхалия прекращалась в 1492 году от Р. X. с истечением 7000 лет от сотворения мира. Тогда же соборне решено было в Москве приступить к составлению пасхальных таблиц на восьмую тысячу лет. Геннадий принимал деятельное участие в написании этой пасхалии и успел составить таблицы на 70 лет[108].
Когда почти все земли Северо-Восточной Руси соединились в одно Московское государство, естественно, явилась для них потребность в устройстве однообразного суда, а для московских судей в общем сборнике законов, которым они могли бы руководствоваться при отправлении своих обязанностей в разных областях. Объединение правительственное необходимо было закрепить единством судебных форм и уставов. На эту потребность отчасти ответил Судебник Ивана III. Он был составлен, по его поручению, дьяком Гусевым и в 1497 году утвержден великим князем и Боярской думой для руководства, «как судить боярам и окольничим». В основу этого законодательного сборника положена все та же древняя Русская Правда; кроме того, он заимствовал разные статьи из областных уставных и судных грамот; особенно отразилось на нем влияние Псковской судной грамоты. Но Судебник далеко не обнимает всей юридической стороны современного ему русского быта, а преимущественно касается самых форм суда и связанных с ним судебных пошлин.
Известно, что древнерусское судопроизводство, кроме своей прямой цели, то есть правосудия, имело еще значение кормления для служилого сословия. Эта последняя сторона на практике иногда отодвигала на задний план главное назначение суда и тяжело ложилась на народ. Судьи и их чиновники старались взимать как можно более судебных пошлин и, кроме того, вымогали «посулы» или взятки; в таком случае кто более давал, тот и был прав. Судебник Ивана III строго запрещает брать посулы боярам, окольничим, дьякам и «всякому судне» и вместе с тем определяет количество законных пошлин. Пошлины эти вообще значительно понижены сравнительно с прежними уставными грамотами, например Двинской и Белозерской (общее правило Судебника брать боярину с виноватого от каждого искового рубля два алтына, то есть двенадцать денег по московскому счету, а его дьяку или тиуну восемь денег). Для областей существует суд наместничий и волостельский; но при этом различаются наместники и волостели, за которыми кормления с судом боярским, и такие, «которые держат кормления без боярскаго суда». Первые имели более власти и некоторые дела могли решать окончательно, даже присуждать к смертной казни. Но такие права были связаны только с наместничеством в немногих наиболее важных городах, каковы Новгород, Тверь, Нижний и некоторые други