ич и так далее. Этим приравнением литовских бояр к польским и распространением духовно-шляхетских сеймов на Литву сделан дальнейший шаг вперед в смысле влияния польско-шляхетского направления на литовскую государственность, то есть на ослабление власти великого князя Литовского, прежде почти неограниченной. Главный же шаг вперед Городельская уния сделала в смысле влияния собственно польско-католического; так как одинаковые с польской шляхтой права и привилегии получили литовские бояре только католического исповедания. Они могли давать в приданое дочерям части из своих земель, но только в том случае, если дочери выходили за католиков. В Литве были установлены высшие должности (уряды) и достоинства по образцу Польши, например воеводы и каштеляны; но на эти уряды должны были избираться только католики.
Таким образом, благодаря католической ревности литовских государей, перешедших из православия, то есть Ягайла и Витовта, собственно литовское население Великого княжества окончательно было подчинено католической церкви и польскому влиянию. Очевидно, помянутые исключительные статьи были направлены против Греко-Русской церкви, которой еще держалась часть потомков Гедимина и их боярства.
Хотя опасный враг Польши и Литвы Генрих фон Плауен около того времени был низвержен орденскими рыцарями и лишен магистерского достоинства за свои самовластные стремления, однако притязания немцев на Жмудь не прекращались. Чтобы теснее сплотить ее с Великим княжеством, Ягайло и Витовт решили докончить начатое немцами истребление язычества и вполне водворить там католическую церковь. С этой целью после Городельского сейма они отправились в Жмудскую землю и лично принялись крестить язычников. Как прирожденным литовским князьям, действовавшим то строгостью, то лаской и дарами, им удалось легче совершить это дело, чем ненавистным для туземцев жестоким и жадным иноплеменникам. Ягайло сам переводил молитвы и поучения для народа и нередко сам толковал ему правила веры на его родном языке. Очевидно, к миссионерской деятельности он был более склонен, чем к деятельности военной. Вместе с крещением народа король и великий князь строили в важнейших жмудских поселениях храмы парафиальные (приходские); кафедральный же храм возведен был в городе Медниках, который сделан местопребыванием особого жмудского епископа. А высшим гражданским сановником здесь поставлен был особый жмудский староста. Это крещение Жмуди, впрочем, не обошлось без кровопролития. Спустя несколько лет там произошли мятежи новообращенных, подстрекаемых старыми языческими кривитами и вайделотами. Мятежники убивали или изгоняли христианских священников, разрушали церкви. К религиозным причинам мятежа присоединились и сословные; так как знатные роды, обольщенные шляхетскими привилегиями, держали сторону правительственную и церковную, то простой народ жег и грабил их дворы и имущества. Мятежи эти Витовт усмирил оружием и многими казнями[48].
По отношению к своим православным или русским областям Витовт еще более энергически проводил политику, начатую его предшественниками, то есть противодействие их церковному подчинению Москве. Мы видели, что ни галицко-волынские короли и их польские преемники, ни великие князья литовско-русские не мирились с перенесением митрополичьей столицы из Киева в Москву; а потому или старались возвратить митрополита в Киев, или иметь для своих областей отдельного митрополита. Отсюда в течение XIV века не раз повторялось совместное явление двух русских митрополитов, одного в Москве, другого в Киеве, при существовании третьего, Галицкого. Мы видели, что Киприану, сначала митрополиту Литовско-Русскому, удалось пережить своих московских соперников (Митяя и Пимена) и снова соединить церковь восточно- и западнорусскую. Хотя он, подобно своим предшественникам, пребывал также в Москве, но умел сохранить за собой расположение великого князя Витовта и даже короля Ягайла. Киприан нередко посещал западнорусскую паству, оставался там подолгу, ездил на свидание с Витовтом и Ягайлом и вообще искусно поддерживал единство Русской митрополии (за исключением епархий Галицкой и Перемышльской, на которые, однако, имел некоторое влияние). Последнее время своей жизни этот ученый иерарх проводил преимущественно в митрополичьем подмосковном селе Голенищеве, где в тихом уединении предавался своим любимым книжным занятиям, то есть переводам и сочинениям. Здесь он и скончался, достигнув весьма преклонных лет, 16 сентября 1406 года. До конца верный своим литературным наклонностям, он перед смертью написал прощальную грамоту к своей пастве, и эта грамота, согласно его завещанию, была торжественно прочтена народу в Успенском соборе над гробом почившего святителя.
В то время уже открылись враждебные действия между Василием Димитриевичем и его тестем Витовтом; последний тем ревностнее стал хлопотать в Константинополе об отдельной Литовско-Русской митрополии и предложил кандидатом на Киевскую кафедру полоцкого епископа Феодосия. Патриарх отклонил это предложение и назначил преемником Киприану морейского грека Фотия (в 1408 г.). Этот последний не был столь же искусным дипломатом, как его предшественник. Он только в 1410 году прибыл в Москву и тут большое внимание посвятил устройству собственного митрополичьего дома, которого имущества, а именно многие села и угодья, были отчасти разорены во время Эдигеева нашествия, отчасти захвачены боярами и другими лицами. Ревностными заботами о возвращении расхищенного он нажил себе недоброжелателей в самой Москве; а во время своих поездок в Западную Русь он и там многих восстановил против себя поборами с духовенства и церковных земель. Кроме политических соображений, Витовт неприязненно смотрел на то, что митрополичьи доходы, собираемые с Западной и Литовской Руси, идут на усиление и обогащение ее соперницы Москвы. Потому он решил воспользоваться неудовольствием западнорусского духовенства на Фотия и учредил у себя отдельную митрополию, то есть докончил дело, начатое его предшественниками.
Выбор Витовта пал на Григория Самвлака (собственно Семивлаха), прибывшего из Болгарии или Молдо-Влахии, монаха, отличавшегося ученостью и книжностью, подобно Киприану (по некоторым известиям, приходившегося даже племянником этому последнему). Император и патриарх Византийские вновь отказались утвердить разделение Русской митрополии. Этот отказ византийского двора тем понятнее, что он около того времени вступил в родственные связи с домом Калиты: именно, сын и соправитель императора Мануила Палеолога Иоанн женился на Анне Васильевне, дочери великого князя Московского. Не добившись согласия от Византии, Витовт поступил по примеру древнерусских великих князей, Ярослава I и Изяслава II, а также по примеру сербов и болгар: он собрал в Новогородке-Литовском синод западнорусских епископов (Полоцкого, Черниговского, Луцкого, Владимирского, Холмского, Туровского, Смоленского) и отчасти лаской, отчасти угрозами склонил их соборне поставить Григория на Киевско-Литовскую митрополию в 1416 году. В своей грамоте к епископам Витовт жаловался на то, что император и патриарх «на мзде» поставляют русских митрополитов; говорил о церковных неустройствах и хищениях Фотия и прибавлял, что, будучи сам иной веры, он не желает навлекать на себя упреков в небрежении о Киевской церкви. Епископы со своей стороны издали соборную грамоту, в которой оправдывали отпадение от Фотия, хотя и подтверждали свое единение с церковью Греческой. На этот шаг Фотий отвечал пространным окружным посланием к своей пастве, где, на основании церковных канонов, решительно протестовал против разделения Русской церкви и поставления Григория. А в Киев и Псков (который Литва склоняла на свою сторону) он написал особые послания, в которых грозил отлучением всякому, кто примет благословение от «мятежника» Григория. В Киеве эти протесты пока остались без последствия.
По некоторым соображениям можно заключить, что Витовт при избрании Самвлака и отделении митрополии имел еще заднюю мысль: как католик, он желал угодить папе и положить начало церковной унии западнорусской церкви с Римской. В это именно время происходил знаменитый Константский собор, и Витовт отправил туда Самвлака с некоторыми русскими епископами и боярами, чтобы они сообща с польскими духовными и светскими вельможами приняли участие в соборе. Но Григорий Самвлак оказался ревностным поборником восточного православия. По рассказу летописей, он даже однажды обратился к Витовту с вопросом: «Зачем ты, князь, держишься веры латинской, а не православной, греческой?» Витовт будто бы отвечал: «Если ты хочешь не только меня, но и всех людей моей земли видеть в греческой вере, то иди в Рим состязаться с папою и его мудрецами. Когда ты победишь, то мы примем греческий закон, а в противном случае я всех своих подданных обращу к латинской вере». И затем послал его на Константский собор. Хотя бы этот рассказ и не отличался достоверностью, тем не менее западнорусский митрополит не обнаружил никакого стремления к церковной унии с Римом. Вероятно, с одной стороны вследствие его ревности к православию, а с другой — неудовольствия православных бояр и духовенства на разделение Русской церкви Самвлак вскоре принужден был покинуть Западно-Русскую митрополию, именно в 1419 году. После того Витовт не хлопотал уже о выборе ему преемника, а помирился с Фотием, и единство русской церкви восстановилось, хотя и временно[49].
При Самвлаке сама древнерусская митрополия подверглась новому великому бедствию. Известный мурза Эдигей, вследствие золотоордынских переворотов принужденный покинуть Сарай, захватил власть над татарами крымскими и черноморскими и стал здесь во главе особого ханства. В 1416 году он сделал внезапный набег на Южную Русь, перешел Днепр и бросился на Киев. Только Киевский замок, обороняемый польско-литовским гарнизоном, не был взят татарами; но сам город был ими страшно разорен и разграблен; особенно пострадали от грабежа и пламени храмы и монастыри, в том числе Печерский. Таким образом, древняя столица Руси, едва успевшая несколько оправиться от Батыева погрома, теперь вновь покрылась развалинами. Этот набег, предшественник последующих крымских набегов на Россию, как думают, произошел не без подстрекательств со стороны прусских немцев. Нужно заметить, что после Грюнвальдской битвы враждебные действия их против Польши и Литвы, с малыми перерывами, не прекращались почти 12 лет и окончились только миром на озере Мельно (в 1422 г.). Но известно, что Витовт покровительствовал недовольным ханам и мурзам в Золотой и Крымской Орде, давал им у себя убежище и помогал иногда войском, чем поддерживал ордынские смуты; к тому же в литовско-русских пределах жило много татар, признавших себя подданными великого князя и нередко сражавшихся под его знаменами против своих соплеменников. Поэтому хитрый старик Эдигей, чувствуя себя и свое потомство непрочным на ханстве спустя несколько лет после своего набега, прислал Витовту в подарок коней и верблюдов, нагруженных разными драгоценностями, и просил его о мире. «Знаменитый князь, — писал он, — мы оба дожили до седой старости; отдадим покою остаток нашей жизни; кровь, которую мы проливали в битва